Игорь Манцов: Все слиплось

Кстати, зря. В книге, посвященной искусству ниндзюцу, надеялся прочитать и таки прочитал нечто дельное о категории «невидимое». Ведь для того, чтобы адекватно судить о нехитром «искусстве смотреть», то есть о кино, нужно хорошенько продумать тот факт, что глаз с объективом, какими бы совершенными они ни казались и как бы ни выпендривались, многое упускают. Часто – самое существенное.

Периодически оставляя книгу ради чайной церемонии, отслеживал еще и последнее начинание Первого канала – тематический блок «Городские пижоны», где в промежутках между модными западными сериалами наши фасонистые молодые люди и девушки эти самые сериалы комментируют. Стилизуя непринужденность, дразня демона глубокомыслия.

Чтобы адекватно судить о нехитром «искусстве смотреть», то есть о кино, нужно хорошенько продумать тот факт, что глаз с объективом, какими бы совершенными они ни казались и как бы ни выпендривались, многое упускают

Смотреть то, что они предлагают, бывает нескучно (например, комические куплеты «Офис»). Комментировать – особенно нечего. На деле, парни и девушки, то бишь ведущие, транслируют любимых себя, красуются, и я бы порекомендовал руководству канала поменять название блока на «Слободские пижоны», что звучит и живо, и точно, и неглупо.

Классический образ слободского пижона предъявил в раннесоветскую эпоху актер Петр Алейников: «Здравствуй, милая моя, я тебя заждался…» С той поры образ трансформировался внешне, но не по сути.

Между прочим, обсуждать в нашем телевизоре есть что. Например, доблестный канал «Культура» показал сначала «Июльский дождь» Хуциева, а следом «Ночь» Антониони. Можно ли было предложить лучший иллюстративный материал к теме «искусство ниндзюцу», нежели вот эта сладкая парочка?!

Конечно, и Хуциева, и Антониони я когда-то смотрел, итальянца – так просто боготворил. Однако сегодня, в эпоху бурно-незаметных перемен, эти картины воспринимаются с особенным интересом.

Принято считать, что Антониони совершил в кино подлинную революцию. В сущности, первую со времен Люмьера и Мельеса. Грубо говоря, стал предъявлять «неинтересное». Он включал камеру там и тогда, где и когда традиционный режиссер-игровик ее выключал. Иначе, Антониони отважился показывать «невидимое». Восток – дело тонкое, и на Востоке за это убивают.

В фильме «Ночь» Марчелло Мастроянни играет модного независимого писателя. К этому писателю упорно подбирается богатый капиталист, которому обидно, что его подчиненные не страдают корпоративным патриотизмом и «совсем не знают историю фирмы!»

Капиталист прикармливает писателя, предлагая ему хорошее содержание в обмен на красивый эпический сюжет, вроде «Происхождение заводов, газет, пароходов из духа музыки». Жена писателя-мифотворца (актриса Жанна Моро) саркастически замечает: «У каждого миллиардера должен быть свой ручной интеллектуал».

Миллиардер отказывается замечать, что у него самого растет дочка-писательница, кстати, предвосхищающая теперешних беллетристок с Рублевки (актриса Моника Витти): «Я люблю гольф, теннис, дорогие автомобили… Как говорит моя мать, если много писать, сидя дома, испортишь кожу…» Поэтому свои выспренные сантименты юное дарование доверяет магнитофонной ленте.

В финале картины пресыщенного героя волнует некое грамотно составленное любовное послание, которое с листа зачитывает поднадоевшая супруга. Всего десять минут назад она была ему нисколько не интересна, но теперь, услыхав претенциозную белиберду, которую сам же некогда сочинил, художник слова возбуждается, сатанеет. Несмотря на ее отчаянные протесты, валит несчастную женщину на траву, лезет под юбку, далее – везде. Камера стыдливо уезжает куда-то в сторону, фиксируется на красоте окружающей среды.

Персонаж Мастроянни – животное? Напротив, телесность ему не любопытна, он реагирует исключительно на знаковую реальность. Как всегда, Антониони дает многослойное и тонкое, но вполне доступное для дешифровки описание едва состоявшегося постиндустриализма. Внутри которого капитализм может существовать единственно в форме интересного сюжета и благородного мифа.

Западная культура выворачивается наизнанку, чтобы не оставалось никаких темных мест, никаких недоговоренностей. Казалось бы, правда такого рода западоидам невыгодна? Черт возьми, да! Однако, «прозрачность» – это какая-то патологическая страсть Запада. Всё – высветить.

Я не утверждаю, что у них там не бывает тайн и что мировое правительство, масоны или инопланетяне – пустые выдумки. Наоборот, уверен, что «англичанка гадит» и тому подобное, но вместе с тем понимаю, что открытие всех и всяческих архивов, разоблачение всех и всяческих секретов – заветная болезненная цель западоида, дайте срок!

