Андрей Архангельский: Друзья по перегрызке

«День 21 апреля ничем особенным не ознаменовал и не запятнал себя в истории. Но он стоит в промежутке между двумя другими памятными датами, которые торжественно отмечались самыми свирепыми режимами XX века. 20 апреля – день рождения Гитлера, 22 апреля – Ленина. Соответственно, 21 апреля знаменует тонкую черту между двумя тоталитарными безднами, по которой человечество, как по узкому мостику, перебралось в XXI век». (Михаил Эпштейн, «Новые праздники»).

Главное для русского интеллектуала в споре – не поиск истины, а желание доминировать: уесть, урыть оппонента; символически снять скальп и съесть его сердце

В этот день между двумя тоталитарными безднами, по слову русского филолога и философа Михаила Эпштейна, который, собственно, предложил и сформулировал идею праздника, нужно демонстрировать антитоталитарность, всяческую открытость и прочее. Подразумевается, что интеллектуальное сообщество должно подавать пример тем, кто еще не освободился от тоталитарных шор. Между тем российским интеллектуалам нужно для начала самим освободиться от того же.

Интеллектуального сообщества, по сути, нет: нет ощущения, что ты находишься в напряженной, полемической, но при этом в продуктивной, порождающей смыслы среде. Нет общего полемического поля, зато есть множество узких групп по интересам, объединенных хорошим отношением друг к другу, ограниченных собственными же рамками и озабоченных ровно противоположным: тем, чтобы в эту среду не проникли другие.

Кружковое сознание – по-прежнему главная примета российского интеллектуализма. О кружковом сознании писали еще в «Вехах», указывая на узость кругозора интеллигенции и зависимость ее от мнения местных гуру. Слепая вера в учителя – зеркальное отражение народной веры в вождя. Кружкизм на каком-то этапе даже необходим: огонь нового знания, не признаваемого пока официальной наукой или культурой, естественно оберегать от ветров, пока он не разгорится в полную силу. Но кружковая узость на протяжении десятилетий в качестве единственной модели поведения неизбежно оборачивается кружковой моралью: это выражается в косности, равнодушии интеллектуала к другим формам жизни.

Столетней давности «кружки» и пятидесятилетней давности «кухни» сегодня воспроизводятся в популярных, общественно-значимых блогах и на сайтах СМИ. К дискуссии, если она вообще есть, допускаются только свои, а чужих забивают еще на подступах оголтелые хранители очага: это касается и левого, и правого лагеря, и крайних, и средних, и задних. В этом – в естественной нетолерантности – и только в этом они подлинно, по-настоящему едины и равны, какие бы благие и светлые идеи ни постулировались. Закрытое сообщество ожесточенно борется за «открытое общество» – такой печальный оксюморон.

Собственно, в большинстве таких кружков даже и дискуссии нет, для удобства ведения которых, казалось бы, блогосфера создана: есть лишь тайное и явное самолюбование в каждом жесте, доведенная до автоматизма реакция и множество способов увековечения и монументализации автора блога.

Этот внутренний тоталитаризм и вождизм, вырастающий безо всякого внешнего принуждения, сам собой, интересен только как действующая модель тоталитарного общества. И это очень печально. Потому что если в случае с необразованной частью общества можно все списать на неумение мыслить, абстрагироваться и т. д., то интеллектуалам тут пенять не на кого: сами себя строят.

Без спора поиск истины невозможен (фото: Getty Images/Fotobank.ru)

Как показывает опыт последних 10 лет, опыт блогосферы, для интеллектуала любимейшей (кроме борьбы с властью, конечно) забавой является борьба внутрикорпоративная, с себе подобными – то есть с другими сообществами и кружками. Нет более радостного занятия, чем крикнуть, что такие-то – говно и дело их – говно. Причем принципиальных причин для неприятия тут может и не быть вовсе, все проще: ох...л совсем, до…я выё…, полный уё… и уё… уё…к. Знаменитый жанр медиасрача, вознесшийся мощно год назад, подтвердил, что в основе спора по-прежнему лежит принцип: «Да кто ты такой, чтобы я с тобой спорил». Истеричность этих срачей только подтверждает зыбкость сообщества, его неуверенность в собственном существовании.

