Наталья Радулова: Покажите еще раз

Что мы знали тогда о принцессе Диане кроме того, что она лишилась титула «Королевское Высочество»? Не помню. Вряд ли слишком много. Но достаточно для того, чтобы оплакивать ее как члена семьи. Хотя, если вдуматься, это довольно странно. Погибла разведенная мать двоих детей, занимающаяся благотворительностью – разве этого повод для того, чтобы весь мир так скорбел? Сомневаюсь.

Как диковинная зверушка на деревенской ярмарке, она всегда вызывала интерес. Не поэтому ли у нее всегда был такой грустный вид? Даже если она улыбалась

Но факт остается фактом – мы плакали до икоты всю последующую неделю. Когда объявили об аварии в парижском туннеле. Когда к воротам Букингемского дворца стали нести цветы. Когда назначили дату похорон. Когда четыре мужских фигуры – брат, бывший муж, сыновья – в темных костюмах шли за гробом. Даже когда толстячок Элтон Джон, раскачиваясь над клавишами, спел «Свеча на ветру», мы не могли сдержать слез. Посольство Великобритании в Москве было засыпано букетами роз. Кажется, в то время достаточно было произнести всего одно слово, и люди бросались друг другу в объятия. Если, конечно, это было слово «Диана».

Честно говоря, даже сейчас, когда я смотрю на фотографии тех дней, мои глаза, как пишут любители штампов, «предательски увлажняются». Что ж такое? Почему Диану так любили и любят? Ну, допустим, она действительно помогала людям. Но благотворительность – это обязанность членов королевской семьи, их работа. Так что ничего сверхвыдающегося принцесса не делала. Да, появлялась на благотворительных балах. Да, ездила к детям в больницы. Да, шагала в бронежилете по безопасной дорожке вдоль минного поля. Это достойно уважения, но не потянет на всемирное безоговорочное обожание. Вон тот же Элтон Джон много чего делает – например, выпустил ароматические свечи в честь своего главного хита и доход от их продажи перечисляет в фонд борьбы со СПИДом. Или Сорос – тот вообще раздает деньги налево и направо. Но в экстаз от этого никто почему-то не впадает. Значит, дело не только в благотворительности… А в чем?

Может, мы так ее любили только потому, что чуть ли не каждый день на протяжении многих лет что-то слышали о ней? Привыкли, как к родной. Ведь никого ни до, ни после журналисты так не «пиарили». Никакие бритни спирс и прочие виктории бэкхем по частоте появления в газетах и на телевидении с Дианой не сравнятся. Возможно, поэтому. Но вряд ли.

Что мы знали тогда о принцессе Диане кроме того, что она лишилась титула «Королевское Высочество»?

Может, мы просто всегда ее очень жалели? Сначала чувствовали, а потом знали, что она несчастлива в браке. Что принц на белом коне, который должен был увезти Золушку в счастье, выгрузил ее на станции «Печаль» и поскакал себе дальше. Она металась, пыталась заслужить, выцарапать у судьбы (читай – у мужчин) хоть немного взаимных чувств – без толку. Принц, единственная ровня ей, любил другую, а остальные смотрели на нее только как на особу королевских кровей, закрутить роман с которой престижно. Престижно, даже если пресса об этом ничего не узнает. Будь я мужчиной, я сама мечтала бы ее охмурить. Ведь это прикольно – трахать принцессу. Попробовать, во всяком случае, любопытно.

Вот с этими любопытными она всю жизнь и имела дело. Как диковинная зверушка на деревенской ярмарке, она всегда вызывала интерес. Не поэтому ли у нее всегда был такой грустный вид? Даже если она улыбалась. И не потому ли мы дружно кинулись ее оплакивать, что в глубине души чувствовали свою вину за это свое жадное любопытство? Прости, Диана, что глазели, что не давали прохода, что лезли в твою личную жизнь, что требовали все делать на наших глазах и злились, когда ты скрывалась, как злятся родители, которые привели ребенка в зоопарк, а главный хит – полосатая рысь спряталась в домике.

А еще мы недоумевали, когда она стала встречаться с «этим арабом». Хоть знаменитый актер Питер Устинов и сравнил потом Диану и Додди аль-Файеда с Ромео и Джульеттой, вряд ли их Большое Чувство было чем-то большим, чем типичный курортный роман. Но мир не позволял ей даже этого. Как так – приличная женщина, а ведет себя неподобающе. Нам не нравится. Давай, вылезай из домика и покажи нам настоящую любовь.

Иногда она это делала. Много и охотно позировала. (Чего стоит знаменитая фотография, сделанная за несколько дней до смерти: как всегда грустная, но не забывшая демонстративно оттянуть носочки принцесса сидит на краешке яхты, делая вид, что не замечает фотографов. Вокруг – море, внизу – спасательный круг.) Иногда срывалась и требовала «убрать камеры». Глупая просьба. Как сказала английская писательница Сью Таунсенд: «Диана так и не поняла, что нельзя сегодня сниматься для обложки «Вога», а завтра обвинять прессу во вмешательстве в личную жизнь, потому что ты попала на обложку «Сан». Нельзя быть немножко знаменитым». Если уж ты ввязалась во все это, если добровольно поселилась в зоопарке, то придется смириться. Или ты на всех обложках, или нигде.

Конечно, она это понимала. Но, как любое живое существо, ее это временами бесило. Как в тот последний вечер, когда ей в очередной раз захотелось скрыться. Она забыла, что рядом горячий парень. Да и вокруг, в общем-то, тоже. Одни мужчины во что бы то ни стало решили ее догнать, другие – во что бы то ни стало увезти. Деловой миллионер со своим пьяным водителем показали фотографам кукиш: «Фиг догоните!» Фотографы взревели: «А посмотрим!» И посреди всего этого безумия, в самом центре мачо-поединка – уставшая женщина. Алый платок в руках тореадора.

Еще немного, и Диану постигла бы участь Жаклин Кеннеди. Американцы молились на свою первую леди после смерти мужа. Ей разрешалось быть в трауре, быть одинокой, скорбеть и вызывать жалость. Но как только она попыталась изменить правила, как только обручилась с Аристотелем Онассисом, газеты всего мира вышли с заголовками: «Джон Кеннеди умер второй раз», «Джекки, как вы могли?» и «Она больше не святая».

Диана, в отличие от Жаклин, ушла со сцены до того, как публика начала топать ногами. Не дождалась сцены «Бабье лето». Занавес рухнул 31 августа, и зрители, уже успевшие достать гнилые помидоры, замерли.

Спектакль кончился. Все вдруг поняли, что были жестоки к актрисе. И, может, в глубине души были счастливы, что она не позволила жестокости превратиться в ярость. Поэтому всю эту душевную мешанину – чувство вины, благодарность, жалость – можно было выразить только слезами. Горем, преходящим в восторг. Это ведь так красиво: жить и умереть под фотовспышками. Покажите еще раз.