Дмитрий Соколов-Митрич: Байсаров против

Нас, журналистов, давно достают призывами формировать образ позитивного чеченца. Мы отвечаем на это так: «Пусть сначала этим займутся сами чеченцы». И вот, кажется, это время пришло.

Мы ни хрена не живем по российскому законодательству. Во всяком случае, в той его части, которая касается бракоразводных дел при наличии у супругов общего ребенка

Руслан Байсаров сделал то, на что давно не хватало духу у многих тысяч российских мужчин нечеченских национальностей. Открыто выступил против дискриминации отцов. Заявил свое право на то, чтобы его сын Дени, рожденный в гражданском браке с Кристиной Орбакайте, был его сыном, а не штампом в паспорте. И пока отстаивает это право грамотно, технично, достойно.

Байсаров — богатый бизнесмен, владелец состояния, которое оценивается в 200 миллионов долларов, человек с юридически непростым прошлым, а, возможно, и настоящим. Ответчик – его бывшая гражданская супруга Кристина Орбакайте, женщина тоже весьма не бедная и влиятельная. Так что исходные силы — равные, а борьба — честная.

Для тех, кто имеет счастье не смотреть телевизор и не читать газет, напомню, что произошло. Версия Байсарова: узнав, что его бывшая гражданская супруга решила увезти Дени на учебу в США, он решил не возвращать его с каникул и подал иск в грозненский суд по месту своей прописки (закон это позволяет). В нем он потребовал признать местом жительства ребенка дом отца, а не матери. Байсаров мотивирует свои действия тем, что, по его мнению, ребенок должен жить и учиться в России. По его словам, большую часть своего времени Кристина Орбакайте проводит на гастролях, а это значит, что ребенок будет расти в Майами в тесном кругу ее нового американского мужа и няни, то есть двух чужих ему людей. Самому Байсарову въезд в Америку заказан: американское посольство давно и настойчиво не предоставляет ему визу без объяснения причин. До вынесения окончательного вердикта грозненский суд уже принял промежуточное решение – разрешил ребенку оставаться с отцом. В настоящий момент он проживает в Подмосковье и ходит в хорошую школу.

Версия Орбакайте несколько иная: бывший супруг, взявший с ее согласия Дени для поездки во Францию, уехал с ним в Чечню и не отдал ребенка в оговоренное время, то есть украл. Ни в какую Америку она увозить сына не собиралась: от этой затеи было решено отказаться после разговора с Русланом, и его опасения — лишь предлог, чтобы отобрать у нее ребенка. А настоящий мотив действий Байсарова — чеченский обычай, который гласит, что после 12 лет воспитанием мальчика должен заниматься отец. Но мы живем не по чеченским обычаям, а по российскому законодательству.

Вот тут начинается самое важное. Дело в том, что мы ни хрена не живем по российскому законодательству. Во всяком случае, в той его части, которая касается бракоразводных дел при наличии у супругов общего ребенка.

Если любому в меру юридически необразованному гражданину России, который либо еще не женат, либо еще не разведен, задать вопрос: «С кем по закону должен оставаться ребенок после развода?» – он, не задумываясь, ответит: «С матерью».

Если тот же самый вопрос задать профессиональному юристу, он ответит, что Семейный кодекс РФ провозглашает равенство супругов на право воспитывать ребенка после развода и что ни в одном законе России нет упоминания о том, что мать имеет в этом случае какой-либо приоритет. «Так-то оно так, – скажет профессиональный юрист, – но...»

Это «но...» означает следующее: большинство судей в судах общей юрисдикции — женщины. Большинство членов опекунских советов, которые выдают рекомендации судам ,— женщины. Еще вопросы есть?

Да, дело Байсарова – Орбакайте — сложное и запутанное. Давать ему моральную оценку — себе дороже. Очевидно, что у обеих сторон полные шкафы скелетов, и очень жаль, что над головой 12-летнего мальчика развязана медиа-война. Причем, справедливости ради надо признать, что развязана она матерью, которая вместо того, чтобы ехать в Грозненский суд, собрала громкую пресс-конференцию. Байсаров до последнего пытался идти тихим правовым путем, но, в конце концов, поддался на эту провокацию, собрав альтернативную пресс-конференцию с участием ребенка и предоставив журналистам возможность задавать ему идиотские вопросы: «Мальчик, ты кого больше любишь – маму или папу?»