Главное для русского интеллектуала в споре – не поиск истины, а желание доминировать любыми средствами: уесть, урыть, закатать оппонента; желательно символически снять скальп и съесть его сердце; самому при этом остаться в белом шоколаде.

Можно сказать, что сегодня интеллектуальное сообщество находится на дополемическом уровне: «Я не то что спорить – я ср...ь с ним не сяду на одном гектаре».

Проблема именно в этом: что даже спорить по-настоящему никто не хочет. Между тем главное свойство интеллектуала – умение услышать чужую точку зрения.

Редкое исключение – относительно недавняя сетевая полемика литераторов Леонида Костюкова и Сергея Гандлевского. Ответ Гандлевского на статью «Нормальная жизнь и ее значение» начинается словами «Глубокоуважаемый Леня», а ответ Костюкова – «Глубокоуважаемый Сережа!», что потрясает непривычной, почти архаической по нынешним временам вежливостью обращения.

Обычно до обращения даже не доходит. Совершено типичная ситуация: идя вместе со своим коллегой, вы встречаете другого коллегу, и вам шепчут: «Я с N. не разговариваю…»

Через пять минут: «Иди вперед. Мы с M. в контрах…»

И далее: «Там стоит V. – я с ним уже год не общаюсь из-за его письма K. по поводу C…»

Все это, в индивидуальном смысле ничего, кроме минутного огорчения, не вызывающее, наносит, однако, вред качеству интеллектуального сообщества. Собственно, ощущения сообщества, среды потому и нет, что нет объединяющего принципа, которому не западло было бы подчиниться. Таким принципом для интеллектуала является поиск истины. Искусство всегда ускользает от определения, писал Адорно: гуманитарная истина, допустим, тоже ускользает – однако отказываться от ее поиска так же глупо, как и желать ее окончательного определения. Поиск истины должен быть для интеллектуального сообщества не конститутивным, как говорится, а регулятивным принципом: окончательную истину невозможно узнать – но нужно стремиться к этому так, как будто это возможно.

Без спора поиск истины невозможен – но спора, как было сказано выше, нет, как нет и культуры спора, и даже готовности к нему.

Замкнутый круг: именно оттого что идеи кружков не выходят за рамки кружков, не сталкиваются между собой в споре, из-за того что нет выхода в открытое море полемики, нет и самого сообщества – а откуда ему иначе взяться? Не допускаешь чужого, другого мнения – сам остаешься в замкнутом мирке. Свежий пример – распад Союза кинематографистов: в силу своей специфики, разнонаправленности интересов его участников – естественных антагонистов (критиков, режиссеров, сценаристов, прокатчиков) СК мог существовать только как полемический клуб. Как только попытались превратить его в однородную ликующую массу, сообщества не стало: его стали покидать самые активные и думающие, которые готовы объединиться в альтернативный союз.

Одной из основных причин при отказе полемизировать являются идеологические разногласия спорщиков – сегодня это самый частый аргумент. Между тем интеллект по определению шире любой идеологии. Работа ума, поиск истины, продуцирование смыслов – те мосты, которые выстраиваются поверх любых границ. Интеллектуал, как и врач, обязан лечить и своего, и врага – причем готовность прислушаться к чужому мнению вовсе не означает предательства собственных идеалов и принципов, нравственной проституции.

Тут я вступаю на скользкий путь, но интеллектуал не должен бояться даже и экстремистских идей: он, опять же, как врач, должен знать о пациенте все, что касается его здоровья. Если общество больно, то интеллектуал обязан разобраться в причинах болезни.

Основная проблема интеллектуального сообщества в России – даже не беспринципность и озабоченность материальными благами, как можно было бы представить, а его нетолерантность. Врачу, исцелися сам.