Екатерина Сальникова: Апокалипсис сегодня. Продолжение следует

Кроме того, что начало войны в Осетии явно приурочено к многочасовой и блистательной церемонии открытия Олимпиады... А вот то и связывает, что эти два контрастных события встроены в мир, насквозь пронизанный массмедиа и уже немыслимый без массмедиа – как без воздуха, крови, допингов и транквилизаторов.

Чем прекраснее телеобраз Олимпиады в Пекине, тем страшнее свежие кадры военной хроники из Осетии. Спорт как таковой не то чтобы уходит на периферию. Просто политика и медийная сфера стремятся к тождеству. Все остальное, включая спорт, вынуждено стремиться к тождеству с ними.

Комментаторы главных событий, интервьюеры и интервьюируемые на собственной шкуре ощутили неотвратимый натиск этой новой структуры ультрасовременного мира. Поэтому в последние дни в телевизоре так часто слышались живые эмоциональные голоса, искренне переживающие сильные чувства и почти потрясения.

Грузия стремится к соперничеству с Пекином в СМИ – там теперь выигрываются и проигрываются сражения эпохи за внимание

Не претендую на высокое звание политолога и не берусь предполагать, о чем думали власти Грузии, выбирая день старта боевых действий. Могу сказать, какие умозаключения о мотивациях даты войны проецируются во внешний мир из телевизора.

Во-первых, вне всякого сомнения, Саакашвили не любит спорт. Не любит и не уважает, притом очень сильно.

И поэтому решил всему миру испортить праздник и перебить возвышенные чувства. Ведь в современном мирном мире спорт – это главная отдушина и разрядка для человечества, устающего от скрытых конфронтаций без применения физической силы.

Когда война, уже не до спорта.

Во-вторых, Грузия стремится к соперничеству с Пекином в СМИ – там теперь выигрываются и проигрываются сражения эпохи за внимание.

Все лето телевидение настраивалось и настраивало зрителей на получение позитивных эмоций от Олимпиады в Пекине. И вот теперь оказывается, что новости из Пекина существуют для того, чтобы подсластить и осветлить основные новости – из Осетии. Главными становятся совсем не те картинки, которые законно претендовали на первые места в телеэкране. Вместо фильмов об истории Олимпийских игр – материалы об истории грузино-осетинских отношений. Вместо зажигающегося олимпийского факела – полыхающий пожар войны, явившийся знаком грузино-осетинской тематики на Первом канале. Вместо пяти олимпийских колец, бороздящих стадионы Поднебесной, – тройка военных вертолетов, парящая над неспокойной землей. Этот кадр воспринимается как цитата, подсмотренная нынешней реальностью в «Апокалипсисе сегодня».

Вместо детишек, участвующих в церемонии и символизирующих жизнь, будущее и счастье, – лицо несчастного малыша из зоны конфликта, ставшее на канале «Вести» знаком грузино-осетинского противостояния.

В-третьих, благодаря долгой медийной подготовке к Олимпиаде и мгновенной переориентации ТВ на военную тему дня, телевидение словно показывает, как Грузия хотела всех захватить врасплох.

Ведь чем должны заниматься сейчас главные лица государства российского? Олимпиадой, естественно. Там вроде бы главный бал, главная тусовка, главные волнения, ожидания главных побед. Зрителям сутки напролет показывают достижения и судьбы знаменитых спортсменов и прочие вещи в том же духе. А тут опять танки, опять беженцы, опять неразбериха. И от Пекина далековато.

Наше ТВ словно чувствует эту установку на внезапность, включается в гонку за оперативностью и реагирует по-армейски, полной боевой готовностью.

Война сразу называется войной, а не конфликтом, не боевыми действиями или противостоянием.

Все первые лица России вовремя и внятно высказываются. Никто не произносит никаких опрометчивых фраз, которые потом было бы удобно цитировать на все корки оппонентам России. У Путина, у Медведева, у Лаврова – строгая патетика в интонациях и выражении лиц. Каждая персона подается телевидением в духе нелакированного героико-парадного портрета. Если можно создать выигрышный образ государства реагирующего, государства мобильного и в то же время обуреваемого живыми чувствами – телевидение такой образ создает.

