Максим Соколов: Mannerбунт

Весьма многообразные феномены – такие, как берсерки у скандинавов, как узы товарищества, воспетые Тарасом Бульбой, как воинские ордена Средневековья или фратрии древних греков – проходят по разряду мужских союзов, предполагая неформальное объединение мужчин в замкнутые силовые сообщества с надлежащей мифологией, символикой etc. С ходом времени силовая составляющая союзов могла сокращаться и сокращалась до уровня вполне мирных неформальных объединений, но, впрочем, лишь до поры до времени. Вполне уже вроде бы мирные культурно-краеведческие ферейны верхних баварцев, специализирующиеся ныне на красочных шествиях, пивных праздниках и шествиях с духовыми оркестрами, будучи приверженными к этому делу еще и век назад, тем не менее в 1919 году явили себя вполне боевыми отрядами, сильно показавшими себя в Мюнхене при подавлении коммунистической революции.

Когда пришлые народы ведут себя с самоубийственной дерзостью, рано или поздно выясняется, что сицилийская вечерня – она для всех вечерня

В наше время, когда спорт, и в особенности футбол, состоялся как всемирное средство сублимации войны – пусть лучше 22 миллионера на поле бегают за мячом, чем 220 тысяч совсем не миллионеров выясняют отношения на поле навроде Аустерлицкого, – не диво, что люди с особо сильными природными наклонностями к войне и военному делу и сублимируют особо сильно, объединяясь в мужские союзы, именуемые болельщицкими (фанатскими) объединениями. В рамках учения о спорте как эрзац-войне такие объединения оправдываются уже тем, что способ выхода агрессии, являемый такими союзами, является много меньшим злом, чем агрессия прямая и неритуализованная.

Все так, но следует учитывать, что такое мирное функционирование мужских союзов возможно лишь в случае, когда государство и общество не дают им сильного повода для функционирования в не столь мирном режиме. Если поводы даются и самые сильные, Mannerbund оборачивается Mannerбунтом. Еще хорошо, если только таким, как 11 декабря на Манежной, потому что возможно и круче.

Ведь успешная сублимация войны случается лишь тогда, когда, во-первых, мифология и символика действительно символизируют святость уз товарищества и готовность за них постоять, во-вторых, когда государство и общество не подвергают мужской союз таким критическим испытаниям, после которых он обязан являть себя не только парамилитарным, но и – в случае надобности – вполне милитарным союзом. Если такого испытания союз не выдерживает – подобно пархатым большевистским казакам из ст. Кущевской, которые оказались способными только на то, чтобы живописно рядиться и носить не им выданные ордена – значит, этого союза больше нет и ничего он не сублимирует. Тем, кто не желает уподобиться кущевским казакам, в случае очередного убийства своего товарища и очередного же попустительства властей убийцам остается выходить на улицу хотя бы уже потому, что иной исход – признание, что мы никто и звать нас никак.

К таковым следствиям приводит движение народов, издавна считавшееся главной причиной войн и потрясений. Народы приходят в движение чаще всего по причине, сформулированной генералом Бонапартом: «Солдаты! Вы голодны, плохо одеты, разуты. Я поведу вас в самые плодородные страны!» Необязательно солдаты и необязательно под предводительством генерала, но, судя по динамике переселения, земли центральной России воспринимаются движущимися народами как земли вполне плодородные и оттого привлекательные. Движение же, будучи массовым, порождает вопрос о контроле над землями и об утверждении того, кто теперь в доме хозяин.

Безусловно, можно, включив инженю с надлежащей силой, либо вовсе не видеть таких нарочитых жестов, как лезгинка на Манежной, езда кортежем по Садовому кольцу со стрелянием из окон автомобиля, а равно и катание на джипе перед могилой Неизвестного солдата, либо объяснять это наиболее благожелательным образом. Езда со стрельбой есть такой способ выразить веселье и благожелательство, а катание перед могилой – тем, что еще хорошо не зная города, молодой джигит заблудился – вот и в Париже-де мультикультуральные регулярно катаются под Триумфальной аркой, аккурат по аналогичной могиле.

Но для человека, не желающего столь неумолимо придуриваться, смысл таких символических поступков довольно очевиден и заключается в демонстративном утверждении своей воли и своих прихотей с тем, чтобы туземное население знало свое место и смирялось перед народами, призванными отныне к владычеству. Оно и так бы не всем нравилось – от пришлеца в чужую землю часто ожидают большей тактичности, при таком же поведении пришлецов медленное, но верное закипание неизбежно. Но когда символические действия дополняются готовностью по поводу и без повода пускать в ход нож и пистолет в уверенности – вполне обоснованной – что община освободит из рук милиции того, кто убил местного жителя, и ничего за это не будет, тогда гремучая смесь полностью готова. Символическая демонстрация того, кто в доме хозяин, дополняется практическим показом того, что такое хозяйствование сулит местным жителям.

Можно много и долго рассказывать и о сияющей истине мультикультурализма, и о том, что Гитлер, творя свои негодные дела, тоже долго растравлял в немцах чувство обиды. Набор адвокатских приемов обширен, тем более что и сам мужской союз далеко не у всех вызывает восторг. Но никакие приемы не могут отменить того факта, что если долго и обильно поливать дом керосином, а затем кидать спички, то если не с первой, так со второй-третьей точно полыхнет. Избранная форма движения народов была такова, что примени эту формулу во всем объеме (дерзость народов плюс попустительство полиции) в сколь угодно благоустроенных странах, вполне сегодня вегетарианские фанаты, ну хоть ФК «Бавария», повели бы себя точно так же.

Когда пришлые народы ведут себя с самоубийственной дерзостью, рано или поздно выясняется, что сицилийская вечерня – она для всех вечерня. Хоть заклинай, хоть не заклинай.