Дмитрий Бавильский: Смерть на взлёте

Это ж как нужно человеку по ушам ездить-заездить, сколько раз сказать-показать, чтобы он неосознаваемо за товаром потянулся. Все дело в том, что не хочу я ваш сраный «Груз 200» смотреть. Мне чернухи и негатива в жизни хватает, зачем мне еще по своей по собственной воле чужое дерьмо глотать?

В трансляции своих комплексов и тотального негатива нет никакой доблести или патриотизма. Режиссер Балабанов говорит, что, мол, хотел показать, как это оно без Бога живется.

Спасибо, а то я не знаю. Не по этим улицам хожу, живу на Луне, питаюсь амброзией. Но даже если допустить, что Балабанов снял «правильный» фильм, то зачем же мне его так поспешно втюхивать, расхваливая на каждом шагу, подобно сутенерам? Я-то по своим делам иду, не мешайте мне, сутенеры, пожалуйста.

Самая большая подлость в том, что, пока ты отвязываешься от липких людей чужой эстетики, забываешь, куда шел и зачем. Ты словно бы растворяешься в информационных потоках, пеленающих тебя в куколку. Здесь тебе подскажут, какую книжку надо, какой фильм, какую партию… Одеколон, сигареты…

Спасибо, я не курю, бросил.

Бросил, ибо надоело поддаваться и в коллективном бессознательном жить. В том самом бессознательном, между прочим, которое (если верить критикам) режиссер Балабанов так хлестко и беззастенчиво конструирует.

А зло имеет тысячи лиц, хотя в сути своей оно однотипно. Нужно ли огород городить по зло времен застоя, чтобы встроиться этим же самым своим внутренним злом в зло нынешнее?

Тут ведь как спастись можно? Аккуратным и дозированным потреблением. Шторы плотно зашторивать необязательно. Просто, когда включаешь комп или телевизор, следует хотя бы немного задумываться, что ты ешь. И зачем ты это ешь. И если сыт, то лучше отложи, чтобы не надорваться от переедания.

Кулинарная метафора вполне работает, всего должно быть в меру. В том числе и грубой здоровой пищи. Особенно в ситуации информационной травмы, когда валится всего-всего-всего много больше, чем способен переваривать даже самый что ни на есть универсальный гений.

Приходится быть собачкой – знать свою надобность-травку, целенаправленно трусить к ней, не замечая прочие соблазны. Все равно они пусты и никчемны. Как чипсы.

Однако ж если б все так просто было. Ведь ненужное тебе втюхивают (чем ненужнее ненужное, тем сильнее втюхивают) с утроенной силой, а то, что нужно и к чему прикипел, – отрывают с десятичною силушкой-силой.

Вот ведь еще одна большая потеря – закрыли «Клуб на Брестской». Говорят, что на реконструкцию, осенью откроется. Однако же знаем мы эти реконструкции – хотели как лучше, получится как всегда. То есть нечто совершенно иное, бессмысленное и беспощадное.

Это только кажется, что свято место пусто не бывает. Незаменимыми оказываются именно что «святые», намоленные имена или же места.

Это только кажется, что в Москве не только закрывают, но и открывают новые институции. Новые, возможно, и открывают, но почти всегда не там и не так. Не для тех и не для этих, вообще непонятно для кого.

Между тем «Клуб на Брестской», чуть-чуть не дотянувший до своего пятилетия, был уникальной культурной точкой.

Демократичный, да еще и с хорошей кухней, – раз; стильный, с аккуратным дизайном Михаила Хазанова, одного из лучших российских архитекторов, и выставками по стенам – это два; с минимальным количеством шума и противных рож – это три; с клубными вторниками, когда два одинаковых блюда подавались по цене одного, – это четыре; с особенной и ни на что не похожей культурной программой – это пять.

Жанна Агузарова (фото: brestclub.ru)

Про культурную программу хочется сказать особенно. Бессменный промоутер клуба Инна Прилежаева (на ранних поездах определиться с политикой клуба ей помогала легендарный клубный промоутер Наталья Шарымова, ныне, к сожалению, отчалившая в Нью-Йорк) выработала особенный клубный дискурс.

Он как раз и позволял сочетать милую моему сердцу самодостаточность ресторана и ненавязчивость постоянно чередовавшихся концертов, кинопоказов, политических диспутов, кабаре, литературных презентаций и школы танго.

Кто здесь только не выступал! Чаще всего – ансамбль «4’33», руководимый Алексеем Айги (лицо и голос клуба, идеально выражающий суть этого места). Но и помимо Айги среди завсегдатаев – Жанна Агузарова и «Текиладжаззз», «Телевизор» и «Хоронько оркестр», Алексей Паперный да феи из «Колибри», и мало ли кто еще, наших или тем более иностранных!

Именно здесь проходили пресс-клубы ММКФ и медиафорумы, Гриша Заславский проводил тут регулярно «Политические кабаре», Сергей Козаков – «Политические дебаты», а Боря Бергер практически все презентации радикально-авангардного издательства «Запасный выход». Не говоря уже о перформансах Мишеля Уэльбека или какого-нибудь Бекбедера. Только здесь могли приютить мероприятие, посвященное книжным шрифтам или узбекскому плову, израильскому документальному кино или словарю русского мата, фотографиям Цоя или фестивалям стенд-ап комедии, «Новая драма», NET, Фотобиеннале, да мало ли еще что…

Короче говоря, клуб жил насыщенной контркультурной жизнью. Ни с кем не воюя, никому себя не противопоставляя, каждый вечер он насыщал воздух этого города культурным кислородом. И вот на тебе.

Пришли иные времена, новый менеджмент, и свернули шарманке шею. Самому интеллигентному и вменяемому месту страны; подвальчику, который полюбила не только богема, но и простые труженики интеллектуального фронта, а также не труженики и не интеллектуалы, неважно. Важно, что существовали у клуба своя публика, своя атмосфера, своя легенда, а теперь не стало ни того ни другого.

Разве что легенда. Ломать не строить.

Отрываешь как от сердца. Целый пласт жизни. Казалось бы, каких-то пять лет. Ан нет, ПЯТЬ ЛЕТ моей беспримерной, неповторимой жизни, символом и штаб-квартирой которой стал этот клуб (в неделю по два-три раза), как оказывается, минули без следа. То есть стены еще остались, но декор снесен напрочь.

И если мне, пришлому, кажется, что последнее время столица изменилась радикальным образом, то что же можно тогда сказать о чувствах коренных москвичей? На их глазах корежат и распинают знакомый образ родного города. Тотальный дискомфорт, объехать который нельзя.

Слушайте, может быть, мы из-за этого такие нервные и в метро локтями пихаемся?