На Востоке, напротив, какой-нибудь «прожектор перестройки» вспыхивает на короткий промежуток и по Высочайшему Соизволению. Потом, кстати, выясняется, что даже этим прожектором светили весьма и весьма избирательно.

Да простят меня боги, не читал по-русски ни единой внятной строки о творческом методе ключевого кинорежиссера второй половины XX-го столетия. Между тем, культовая в среде советской интеллигенции картина «Июльский дождь» – беззастенчивая калька с Антониони. Впрочем, калька талантливая и многое проясняющая.

На этот раз смотрел картину Хуциева не с начала, обидно. Впрочем, настоящее потрясение тут всё равно случается в финале. Сколько раз смотрю – столько немею.

Героиня ходила-бродила-болтала-страдала. Ее ближний круг тусовался по кухням и пикникам, пел по-бардовски, рассуждал по-диссидентски. Однако сюжетный выход изо всех мучительных лабиринтов – мягко говоря, нелогичный. Наболтавшись, настрадавшись, но ни одной своей проблемы так и не решив, герои картины почему-то оказываются на встрече ветеранов Великой Отечественной войны друг с другом и с молодежью.

Хуциев дает огромный бесформенный кусок: улицы, лица, суровые объятия, слезы и снова лица. Девятое мая.

Микеланджело Антониони (фото: ИТАР-ТАСС)

Если я правильно понимаю, при Сталине и Хрущеве 9 мая было обыкновенным рабочим днем. Но в середине 60-х отказавшаяся от бросков, рывков и экспериментов коммунистическая власть объявляет 9 мая официальным праздничным днем, выходным, и картина «Июльский дождь» удачно этот поворот задокументировала.

Меня поразило, насколько созвучен этот немотивированный поворот, чтобы не сказать – прыжок киносюжета базовой идеологеме сегодняшнего дня. Вот уже несколько лет звучит: «Россиян много, они разные, у каждого из 140 миллионов свои проблемы, ни по одному вопросу консенсуса нет и не предвидится, однако всех объединит, примирит и побратает давно отгремевшая Великая Отечественная война…»

А какая связь? Где элементарная логика? Сколько можно сваливать всё на мертвых, вдобавок героических?!

Как говаривал еще Ломоносов, «сопряжение слишком далековатых понятий».

Сегодня то и дело вспыхивают локальные сражения между так называемой «интеллигенцией» и так называемыми «буржуазно сориентированными». Но, кажется, милые бранятся – только тешатся. В «Июльском дожде» уже вовсю пахнет перестройкой и последствиями: преемственность смыслов налицо. Я не про то, хорошие смыслы или же плохие. Уж какие есть. Я про то, что нужна новая периодизация, что с Историей нужно обращаться бережнее и что нужно высвечивать не то, что выгодно сию минуту.

Невозможно представить себе, чтобы экзистенциальные терзания героев Антониони, этих сугубо частных лиц, были внезапно сведены к чему-то массовидному. Но талантливым авторам «Дождя» приходится делать именно это: частные лица всё равно обнаруживают несамостоятельность, эмансипированная судьба не получается.

Все слипаются в народ.

Не сомневайтесь: интеллигенция и партийная номенклатура слипаются тоже.

«Один из старейших трюков ниндзя для отвлечения внимания врага – это заставить того думать, что ниндзя не один. Если противник внимательно следит за вами, то, дав ему приблизиться, бросьте взгляд через его левое плечо. Это отвлечет его внимание, позволит захватить оружие и провести болевой прием», – между прочим, это хитроумное правило исключительно эффективно работает в ситуации уличной драки.

Сходную манипуляцию пропагандировал Владимир Высоцкий: «Наши мертвые нас не оставят в беде…» Призывать мертвых на помощь – дело темное.

В последнее время иные пропагандисты стали осознавать то, на что Антониони намекал 40 лет назад: ныне капиталистическая действительность держится не на эффективных собственниках, а на благородных мифах персоналистского толка. Однако никаких таких «персон» у нас по-прежнему нет. Это ясно и это видно всякому вдумчивому потребителю отечественных кинозрелищ.

«Просто удивительно, как мало люди видят и ощущают свое физическое тело; они почти не понимают, какой эффект оно оказывает на окружающих», – подобно искусству ниндзюцу, нормальная киноиндустрия работает на то, чтобы видели и чтобы ощущали.

В недавней телепередаче прозвучало откровение: по оценкам авторитетных экспертов, от 40 до 60 % московских квартир сегодня пусты. Их десятками покупают для того, чтобы вложить деньги, а не для того, чтобы там жить.

Образ, да еще какой! Даже если это не вполне так, развитая, устроенная по закону рынка буржуазная культура добровольно от образа такого качества не откажется. Пошли бы утопии, антиутопии, вариации на тему с последствиями…

Однако рынка у нас нет, поэтому бесконечно пережевывается чужая позавчерашняя жвачка.

В 1967-м. В 2008-м.

Всё слиплось.