Виктор Топоров: Но, Боже, как их замолчать заставить!

Не литератор, не литературовед и вообще не филолог, а педагог-дефектолог по основной профессии (что ей уже вовсю ставят в строку); хуже того, даже не родственница, а всего лишь однофамилица Валентина Катаева – замужем, кстати, за Замятиным, но тоже только однофамильцем – покусилась на святое.

Взяв за образец вересаевского «Пушкина в жизни», она составила энциклопедию невольно саморазоблачительных высказываний Анны Ахматовой «о времени и о себе» – и столь же пугающих (объективно) суждений о ней, принадлежащих главным образом восторженным современникам и современницам большого русского поэта.

Тираническая женщина едва ли не сталинского склада, Ахматова сама выстроила миф о себе как о величайшей поэтессе и главной страдалице Земли

Разумеется, герои книги (включая саму Анну Андреевну) не говорят всех этих гадостей или как минимум двусмысленностей про нее сознательно: они проговариваются. Тем неопровержимее оказываются их свидетельства. Образ возникает чудовищный. Конечно, каждый гений – чудовище, но как раз гением Ахматова вроде бы не была. Не королева отечественной поэзии, а герцогиня или, скорее, маркиза, сочинившая дневник с сомовскими иллюстрациями….

К сожалению, не довольствуясь по-вересаевски (да и по-гоголевски) красноречивой немой сценой, возникающей едва ли не на каждой странице, Катаева «повторяет для дураков» то же самое от себя: она снабжает подборки цитат собственными разжевывающими (а фактически – утрирующими) примечаниями – и здесь ей то и дело изменяет вкус.

Ну, а ее оппонентам большего и не надо.

Теоретическая подкладка «Анти-Ахматовой» – статьи и высказывания Александра Жолковского: тираническая женщина едва ли не сталинского склада, Ахматова сама выстроила миф о себе как о величайшей поэтессе и главной страдалице земли русской; сама «организовала вставание» – и организовала его так успешно, что «встают» и кланяются ей по сей день. Меж тем, поэтическое ее значение сильно преувеличено, а жизнь далековата от великомученичества: в литературном пантеоне ей место есть, хотя и не главное, а вот в святцах – едва ли.

Всё это очевидно любому внимательному читателю мемуаров. А уж любому серьезному знатоку поэзии – тем более. И, тем не менее, воспринимается как кощунство.

Жолковского простили: с американским профессором лучше не ссориться, да и человек он язвительный – может дать сдачи. На Катаеву – моментально набросились. Заставили – до кучи – извиняться за нее и Жолковского: я, сказал он в интервью «Огоньку», чувствую себя Иваном Федоровичем Карамазовым, подбившим Смердякова на отцеубийство.

Анна Андреевна Ахматова как Федор Павлович Карамазов… нет, на Жолковского где сядешь, там и слезешь!

Набросились на Катаеву не ахматоведы, а почему-то пастернаковеды. Дмитрий Быков* и Наталья Иванова, например. Последняя, оказывается (сказала это по «Эху Москвы»), написала о Пастернаке сразу три книги – две уже вышли, третья на подходе! Что поневоле заставляет вспомнить об украинском политике, покончившем с собой сразу тремя выстрелами в голову.

Ахматоведы промолчали по вполне понятным соображениям. И вовсе не потому, что крыть им нечем (хотя действительно нечем). Ахматоведение – довольно доходный промысел; ахматоведы друг с дружкой враждуют, но чужие здесь не ходят, а главное – ходить не должны! «Несимпатичную» и невыгодную книгу надо попробовать замолчать – а там, глядишь, само рассосется.

Монументальное и нарочито дерзкое сочинение никому не известной Тамары Катаевой «Анти-Ахматова» стало главным литературным событием последних недель

Не рассосется. Пастернаковеды подсуетились. А почему они подсуетились – вопрос отдельный и сам по себе крайне любопытный. Даже если отвлечься от того, что подсуетились они явно по глупости.

И Быков, и Иванова («он недавно, она давно», как сказано в эпиграмме на Евтушенко и Долматовского) чувствуют себя эдакими либеральными держимордами, призванными пресекать малейшие посягательства на величие русской литературы (прежде всего поэзии, хотя и не только ее) в милом их сдвоенному сердцу изводе.

Согласия на такую опеку у своей Прекрасной Дамы, она же дочка Ротшильда, спросить они, однако, забыли. К тому же одной рукой они ее трогательно (пусть и не бескорыстно) опекают, а другой, мягко говоря, лапают…

И почему, собственно, книга Катаевой об Ахматовой – это кощунство, а книга Быкова о Пастернаке (в которой аполитичный и надмирный, по общему убеждению современников, поэт предстает в первую очередь ловким литературным дельцом, не свободным от сугубо конъюнктурных расчетов и поступков) – это агиография, я сказать не возьмусь. Да и никто не возьмется. Потому что своя литературная продукция не пахнет? Ну, разве что.

Царя Алексея называли Тишайшим не за кротость и незлобивость, а, напротив, за совершенно чудовищную жестокость. Вернее, за то, что, прибегая к жестокости, он навел на Руси тишину. То есть порядок. В этом смысле Тишайшим можно было бы назвать и Сталина.

А Тишайшей – Ахматову. Тишину она навела, понятно, не в стране и даже не во всем литературном ведомстве, а вокруг себя. Но навела однозначно. И столь долговременную тишину, что держится она в ахматоведении, да и в литературоведении в целом, до сих пор.

