Максим Кононенко: Неполноценный народ

Первую половину жизни я прожил в небольшом заполярном городе, причем в наиболее компактном его районе, привязанном к одному научному центру. Все это время я жил в одной и той же квартире, ходил сначала в один и тот же детский сад, а потом десять лет в один и тот же класс одной и той же школы. Вместе с десятком друзей моего детства, с которыми мы жили в одном доме и вместе ходили в этот самый детский сад и в этот самый класс той самой школы. И я прекрасно помню, как по дороге от дома до школы (около километра) я здоровался с каждым (с каждым!) человеком, который встречался мне на пути. Потому что я там всех знал. И все знали меня.

И этот вот фундаментальный провинциальный принцип – когда все про всех знают и когда десятилетиями ничего не меняется – он очень по мне

Вторую половину жизни, последние 22 года, я живу здесь. В одном и том же районе Московской области, в небольшом поселке на три тысячи человек. Рядом живут мои родители и родители моей жены (они вообще живут в одном доме, что составляет известную проблему при посещении). Рядом находится наш дачный участок. Жизнь наших детей и детей сестры моей жены (а они всегда вместе) тоже привязана к этому району – здесь и школа, здесь и всякие художественные клубы, и спортивные секции. Я так же, как в детстве, иду по улице и здороваюсь практически с каждым. Посылки с рыболовными снастями и заказные письма из налоговой на почте мне выдают без всякого паспорта – потому что все эти 22 года на почте работает одна и та же симпатичная женщина. Когда я был студентом и у меня не было денег, в местном магазине мне давали продукты в долг. Риелторы, семь лет назад продавшие мне участок земли, до сих пор принимают деятельное участие в освоении этого участка – решают вопросы с разными оформлениями и согласованиями. Потому что вот он я – здесь. Все знают, кто я, где я живу, как я живу и чем занимаюсь. Номер моего мобильного не менялся с 1999 года, мой e-mail не менялся лет 10. И никогда они не менялись по моей инициативе – только в силу обстоятельств, будь то реорганизация компании сотовой связи или мое перемещение на новое место работы. Отдельно для параноиков замечу, что я не испытываю ни малейших проблем с тем, что номер моего телефона и мой электронный адрес известны всему Интернету, – пранкеры меня не беспокоят, дебилы с идиотами тоже, а спама в свой адрес я получаю ровно столько же, сколько другие.

И вот я волнуюсь. Ведь перепись вот-вот закончится, и русский народ останется без меня, моей жены и двух моих малолетних детей. И что это тогда, извините, получится за народ? (Фото: ИТАР-ТАСС)

И этот вот фундаментальный провинциальный принцип – когда все про всех знают и когда десятилетиями ничего не меняется – он очень по мне. В борзые годы, от 17 до 20, я этого не понимал и очень хотел жить в Москве. Сейчас я понимаю, что это было мое счастье – закрепиться не в Москве, а все-таки в области. Потому что Москва живет по другим принципам – по столичным. В метро никто друг с другом не здоровается. В метро никто друг друга не знает. А конторы на первом этаже вашего 22-этажного дома меняются раз в месяц. Большой город – среда анонимная. А я от полной собственной открытости получаю удовольствия гораздо больше, чем от анонимности.

Но не только соседи и местный малый бизнес знают обо мне все эти годы. Обо мне так же отчетливо знает мое государство. Я не скрываюсь от него. Меня знают в паспортном столе, в налоговой, меня даже знают в местной администрации. Однажды был вообще смешной случай. По какой-то бюрократический неувязке про меня забыли в военкомате и не присылали мне военный билет после окончания военной кафедры несколько лет. Я позвонил им сам и говорю: «Вы там меня не потеряли? Я вот он». А они обрадованно: «Отлично! Как хорошо, что вы нашлись! Нам как раз нужны призывники!» А я тут как раз (ну просто совпадение какое-то!) собрался поступать в аспирантуру и таки поступил в нее до ближайшего призыва. А через год у меня закончился призывной возраст, и я как раз (ну что за совпадения!) расхотел учиться в аспирантуре и бросил ее.

Ну то есть, разумеется, в армии я в 26 лет служить не хотел. Однако я откосил по-честному, а ведь мог бы просто дождаться окончания призывного возраста – но не получив и сотой доли того удовольствия, которое я получил, играя в открытую.

Открытость возбуждает куда больше, чем анонимность. Ну это как когда вы голый перед девушкой. Согласитесь, это щекочет куда как больше, нежели когда вы перед девушкой одетый и в темных очках. Открытость накладывает на вас достаточно широкий ряд ограничений, но войдя во вкус этих ограничений, вы начинаете получать удовольствие, несравнимое с тем, которые вы бы получали, сидя в каком-нибудь чате для анонимуса. Существует такое понятие – «чистяк». Это когда вы не пьете, не курите и не употребляете никаких психоактивных веществ на протяжении достаточно долгого времени – скажем, несколько месяцев. И в какой-то момент вас от этого вштыривает так, как не вштырило бы ни от какого наркотика. Многие люди мечтают испытать это чистое детское ощущение – но мало у кого получается не пить, не курить и не употреблять психоактивных веществ несколько месяцев. У меня, например, не получается. Поэтому я пытаюсь получать удовольствие от простой открытости перед миром. Вы знаете, я не боюсь милиционеров. Мне нечего скрывать от них. Я не боюсь налоговой. Я не боюсь никаких проверяющих, потому что у меня всё как положено. Я если что-то не как положено – будем исправлять. Мне нечего скрывать даже от собственной жены! И пусть мой организм не так чист, как у тех, кто на «чистяке», но совесть моя, поверьте, кристально чиста.

Я прозрачен, как компания «ЮКОС». Мне нечего скрывать ни от семьи, ни от соседей, ни от работодателей, ни от моего государства.

А оно не приходит меня переписывать!

И вот я волнуюсь. Ведь перепись вот-вот закончится, и русский народ останется без меня, моей жены и двух моих малолетних детей. И что это тогда, извините, получится за народ?

Неполноценный народ получится.

Половинчатый.