На Первом канале основные ведущие вечерних новостей отбыли в Пекин. Ничего, Юлия Панкратова справляется с большими многожанровыми материалами о грузино-осетинском конфликте так, словно всю жизнь готовилась к этому повороту истории. А сами репортажи настолько развернуты и насыщены информацией, что вся грузино-осетинская тема будто нарочно складывается в образ бдительной России, которую врасплох застать нельзя. Как нельзя застать врасплох российское телевидение.

Есть во всем этом нечто от вынужденных показательных выступлений – именно показательных, не показушных. Государство с новым президентом как бы держит экзамен и, похоже, настроено его выдержать. Телеэкран покажет. Неслучайно очень быстро стали выходить в эфир материалы о том, что уже делается и сделано российской стороной для разрешения экстремальной во всех смыслах ситуации в Осетии.

Из прочих репортажей выделяются две группы – общегуманистические и в жанре «ТВ про ТВ». Первая группа наглядно доводит до всеобщего сведения, что такое конкретика войны, что такое буквалистика нападений, обстрелов, паники и потери связи с остальным миром. Мысль о том, что война – это ужасно, утрачивает свою дежурность в силу искренности выражения.

Этой непосредственной искренности нам часто не хватало. Люди, переживавшие Великую Отечественную, были сплошь и рядом выше уровня военных кошмаров. И для многих из них война не стала роковым потрясением, шоком, психологическим ударом, которому невозможно противостоять. (Вывод этот позволяю себе сделать хотя бы на основе писем с той войны, которые писал мой дедушка в 44-м, накануне своей гибели, – это письма психологически не перевернутого и не шокированного человека, который живет не страхом, не ужасом, не аффектами военного времени.)

Шок от войны в Афганистане – войны на чужой территории и войны, в которой мы не могли победить, – блокировался советскими насквозь идеологизированными СМИ и находит свое выражение уже после распада СССР.

Войны постсоветской эпохи отображались сумбурно, в противоборстве старых и новых СМИ, в политическом хаосе. Сама новая технология и концепция медийных задач еще не сложились.

Новейшая грузино-осетинская война, пожалуй, первая война, чуть ли не с первых часов отображаемая с ясными содержательными акцентами. И первый из них – неприятие самой практики войны, которая не может быть правильной и правомерной по отношению к человеку смертному и беззащитному. В жертве войны перестали видеть прежде всего символ того или иного государства. Образ войны, ведущейся гражданами одной страны против граждан другой страны, пока доминирует в видеоряде, а образ противостояния государств на втором месте.

Большинство репортажей внутренне посвящены именно выражению протеста против войны как заведомо бесчеловечной формы политического действия.

В XXI веке мы предъявляем миру другой уровень требований. Зреет внутренняя потребность в реализации многих риторических фраз о правах человека. Политика не просто не успевает за этим возрастающим уровнем прекраснодушных запросов, рожденных развитием идеалов демократии, но идет в другую сторону – в сторону упрощенной силовой модели, которая и есть проявление самого современного прагматизма, рожденного в процессе эволюции той же мировой демократии.

Идеалы мировой демократии демократичны. Мировая демократия – нет. Других выводов не случается после репортажей о реакции на грузино-осетинскую войну американских кандидатов в президенты и прочих политиков.

Взрывы и пожары в жилых районах Цхинвали (фото: Reuters)

Получается, что где-то там в Китае, чуть ли не на сказочном Востоке, происходит благородный агон в античных традициях – придуманное красивое соперничество. А в это время Грузия и Южная Осетия живут, то есть воюют, по-настоящему, без всяких фантазий и постановочных эффектов. Китай политику ведет и ритуализирует. Грузия политику делает. Физический ужас от такого делания фиксирует российская тележурналистика.

