Дмитрий Бавильский: Феномен Миро

В конструктивистском здании архитектора Моисея Гинзбурга, с работами Люсьена Фрейда и Фрэнсиса Бэкона, купленными по случаю на западных аукционах по астрономическим ценам.

Разведка донесла, что Абрамович советовался с Виктором Пинчуком, чья коллекция, открытая год назад в Киеве, стала одним из главных туристических аттракционов столицы незалежной Украины (сам, чтобы попасть внутрь, отстоял в очереди добрых полтора часа), и решил открыть свой. Как Игорь Маркин, чей музей современного искусства Art4.Ru буквально за год стал модным и важным местом культурной жизни Москвы.

Огромные деньги – вот что завораживает. Отечественные музеи, мягко говоря, стеснены в средствах. По крайней мере, серьезными игроками на мировых торжищах они замечены не были. А тут – своя рука владыка и можно придумывать самые сложные (в техническом исполнении) выставки и инсталляции, можно привозить и показывать любых интернациональных звезд – от Барни до Херста.

Просто современное искусство – это не только интересно и смешно, изысканно и изящно, но еще и очень живо

Можно, наконец, собрать значительную коллекцию (Фрейд и Бэкон, положенные в ее основание, право слово, хорошее начало, респект, респект), что останется в стране. Ведь у нас в музеях не только Фрейда с Бэконом никогда не было, но и Джакометти с Ротко тоже. А какие же «Сотби» с «Кристи» без Ротко и Джакометти?!

Но дело даже не в открывающихся перед арт-общественностью перспективах, а в некой тенденции, складывающейся из разрозненных фактов и сообщений. Еще не успели остыть типографские станки, напечатавшие журнал «Арт-Хроника» со статьей Владислава Суркова про художника Николая Полисского, как весь ЖЖ обсуждает его новый текст.

В журнале «Русский пионер» вышло эссе Владислава Суркова про Хоана Миро и барселонский фонд его имени. И снова, между прочим, попадание в десятку: это я могу сказать как автор романа «Семейство паслёновых», самые важные сцены которого происходят в Барселоне, в фонде Хоана Миро, построенном выдающимся архитектором Сертом и обладающем замечательной коллекцией зрелого модерна.

Здесь ведь все важно – и творчество архитектора Серта, построившего не только фонд Миро, но и «Виллу богатого коллекционера» для галереи Мегт в Сан-Поль-де-Вансе под Ниццей, выглядящей как мой персональный рай (витражи Шагала, мозаики Убака, лабиринт из скульптур Калдера и Миро).

Здесь важно и творчество самого Миро – головокружительного метафизика, тонко, точно и ненавязчиво создавшего свою персональную мифологию. Ну и конечно, Барселона – лучший город земли. В смысле красоты, драйва и культурной «движухи».

Но Сурков и Абрамович – тяжеловесы, а вот пример культурной инициативы снизу: медийный флюгер Ксения Собчак открывает свою выставку на «Винзаводе», выступая в роли Золушки, выставившей все свои туфельки. Профессионалы морщатся – слишком простенько и неконцептуально, однако важен в данном случае тренд – всем вдруг оказывается интересным contemporary art.

Ведь тот же Абрамович со своими миллиардами мог заинтересоваться чем угодно и прикупить симфонический оркестр или целую киностудию, но тем не менее вкладывающий деньги в создание Центра современной культуры. Да и Владислав Сурков, занятый важными государственными делами, написал текст не о победе Билана на «Евровидении». И даже не о новых фильмах Никиты Михалкова, но о вполне скромных, казалось бы, с точки зрения государственной идеологии частных проектах в сфере, на первый взгляд далекой от политической надобы.

Вот что важно – открытие ССС намечено на 12 июня. Случайно или нет, но это, вообще-то, День России, главный политический праздник нашего государства. Думаю, что все-таки не случайно.

В культуре последнего времени каким-то странным образом утверждается новая система ценностей: важнейшим для нас отныне является не кино, но изобразительное искусство. Тренд этот возник буквально на глазах. Развивается невиданными темпами. Как национальный проект какой-нибудь.

