Виктор Топоров: «Моби Дик» и небо Аустерлица

Роман этот (как и «Путь Мури») увидел свет в «Лимбус Пресс», тогда как «Армада» – в «Амфоре».

Прошлой осенью Бояшов переиздал в «Лимбусе» вышедшую несколько лет назад в «Амфоре» малоудачную (и сравнительно раннюю; с годами он явно пишет все лучше и лучше) «Повесть о плуте и монахе».

В традиционном соревновании двух ведущих – на поприще современной отечественной прозы – издательств города (замешенном на постоянном взаимообмене) кое-что может записать себе в актив и «Амфора»: уже несколько месяцев Бояшов (многолетний преподаватель истории в Нахимовском училище) работает в ее штате редактором.

Однажды замполит подсмотрел и подслушал, как Череп молится Танковому Богу

– А как же «Азбука»? – возмутится иной книгочей.

На этот вопрос у меня два ответа: серьезный и шуточный. Серьезный я приберегу до другого раза, а шуточный изложу прямо здесь, благо тематика «Танкиста» и, соответственно, моей статьи в целом скорее мрачновата, и несколько отвлечься не помешает.

Лет шесть назад обошел основные издательства Петербурга некий хлестаковствующий юноша.

«В моем распоряжении имеются средства массовой информации, – врал он, – в моем распоряжении имеются критики…» Далее перечислялось несколько фамилий – естественно, без ведома их носителей, – моя в том числе… «Сколько вы мне заплатите, – продолжал юноша, – за то, чтобы эти критики на регулярной основе писали о книгах вашего издательства в этих СМИ?»

Пришел он и в «Азбуку», к Алексею Гордину. «Скажите, пожалуйста, – в свою очередь спросил у юноши тот, – а сколько вам заплатить, чтобы Топоров не писал о наших книгах? И лучше всего – никогда!»

Сюжет этот в пересказе, а точнее, ответ Гордина мне так понравился, что я решил о книгах «Азбуки» и впрямь не писать. Причем, к вящему удовольствию почти всех заинтересованных сторон, совершенно бесплатно.

А если все-таки напишу, то – уж извините, Алексей Яковлевич, – за совершенно отдельные деньги!

«Танкист» Бояшова – блестящая современная вариация на классическую тему «Моби Дика»: бесконечное и вроде бы поначалу исполненное высшего смысла преследование, постепенно перерождающееся в безумие и становящееся суицидальною самоцелью.

«Моби Дика» недавно вспомнил и экс-ленинградец – на ПМЖ в Германии – Олег Юрьев, но у него хватило фантазии лишь на хохмочку про «еврейский пиратский корабль» под началом у нового капитана Ахава (роман «Винета», в одном из летних номеров «Знамени»).

Бояшов, в отличие от незадачливого бывшего земляка, настроен на строгий, торжественный мистериальный лад. И, сочиняя притчу, не поленился самым тщательным образом изучить – и прочувствовать – фактуру.

Начало Великой Отечественной. Из сгоревшего советского танка извлекают обезображенный труп, который… живет! Удивляются, но не лечат и не кормят, а он все равно живет. Потом начинают кормить через трубочку и лечить, и вот Иван Иванович Найденов становится на ноги.

Так его назвали, потому что он ничего не помнит. Лица у него нет (сгорело), и вскоре к нему прилипает кличка Череп. Немцы наступают, у нас каждый человек на счету, и Найденова готовят снова в бой. Едва очутившись в танке, он демонстрирует фантастическое мастерство вождения. И вспоминает два слова: Белый Призрак.

Так красноармейцы прозвали чудовищный и чуть ли не сатанинский немецкий танк, истребляющий наши (вместе с экипажами) десятками и сотнями, вечно оставаясь то неуязвимым, то неуловимым. Становится ясно, что свои страшные увечья Череп получил в столкновении с этим чудищем. И теперь сгорает желанием отомстить. Однажды замполит подсмотрел и подслушал, как Череп молится Танковому Богу.

Петербургский прозаик Илья Бояшов (фото: krupaspb.ru)

Воюет Череп страстно и страшно, сжигая чужие танки и ломая собственный, причем всякий раз весь экипаж, кроме него самого, гибнет. И вот уже никто не хочет садиться с ним в один танк. И сам он получает новое прозвище – Ванька Смерть.

