Михаил Бударагин: Там, вдали, за рекой…

Настоящее будущее состоит вовсе не в изобретении нанороботов и уж тем более не в полетах к Марсу. «Танцующая в темноте» Ларса фон Триера – это ведь тоже фильм о будущем, о том, что происходит с женщиной в светлую эпоху телевизора и полета на Луну. Ничего нового не происходит с женщиной – та же музыка могла звучать и во времена странствий Одиссея, когда Пенелопа, сходя с ума от одиночества, что-то еле слышно напевала себе.

Мысль о том, что новые технические изобретения могут коренным образом изменить жизнь человека, наивна в своей детскости: плазменный телевизор, конечно, лучше наскальной живописи, но самые простые сюжеты – Каин убивает Авеля, Гамлет разговаривает с отцом, Улисс возвращается домой – не подвластны ни телевизору, ни нанороботам.

Сценарии будущего, которые сегодня пытаются описать немногочисленные футурологи, в той или иной степени представляют собой сценарии войны. Мировой или локальной – не имеет особого значения.

Существует единственный неисчерпаемый ресурс – память

Фантасты же в основном работают с податливым материалом оснащенного всевозможными устройствами будущего, в котором действуют всепобеждающие герои и коварные злодеи. Пожалуй, только Сергей Лукьяненко и Вадим Панов хоть как-то пытаются выйти за пределы этой дурной бесконечности и говорить о самом важном – о человеке.

Собственно политическая футурология сегодня находится в том же состоянии, что и основная масса фантастики: речь идет о приращении гаджетов и их усовершенствовании. В этом смысле все разговоры об «инновациях» – один бесконечный роман, посвященный тому, во что человек может превратить телевизор. Прирастить к нему компьютер, биомолекулярный какой-нибудь синтезатор, etc.

Между тем, без образа будущего само будущее организовать не удастся.

Власть – за редкими исключениями – пока не сможет сформулировать внятный запрос на формирование этого образа. Интеллектуальный класс – за столь же редким исключением – не в состоянии выйти за узкие границы рефлексии над событиями внутри тусовки. Тексты Алексея Чадаева и Евгения Самойлова – примеры, только подтверждающие общее правило.

Каким будет общество наших детей, общество, в котором нам придется доживать свои дни в покое и старости, пока за окнами будет продолжаться жизнь, – это и есть основной вопрос футурологии.

Ровно по той же причине, по какой основной вопрос контакта с внеземными цивилизациями состоит не в том, сколько клешней, щупалец или лазерных винтовок будет у наших братьев по разуму, а в том, кем мы сами станем ко времени встречи. Лем описал эту коллизию очень подробно: «Солярис» – самое буквальное и точное предсказание будущего.

Человек в его нынешнем состоянии – будет ли он необходим в принципе? Атомная война с выжженными пустынями и технологический рай с городами из стекла и пластика могут оказаться одинаково непригодными для жизни.

Мир без ресурсов (или, как любят говорить наши записные либералы, «Россия без нефти», не понимая, видимо, что исчерпаемость ресурсов – любых, в том числе и человеческих – не ограничивается ни страной, ни континентом) может быть столь же невозможным для существования человека, сколь и мир, полный любых ресурсов.

Существует единственный неисчерпаемый ресурс – память. Без всего остального человек вполне может оставаться человеком, а значит, измерение количества нефти, газа, воды и леса вполне можно оставить специалистам соответствующих отраслей.

Мысль о том, что новые технические изобретения могут коренным образом изменить жизнь человека, наивна в своей детскости (Фото: sxc.hu)

Интернет – а почти во всех вариантах будущего его повсеместное развитие очевидно – радикально меняет свойство памяти. Сегодня это заметно едва ли, но всего лишь потому, что не стало взрослым поколение, которое работало с компьютером и Сетью с самого раннего детства. Впрочем, ненормальное развитие социальных сетей уже сейчас представляется ясным симптомом.

Симптомом наступления нового времени, когда материальное воплощение памяти становится всё более виртуальным. Фотографии, например, уже очень скоро можно будет не распечатывать вовсе, как и книги незачем будет печатать.

Мало кто вспомнит, когда держал последний раз написанное кем-то для него письмо. Написанное от руки, вложенное в конверт, шедшее где-то невесть сколько времени. Всё это может показаться незначительными мелочами, но письма, фотографии, обрывки каких-то записей – единственные легитимные артефакты внутренней эпохи, той, что происходит за границами общего зрения.

Будущее – каким бы оно ни было – скорее всего, эти артефакты (и внутреннюю эпоху заодно) упразднит за ненадобностью, без лишних революций и построений «светлого будущего». Всё вообще – и в этом, глядя за окно, убеждаешься непримиримой убедительностью – будет происходить в легком варианте, в мягких формах, почти естественно.

Каким будет человек, живущий в мире, лишенном чего-то по настоящему ценного и незаменимого, что и как он будет чувствовать, трудно себе вообразить. Еще труднее представить, что этот человек может быть твоим внуком и правнуком, а не далеким потомком, к которому можно отнестись с известным равнодушием.

Будущее – при любых политических режимах – обречено быть будущим унификации. Прежде всего социальной. Именно потому уже сейчас половина записей в блогах и добрых две трети аккаунтов в «Одноклассниках» так неотличимо похожи друг на друга. Отдельные личные штрихи еще сохраняются, но социально почти все типажи повторяют друг друга с малозаметными вариациями.

В реальности социальное расслоение не только малоприятно. Оно дробит общество, позволяя формироваться и развиваться разным социальным типам (кстати, популярность анекдотов о «новых русских» лет пятнадцать назад объяснялась именно тем, что повседневная мифология осваивала этот новый для себя типаж). «Мы» и «они» – и за «нами», и за «ними» стоит разная память, разный опыт и так далее – это наиболее существенный факт любой общественной жизни.

Какой она станет и во что превратится – пожалуй, наиболее существенный вопрос из тех, которые мы можем себе задать сегодня.