Но даже желтая и околонационалистическая пресса не купилась на предложенный женской стороной сценарий видения: злой чечен, без пяти минут боевик приполз на берег Москвы-реки, чтобы похитить ребенка у многонациональной женщины и сделать из него абрека. Как ни странно, общественное мнение пошло единственно верным путем — в российском медиа-пространстве завязалась серьезная общественная дискуссия по очень важному и давно назревшему вопросу: а не пора ли пересмотреть порочную судебную практику — несмотря ни на что, оставлять ребенка матери и только матери?

Презумпция виновности мужчины в бракоразводных процессах — традиция не менее дикая, чем кавказский обычай убивать жен, изменивших своим мужьям. Во внимание не принимается ни то, кто является виновником развода, ни материальное положение супругов, ни пол ребенка, ни нравственный облик отца или матери — ничто. Дите — бабье. Точка. Грозненский суд, который вынес решение в пользу отца — редчайшее исключение, и я не удивлюсь, если после этого прецедента тысячи обделенных папаш со всей России побегут в Чечню за местной пропиской, чтобы иметь возможность решать свой «детский вопрос» в чеченском суде — самом гуманном суде в России.

Руслан Байсаров сделал то, на что давно не хватало духу у многих тысяч российских мужчин нечеченских национальностей (фото: ИТАР-ТАСС)

Дикий обычай оставлять ребенка с матерью не только плодит взрослых мужчин без мужского начала. Он сам по себе является мощнейшим генератором разводов. Женщина знает, что разрушение семьи для нее — не катастрофа. Имущество — пополам, ребенок — целиком, бывший муж — на поводочке. Эта иллюзия бессемейного благополучия нередко провоцирует ее на деструктивное поведение и заставляет в некоторых ситуациях с легкостью принимать необдуманные и роковые решения.

Вместе с тем, такие разводы в одни ворота обрекают послебрачные отношения супругов на крах. Если бы мужчина видел, что ребенок отдан женщине в силу объективных обстоятельств, что суд действительно всерьез рассмотрел этот вопрос и принял взвешенное решение — ему было бы легче строить свои отношения со своей бывшей семьей и — очень может быть! – даже когда-нибудь ее восстановить. Когда же суд с легкостью отсекает отца от ребенка как некоего недоумка, он выходит из брака с сильнейшей обидой, которая потом дает ему иллюзию необратимости произошедшего и более того – морального права не соблюдать свои отцовские обязанности. Он хочет только одного — забыть этот ад как страшный сон, создать новую семью и начать жизнь с нуля, пока не поздно.

Стандартное шовинистическое возражение о том, что женщины у нас более ответственны, не выдерживает проверки на практике. Мне не раз приходилось по работе общаться с работниками комиссий по делам несовершеннолетних. В них тоже, как правило, работают женщины. Но они, в отличие от своих коллег в судах, матерей-одиночек, как правило, ненавидят. Потому что видят последствия. Потому что понимают – очень часто, отстаивая при разводе свое право на ребенка, женщина руководствуется вовсе не соображениями его будущего и даже не любовью, а всего лишь материнскими амбициями: как это так, меня лишат ребенка?! Что обо мне подумают другие? Когда же амбиции удовлетворены и приличия соблюдены, начинаются суровые будни. Статус матери-одиночки оказывается не выше, чем статус матери, чей сын живет с отцом. Ребенок становится обузой, женщина начинает метаться, предпринимая отчаянные попытки устроить свою личную жизнь. В доме появляются «дяди» – один, второй, третий. Хорошо, если есть бабушка. Хорошо, если дядя задержится на всю оставшуюся жизнь. Хорошо, если он окажется человеком достойным или хотя бы адекватным. А если нет?

Принимает ли суд во внимание такой сценарий будущего? Нет, не принимает.

У меня есть знакомый из не самой дикой страны мира – Южной Кореи. Для него в свое время такое положение вещей в России стало шоком. На родине знакомого к этой проблеме подходят более взвешенно: учитывают все обстоятельства, выносят обдуманные решения. Там тоже чаще всего ребенка оставляют с матерью, но соотношение все-таки не два процента к 98, как у нас, а что-то вроде 30 к 70.

И еще мой приятель никак не может понять одной социальной рекламы, которая висит в московском метро. «Государство начинается с семьи», – гласит цитата из Фрэнсиса Бэкона. Афоризм иллюстрируется среднестатистической российской семьей, изображенной при помощи матрешек. Самая большая – это матрешка-мама. Рядом, значительно пониже, – матрешка-папа. Ну и еще штук пять маленьких матрешек – это дети.

Глупый кореец не понимает, почему матрешка-мама больше матрешки-папы. Он считает, что они должны быть равными.