Земля дыбом, перекошенная линия горизонта, брызги из луж, попадающие на стекла объективов, топот бегущих ног и подпрыгивающее в такт бегу изображение, смятенные лица и срывающиеся голоса мирных граждан, переживших самолично первую агрессию или волнующихся за родственников. Запоминаются дети, уже лишившиеся своих домов, но получившие убежище на территории России. Они моют из какого-то крана во дворе игрушку Микки-Мауса. А между тем Саакашвили делает всякие заявления для Запада, произнося тексты на хорошем английском языке, с правильным западным интонированием. Вот это и есть картинки локальной войны эпохи глобализации и однополярности. Чтобы прочувствовать злую иронию политики и мировых брендов, большего и не надо.

Напряженный человек с сотовым телефоном, вслушивающийся в голос очевидца или пострадавшего от конфликта, – типичный безымянный герой многих сюжетов.

Священник тоже нервно расхаживает с сотовым, прижатым к уху. Но, видимо, нет вестей от Бога.

Сотовый телефон – образ мирного оружия защиты и спасения, поскольку лишь с его помощью можно напрямую связаться оттуда с мирным миром здесь и получить надежду.

Чем хуже качество картинки, тем ее содержание кажется достовернее. Чем больше в кадре атрибутов современности вроде телевизора с плоским экраном, тем сильнее бьет эта легкая совместимость прогресса цивилизации с очередным военным хаосом, деструкцией и кровью.

Другая группа сюжетов – о том, как манипулируют нашим сознанием через Интернет, как отображают эту войну телекомпании Запада, как деформируют фактологию CNN и BBC, о том, как на картинку грузинских подразделений накладывают текст о вторжении российских войск. О том, как подают эту войну государственные лица Грузии и как смотрит на войну западный мир. Ничего более антизападного на нашем ТВ, утопающем в американских форматах, не припоминаю. И соседство нос к носу в сетке вещания американских форматов, от ситкомов и до игровых шоу, с политическими образами США высекает искры злейшей иронии, которая витает в эфире сама по себе.

Телевидение показывает, что война СМИ – такая же материальная зримая реальность, как и бомбежки. Если для кого-то грузино-осетинские события остаются далекими, то уж сюжеты о СМИ настойчиво доводят до всеобщего сознания, что жить в современном обществе и не быть включенным в пространство войны нельзя. Всюду, где есть Интернет и телевизор, война в какой-нибудь своей модификации обязательно доберется. Речь идет об идеологическом давлении на новом уровне, новейшими средствами, хотя слово «идеология», кажется, не звучит, его вообще стараются поменьше употреблять. Оно пока не реабилитировано. Ничего, доживем и тут до прямого текста. Вообще нам, видимо, предстоит многое узнать о нашем новом мире в процессе этой войны. Грузино-осетинские дела провоцируют мир на откровенность.

А самое печальное и страшное все-таки не кадры новейшей военной хроники, не лица рыдающих людей, не уточняющиеся и нарастающие данные потерь. Самое убийственное – рутинные программы и сериалы нашего сегодняшнего телевидения. Они такие же, какими были месяц и неделю назад. Тот же плебейский юмор на РТР. Те же псевдотрюки и псевдоэффекты на «Первом». Те же мелодрамные реплики сериалов и тот же усиленно интонированный перевод голливудской продукции. За последние годы телевидение сформировало свою вселенную. Ее можно называть как угодно, хоть виртуальной, хоть массово-постмодернистской, хоть тотально дистанцированной. Но ее главное качество и цель – отбивание вкуса реального мира с реальными драмами, проблемами, переживаниями, с реальной смертью. Телевидение как бы упорно и очень успешно делает вид, что ничего этого нет. И ведет себя так, словно локальные войны происходят где-то в другой вселенной, а не в той же самой, где делаются телепрограммы. Репортажи из Осетии выглядят несовместимыми с остальным телевидением. Оно настаивает на таком образе мира, в рамки которого реальность сегодняшней Осетии, Грузии, России и Америки не умещается. Этой реальности словно и нет, вернее, ее витание в телекадре словно вызывает у огромного куска телевидения некоторую неловкость. Для ТВ, культивирующего тотальную несерьезность и относительность, реальная война – это слишком серьезно, невыносимо серьезно, неправдоподобно серьезно.