Поэтесса Анна Ахматова

Однако бог с ним, с ахматоведением. Дело не в нем. И не в самой Ахматовой или, если угодно, не в самой Анти-Ахматовой.

Демократов у нас нет и никогда не было (кроме как по самоопределению) – да и Ганди, если кто забыл, родился не в России, а в Индии. В литературе – нет и не было и подавно. И когда в нашей стране пошли так называемые демократические процессы, со всей остротой встал вопрос о том, какими средствами якобы чаемой либерализации будет сподручней всего повсеместно добиться. И тут же был получен ответ: либеральным террором!

Вот здесь-то и пригодился специфический ахматовский опыт жизнестроительства и жизнетворчества с символическими казнями и вполне реальными отлучениями и обструкциями. Для начала избавились от «красно-коричневых», потом принялись за паршивых овец в собственном стаде.

По поэтическому ведомству Ахматову подавали (и подают до сих пор) в комплекте с Пастернаком, Мандельштамом и Цветаевой – как равную. По этическому – в комплекте с Нуйкиным, Черниченко, Аллой Гербер, «Детьми Арбата» и письмом 1993 года с требованием казней и расправ, отправленным творческой интеллигенцией президенту Ельцину, – как разве что не библейскую прародительницу.

«Мы пришли дать вам волю!» – лицемерно восклицали новые поработители. Культ Ахматовой был в этом всё расширяющемся, захватывая и младую поросль, кругу не только обязательным, но и инструктивным: чтя Ахматову как святую, будь иезуитски безжалостен, как она!

У Натальи Ивановой – дочери крупного партработника и тогдашней невестки писателя Анатолия Рыбакова – имелся выбор между старым охранительством и новым; и она сделала его в пользу нового. И сразу же стала святее самого папы римского.

Дмитрий Быков тогда полагал себя куртуазным маньеристом-эротоманом – и подтянулся гораздо позже. Поневоле пришлось заняться «опережающей модернизацией». Во власть – в реальную власть – так и не вошли ни тот, ни другая, но они вошли во вкус!

«Суд над Ахматовой» – под такой аллюзионно-провокационной «шапкой» публикует Быков интервью, взятое у Жолковского. «Он книгу не принимает, он не говорит, что когда-то начал. Он книгу совершенно на дух не принимает», – внаглую врет про того же Жолковского Иванова по «Эху Москвы». Вот фрагмент огоньковского интервью (спрашивает Быков, отвечает Жолковский):

– Она не бочку катит, а беспардонно измывается над поэтом.
– И все-таки книга Катаевой полезна — хотя бы потому, что она по-вересаевски собрала множество свидетельств (правда, Вересаев, составляя «Пушкина в жизни», выражал авторские оценки исключительно монтажом, а не влезал с возмущенными комментариями). Катаеву заносит, она преувеличивает, иногда перевирает, но занос этот объясним. Видимо, наболело. Вспомните «Воскресение Маяковского» Юрия Карабчиевского – реакцию на советское насаждение Маяковского. Впервые их с Ахматовой сопоставил еще Корней Чуковский – и вышло так, что по бескомпромиссности и избыточности насаждения Ахматова в постсоветское время с ним сравнялась. «Лучшая, талантливейшая», – восторженные придыхания, слушать на коленях, не сметь спорить.

– Но, в конце концов, творить миф о себе – естественное поведение поэта, кто же этого избежал?
– Дело поэта – творить миф, дело исследователя – его вскрывать, но без поношений. Недавно я слышал реакцию на один доклад, кстати, об Ахматовой: докладчику сказали, что хотели бы «более солидарного чтения». Российская традиция «солидарного чтения», интерпретация текстов в качестве священных – давний грех. Филолог должен быть подобен не евангелисту, а историку религии. И книга Катаевой полезна уже тем, что провоцирует появление серьезного филологического ответа, реальной биографии АА, которая до сих пор не написана. Кроме того, многое в «Анти-Ахматовой» верно.

– Верно?! Что, например?
– Что она много и разнообразно врала, что играла в аристократку, не будучи ею, что преувеличивала свою образованность, бывала резка и поверхностна в суждениях, оскорбительно несправедлива к людям, а иногда вполне оправдывала дневниковую оценку своей восторженной спутницы Лидии Чуковской: «О, чудовище!» И, кроме того, неустанно начищала собственный нимб, постоянно упоминая о своих нечеловеческих страданиях. Страдания были, кто же спорит, но оправдывать ими каждое свое действие, созидать из них пьедестал?

Я написал рекомендательное предисловие к книге «Анти-Ахматова», прекрасно осознавая всю ее тенденциозность, чтобы не сказать оголтелость. Оно, конечно, ломать – не строить. Однако в данном случае деконструкция и десакрализация требуют от автора-составителя такого куража, что без перехлеста обойтись невозможно. Как сказал бы один из персонажей, упомянутых в данной статье, лес рубят – щепки летят.

А надо ли рубить лес? Если ахматовский – то его достаточно подстричь до размеров английской лужайки, что, собственно говоря, в книге «Анти-Ахматова» и сделано. Кое-где возникли проплешины – но ничего, со временем, глядишь, зарастет.

А вот если речь идет о защитной лесополосе ханжеского охранительства (о солидарном чтении – по Жолковскому) – то под корень! В полицейском государстве жить еще можно, а вот литературная полицейщина – не пройдет!

И в этом плане уникальный индивидуальный опыт Анны Андреевны Ахматовой имеет смысл запомнить как долговременный и успешный, но не подлежащий дальнейшему воспроизведению ни в одиночном, ни в групповом порядке эксперимент.

* Признан(а) в РФ иностранным агентом