Виктор Топоров: Презумпция компетентности

В поддержку Александра Кузнецова высказались важные московские депутаты и питерский ЗакС в целом, РПЦ, независимые юристы, криминалисты и психиатры – и, разумеется, общественность.
«Каждый настоящий мужчина повел бы себя в предлагаемых обстоятельствах точно так же» – гласит народное мнение…

На каждого насильника «ворошиловских стрелков» не напасешься!

Спор, да и то вялый, идет о том, признать ли самого Кузнецова рыцарем без страха и упрека, или все-таки (по его собственному признанию под телекамеру) человеком, на несколько роковых мгновений утратившим контроль над собой и поневоле попавшим в пренеприятную историю, чреватую реальным тюремным сроком.

Впрочем, известнейший адвокат Генри Резник полагает, что отсидка за содеянное в данном случае исключена: Кузнецов, уже выпущенный из КПЗ по подписке о невыезде, останется на свободе независимо от того, как (то есть по какой статье УК) предстоящий суд квалифицирует его действия. Правда, тот же Резник отмечает сложность юридической оценки происшедшего и маловероятность «полного торжества справедливости» (интервью телепрограмме «Неделя», РЕН ТВ).

Эмоциональный фон более чем понятен. Общественный приговор насильнику уже вынесен. Общественное оправдание боксера (и частичное превращение его в героя) уже состоялось. Следствие находится под сильнейшим давлением. Той же участи наверняка не избежит и суд. Меж тем картина (и очередность) событий новогодней драмы, реконструируемой по сообщениям в СМИ, включая публичные заявления подследственного, – мягко говоря, неоднозначна.

Ясно пока лишь одно: произошло убийство – или (как достаточно мягко формулирует на данный момент следствие) «нанесение тяжких телесных повреждений с непредумышленным смертельным исходом».

Эта формулировка, кстати, несостоятельна. Юношу забили насмерть. Забил зрелый мужчина, мастер спорта по боксу.

То есть произошло или умышленное убийство, совершенное с особой жестокостью, или убийство в состоянии аффекта.

При первой квалификации приговор может быть любым – вплоть до пожизненного заключения (особая жестокость – отягчающее обстоятельство; специальные навыки – тоже; наконец, весьма вероятно, что в ночь на 1 января в шестом часу утра боксер находился в алкогольном опьянении той или иной степени, что может явиться уже третьим отягчающим обстоятельством; хотя для вынесения высшей меры наказания, как правило, бывает достаточно и двух).

Правда, при такой квалификации дело (по желанию обвиняемого) подпадает под юрисдикцию суда присяжных, и можно не сомневаться в том, что любая питерская (да и российская) коллегия присяжных простым большинством, если не единогласно, вынесет Кузнецову оправдательный вердикт.

(Вопрос о том, считать ли этот парадокс доказательством уместности введения суда присяжных в нашей стране или, наоборот, неуместности, я оставляю на усмотрение читателя.)

Куда труднее будет Кузнецову остаться на свободе, если пройдет квалификация «убийство в состоянии аффекта». Дело в том, что под двойное сомнение попадет в ходе судебного процесса сам аффект.

Во-первых, согласно обнародованным материалам дела, Кузнецов сначала ударил насильника, потом вызвал милицию, затем занес мальчика в квартиру, собрал разбросанные по всей лестнице вещи и только потом вернулся к начавшему приходить в себя (после первых ударов) педофилу и добил его.

То есть впал в состояние аффекта, затем «выпал» из него, совершив ряд осмысленных действий, и только потом снова впал.

Бывает ли так? Еще полвека назад советская адвокатура утверждала, что да, бывает. Была разработана целая теория «длительного аффекта», но в судах эта теория находила и находит понимание лишь через два раза на третий, да и то лишь в случаях, когда «выпадение из аффекта» имеет не столь вопиющий характер.

(Учебный пример «длительного аффекта»: муж застает жену с любовником в спальне, заходит на кухню за топором и убивает обоих. «Раз у него хватило ума зайти на кухню за топором, значит, аффекта не было», – утверждает прокурор. «Аффект был, но длительный и прерывный», – говорит адвокат. Судья решает по своему разумению.)