Абрамович со своими миллиардами мог заинтересоваться чем угодно и прикупить симфонический оркестр или целую киностудию (фото: Артем Коротаев/ВЗГЛЯД)

С кино ведь в России как с футболом – он вроде есть, но смотреть страшно. Литература, из века в век вытягивавшая общество, погрязла в междусобойчиках и узкоцеховых играх. Серьеза в ней мало, зато много жанра, который только прикидывается изящной словесностью, таковой не являясь.

Во всех видах творческой активности многое построено на подменах и медийной активности. Первородство отступает и съеживается. Особенно если не попадает в телевизор.

А вот с изо все обстоит прямо противоположным образом: в телевизоре актуальных и хороших художников жалуют мало, зато там, где необходимы настоящие творческие усилия, зовут именно их.

Кажется, ни один вид искусства не представляет сейчас Россию так полно, подробно и разнообразно как contemporary art. Отечественный шоу-бизнес способен выиграть разве что «Евровидение», про то, чтобы тягаться с Голливудом, речи и вовсе не идет. Русский балет существует в основном переделками и архивами, опера натужно осваивает зады авангардных западных постановок, и только изобразительное искусство способно представлять страну на должном уровне – как великую державу с великим искусством.

Многие из отечественных мастеров уже давно вошли в элиту мировой арт-сцены, являясь полноправными участниками самых престижных биеннале и арт-ярмарок, выставок и аукционов, становясь ненадуманными законодателями современных стилей.

Эта новая интернациональность стирает границы и засыпает рвы между русским искусством и мировым. Вчера, к примеру, зашел в музей современного искусства Игоря Маркина и порадовался, что в экспозиции его появилась первая западная работа – фотографический триптих Мэтью Барни. Хотя, с другой стороны, работу Барни окружала фотоинсталляция классика мирового фото Бориса Михайлова, давно живущего в Германии, и два небольших объекта Ильи Кабакова, которого, постоянно проживающего в Нью-Йорке, русским художником назвать уже сложно.

Нынешние художники и скульпторы, акционисты и мастера инсталляций, видеохудожники и кураторы (лучших из которых тоже ведь можно приравнять к художникам) занимаются выработкой новых языков (причем не только пластических), именно здесь сегодня находится передовая художественного поиска, лабораторная зона, опережающая общее духовное развитие в смежных областях на много-много кругов вперед.

Именно с этим, возможно, связаны многочисленные скандалы и конфликты, вплоть до уголовного преследования, постоянно возникающие в связи с теми или иными выставками и кураторскими проектами. Новый язык непривычен и радикален, подчас общество не готово к разговору на равных, без разжевывания и сюсюканья, отчего и относится с подозрением к всевозможной «мазне», выставленной в галереях.

Однако, если внимательно следить за культурными процессами, становится очевидным: настоящие (а не спровоцированные медиа и раздутыми пиар-бюджетами) конфликты возникают именно в арт-среде, самой, казалось бы, эзотеричной и оторванной от народа. Когда именно элитарное искусство становится подлинно народным, а салонные пересмешники неожиданно выступают в роли новых передвижников.

Я помню галерейную жизнь 80-х и 90-х годов, когда даже самые выдающиеся акции Олега Кулика или Александра Бренера могли собрать не больше полутора сотен зрителей. Личным потрясением для меня стала последняя Ночь музеев, когда на «Винзаводе» было не протолкнуться, как на какой-нибудь первомайской демонстрации.

Галереи и территория «Винзавода» бурлили и пенились в полузабытой ажитации причастности к прекрасному, к истории, свершающейся на наших глазах. Идеи современного искусства овладели массами и стали (становятся) серьезной силой – уже даже не только культурной, но и общественной.

Дело даже не в том, что в изобразительном искусстве сложнее имитировать подлинность (хотя спекуляций предостаточно). И даже не в том, что таково основное движение культурного маятника, ныне качнувшегося от букв в сторону знаков, чистой визуальности.

Просто современное искусство – это не только интересно и смешно, изысканно и изящно, но еще и очень живо. Живее всех живых.