Но Белый Призрак продолжает свои бесчинства, всерьез беспокоя Конева, Жукова и, наконец, Сталина. По августейшему распоряжению конструируют в одном экземпляре советский супертанк – и командиром делают Найденова, слава которого уже гремит по всей стране. Придают ему под начало снайпера из уголовников Крюка и якута Бердыева и отправляют на фронт. А эти двое оказываются столь же заговоренными, как и сам Найденов, – правда, только пока они воюют в связке с ним.

Крюк – вор и патологический бабник. По мере продвижения на запад он превратится в мародера и насильника и будет даже – в показательном порядке – приговорен к расстрелу. Однако в последнюю минуту его помилуют и возвратят в танк к Найденову. А расстреляют (за то же самое) лишь после войны.

Бердыев, напротив, алкоголик, и только. Правда, с фантастическим чутьем на спиртное. Что не помешает ему дважды отравиться метиловым спиртом – в первый раз на фронте (и тогда он выживет), а во второй – сразу после войны (а вот тогда умрет).

Супертанк встретится в прямом бою с Белым Призраком и потерпит поражение (немец разобьет ему ходовую часть). После чего Найденов продолжит преследование уже на трофейных и ленд-лизовских танках (пересаживаясь с одного на другой), но все так же безуспешно. Война закончится, а он этого не заметит и, главное, не поймет. Германия капитулировала, но Белый Призрак будет сопротивляться, пока его не уничтожат.

Через три недели после окончания войны Ванька, находясь в освобожденной Чехословакии, угонит трофейный танк и уйдет в горы на поиски Призрака. В Красной армии это расценят как мятеж и нацелят на него противотанковые орудия. Но ему доподлинно известно: главная схватка с Белым Призраком еще впереди.

Написано сильно, мощно, с большим знанием дела и с изрядной фантазией. Вот навскидку цитата:

«Вечер, между тем, довольно живо схватился прятать от зрителей арену, на которой, посреди обломков, бились Зверь и Найденов. Темнота свалилась с неба, словно пикирующий бомбардировщик, – две-три минуты (броня Призрака проседала от попаданий) – и не осталось никакого сомнения, на чьей она стороне. Ослепший поединщик огрызался на победный голос танцующего перед ним Давида, пуская в ход даже пулеметы, – но ярость его была бесполезна. «Т-44», продолжая долбить снарядами невиданную по закалке броню, лавировал возле пригорка. Сержант с якутом здорово старались – лишившийся зрения тевтон явно сдал; башню украсили трещины, борта потемнели от вмятин, чудом не были задеты траки, хотя фугасы, словно огородные тяпки, рыхлили вокруг землю. Моторную сетку «Тигра» уже пробили лоскутки огня, щель механика разворотило, курсовой пулемет смяло целым вихрем осколков – но защелкнутые люки так и не распахнулись. «Летучий голландец» упрямо прятал в своем чреве таинственных дьяволов. Впрочем, сейчас никто ими не интересовался! Дело оставалось за малым – на глазах торжествующих соотечественников (в окопах все, от генералов до рядовых, с ума посходили) Иван Иваныч готовился добить монстра».

Разжевывать смысл грандиозной метафоры не стану. Каждый волен истолковать ее на свой лад. Но вот что любопытно: уже второй (вслед за «Спать и верить» Андрея Тургенева-Курицына) замечательный роман о Великой Отечественной в течение полугода! И всего третий (вслед за «Голой пионеркой» Михаила Кононова) – за все 2000-е. И во всех трех романах суггестивно-поэтическое начало однозначно берет верх над прозой жизни и над пресловутой «окопной правдой» в том числе.

Да и какая может быть «окопная правда» у людей сильно послевоенного года рождения?
Обращаясь к теме Великой Отечественной, современные прозаики поневоле становятся метафизиками.
А помните, сколько лет прошло между войной 1812 года и первой публикацией «Войны и мира»?

Пятьдесят пять, не правда ли?
То-то и оно!
Нового Толстого пока не видно; сроки поджимают; но все же еще не вечер.