Во-вторых, весьма вероятное, как я уже отметил, опьянение. Кузнецов уже сообщил журналистам, что он, будучи спортсменом, человек непьющий. Но что значит непьющий? Мало пьющий, совсем не пьющий или категорически отказывающийся от спиртного? Этого мы не знаем. Все же трудно допустить, что, бодрствуя в новогоднюю ночь до пяти утра, Кузнецов не выпил хотя бы бокала шампанского.

Меж тем и малая доза спиртного, особенно у человека непьющего, может вызвать состояние опьянения (в том числе и патологического опьянения, которое, кстати, будучи доказано, освобождает от уголовной ответственности за содеянное), а применительно к пьяным или хотя бы крепко выпившим речь об аффекте, как правило, не идет.

Всё это, впрочем, рассуждения сугубо умозрительные. Александра Кузнецова – если изложенная им версия подтвердится или хотя бы не будет опровергнута внезапно вскрывшимися обстоятельствами – так или иначе оставят на свободе. Общественность об этом уже позаботилась. Пресса позаботилась. Телекартинка позаботилась.

В поддержку Александра Кузнецова высказались важные московские депутаты

Руководитель АЖУРа (и петербургского Союза журналистов) Андрей Константинов по-михалковски собрал «двенадцать разгневанных мужчин» – во главе с самим собой, – единогласно постановивших: «Невиновен!»

(Мне, правда, любопытно: двенадцать из двенадцати, к которым он обратился, или двенадцать сказавших «Невиновен!» из произвольного числа опрошенных?)

Меж тем возможны три варианта: Кузнецов говорит всю правду; Кузнецов недоговаривает; Кузнецов говорит неправду. И следствие просто-напросто обязано изучить все три возможности. Тем более что факты, односторонне и тенденциозно изложенные в печати, все равно никак не складываются в убедительную картину.

Мальчик выбежал во двор запустить шутиху. В четыре утра? Отец (так пишут и говорят, иногда уточняя: приемный отец; но на сухом языке милицейского протокола это называется «сожитель матери») замешкался, одеваясь. А у кого была шутиха? Если у отца, то мальчик непременно дождался бы его, если у мальчика – то как отпустили?

Кузнецов битый час искал мальчика во дворе. А где тот был? Как очутился в итоге на собственной лестнице? Бежал от преследующего насильника? Почему не кричал? Где все это время находилась мать мальчика? В каком состоянии был 20-летний юноша, если насиловать (и догонять жертву) он мог, а оказать сопротивление мстителю или хотя бы броситься бежать от него – нет? Вещи мальчика подобрал боксер, а кто надел брюки на труп студента-вечерника? И так далее.

Всё это вопросы по первой версии (Кузнецов говорит всю правду). На тему второй и особенно третьей я спекулировать не намерен: искренне надеюсь на то, что в конце концов подтвердится первая и на все недоуменные вопросы найдутся разумные ответы…

А если не найдутся?

Если откуда ни возьмись выплывет какая-нибудь неприглядная третья версия (отдельные намеки на которую – хочется верить, безосновательные – просачиваются в печать)? Следствие-то уже находится под давлением, а общественность уже оправдала боксера, уже выразила ему единодушную благодарность за то, что мир избавил мир от насильника-педофила!

Суд обязан исходить из презумпции невиновности (хотя на практике нередко бывает совсем по-другому) – это общеизвестно и справедливо… Да, но мы-то с вами обязаны исходить из презумпции компетентности следствия и суда, пусть сплошь и рядом и вызывают у нас эти институции смех и слезы. Обязаны – в контексте данной статьи – хотя бы потому, что на каждого насильника «ворошиловских стрелков» (на пару с совершающим должностное преступление милиционером) не напасешься!

И дело не только в том, что общественность приветствует сегодня суд Линча (что само по себе прискорбно), но и в том, что, как в данном случае, следствию и суду не дают (и уже не дадут) нормально работать.

Пока суд да дело (здесь этот каламбур уместен), известно только одно: в новогоднюю ночь в Петербурге на лестничной площадке молодого человека забили насмерть.

Известно, кто это сделал.

А обстоятельства – как смягчающие вину подследственного, так и отягчающие ее – предстоит выяснить следствию и суду.