Андрей Архангельский: Семнадцать красителей

Покрашенные «17 мгновений весны», вопреки ожиданиям, не вызывали каких-то сильных эмоций, кроме вялой тоски и зевоты. Но зато гораздо органичнее теперь смотрится телереклама: помимо того, что смесь NAN теперь в одной цветовой гамме со Штирлицем, еще и общая цель всей рекламы вообще – ты вдруг замечаешь это – становится как-то подозрительно однообразной. «Рождение новой кожи», «окраска волос», «будь ярче летом»; «у «Растишки» нет искусственных красителей». А ведь – припоминаешь – и фильм тоже не абы как красили, а делали его в приглушенных тонах или, как это принято говорить, стильно.

Это еще советский миф – что будто бы с молодежью нельзя говорить на обычном, человеческом языке, а нужно говорить на каком-то специальном птичьем

Заодно поменяли в фильме и шрифты, и кое-какие элементы – и фильм, естественно, рассыпался на какие-то стильно мерцающие и отчетливо звучащие фрагменты. Например, эпизоды «Личное дело» теперь раскрываются наподобие старинной книги в компьютерной игре по мотивам «Властелина колец». Кроме того, у меня, посмотревшего этот фильм в общей сложности примерно 175 раз, возникло подозрение, что его кое-где еще и банально подсократили. Например, что-то я не заметил в этот раз, как Штирлиц аккуратно зашел за колонну, когда хоронить Вернера Плейшнера неожиданно приехал Кальтенбруннер. И еще, как мне показалось, сократили метраж документальной хроники (похороны Гейдриха, например). Но, повторяю, это только показалось. Возможно, я просто сошел с ума.

Но все же. Представим себе, что «красители» хотели, как лучше, и выступим, как ни странно, в роли их адвокатов.

То есть представим, что они руководствовались при перекраске исключительно благими намерениями.

Какими? Во имя кого? Конечно же, во имя молодых зрителей.

На сайте телеканала «Россия» пишут, что «спустя много лет у современной аудитории восприятие кино радикально изменилось. Черно-белые картины стали восприниматься как анахронизм».

То есть перекраска сделана для того, чтобы 20-летние ТОЖЕ этот фильм полюбили, как любят его уже три или четыре поколения людей постарше.

Если так, то это звучит как приговор современному обществу – если оно без внешних стимуляторов и возбудителей (таких, например, как цвет) более не способно оценить обаяние или там психологизм героев. Без подсказок, подпорок, поддавков и т. д.

На самом деле насчет «языка для молодежи» – это еще советский миф. Что будто бы с молодежью нельзя говорить на обычном, человеческом языке, а нужно говорить на каком-то специальном, упрощенном, птичьем, «иначе они не поймут». Это оскорбительно прежде всего по отношению к той, надеюсь, лучшей части молодежи, которая в синема-клубах запросто смотрит черно-белое, а подчас даже и немое кино, и все нормально, никто не умирает от цветовой недостаточности.

Это очевидное лукавство – насчет молодежи – оно на самом деле обнажает подлинную мотивацию Александра Любимова и его команды. Они просто хотели сделать нечто исключительное, грандиозное и независимое от политической конъюнктуры – для себя, в первую очередь.

Тот же Александр Любимов за 20 лет сделал поразительную карьеру: из телеведущего самой свободной в СССР телепрограммы «Взгляд» превратился в настоящего функционера (заместитель генерального директора Всероссийской государственной телерадиокомпании), подлинного буржуа эпохи Путина.

Впрочем, будучи человеком с хорошим вкусом и ясным взглядом, Любимов осознает, что кроме телевизионной поденщины хорошо бы еще и что-то сделать для души, так сказать. Нечто большее, как говорится.

Таким грандиозным делом (о чем нам не устают напоминать) и стала для него, по-видимому, раскраска «17 мгновений».

Я готов поверить в его исключительную искренность в этом деле. В этой покраске он видел шанс сделать что-то абсолютное, что-то свое, что-то неотменимое временем. Тем самым доказав себе и нам, что и сегодня еще возможно создавать шедевры.

Эта тайная гордость за свое время, за современность – она, между прочим, очень чувствуется в перечислениях технических приспособлений, упомянутых в пресс-релизе телеканала «Россия»: программы плоскостного трекинга Mokey и Monet, Shake и Scratch, а также система Color Prover. 17… Нам объясняют, что «кеинг – это выделение однородных участков по уровню освещенности», а «ротоскопинг – покадровая обработка изображения».

Перекраска сделана для того, чтобы 20-летние ТОЖЕ этот фильм полюбили, как любят его уже три или четыре поколения людей постарше (фото: mosregionportal.ru)

«Требовалось удалить царапины, которые были на исходной пленке, волоски, подавить шумы, стабилизировать изображение, по краям удалить мерцание пленки», – мы словно чувствуем, как эти люди благородно ненавидят условные трещинки и волоски на всем – не только на пленке, но и в себе, так сказать. Какой-то современный философ писал, что человек нового времени более всего стыдится несовершенства собственного тела – условных трещинок и волосков – по сравнению с совершенными запахами освежителей и идеально гладкими поверхностями предметов.

«К сожалению, в оригинальной версии фильма достаточно мало шумов и эффектов. …Была проведена кропотливая работа по записи естественных шумов (foley), заменены и доработаны эффекты среды и фоновые звуки».

Понимаете, они свято верят в трехмерный трекинг – и эта вера заменила им все прежние. Как и из собственных тел, они яростно изгоняют эти трещинки и волоски из всего, что видят вокруг; они верят, что трехмерный трекинг если и не спасет, то существенно продлит жизнь этому миру.

Здесь есть и еще одна тайная страсть: телевизионщикам обидно, что современное телевидение, несмотря на все ухищрения и затраты, неспособно вызывать долговременную (то есть настоящую) любовь зрителя. А вот все это старье, хотя и с трещинками, и с волосками, зритель почему-то продолжает любить совершенно беззаветно и бесплатно. Где логика, спрашивается?! Просто зло берет!..

Ну ничего.

Зато у нового времени есть неисчислимые, невиданные прежде технические возможности: вот мы как возьмем, да и почистим, переснимем, переозвучим и подкрасим произведения прошлого – чтобы не так заметна была выхолощенная пустота нынешнего. Будете знать, как любить старье.

Ну и конечно, вся эта переделка обязательно носит характер грандиозности и уникальности. «Никто не брался за такой объем работ», – торжественно шепчут создатели крашеной версии. Да помилуйте, как же никто? Взять хотя бы Лужкова – ведь, собственно, он делает то же самое, только в еще более грандиозных объемах. Он сносит старые или сгоревшие исторические здания, заменяя их похожими, но гораздо более удобными и красивыми! И объем работ тоже грандиозный, и материалы уникальные.

Но ведь даже и такое – сомнительное с точки зрения традиционной культуры дело – все равно завораживает, демонстрируя стремление человека к вечности! И даже вызывает своего рода восхищение – тем, как может человек столько сил и энергии потратить на то, что, как ему кажется, имеет отношение к вечности.

Как восклицал со слезами Вавилен Татарский, герой пелевинского «Дженирейшн Пи», придумав очередной рекламный слоган: «Господи, тебе нравится?!»

И вот они несут на суд свои новые манежи, своих цветных Штирлицев – кто что может: «Посмотри, посмотри, Господи, тебе нравится?..»

Ради спасения отдельных телевизионных душ я готов примириться даже с цветным Штирлицем.

Лишь бы их простили.