Виктор Топоров: Антиутопия мирового уровня и масштаба

Думаю, впрочем, что на «спинке» практически неизбежной допечатки найдется место и для моей оценки (из «Русского журнала»): «Антиутопия мирового уровня и масштаба». Ее же я повторяю и в названии данной статьи.

Любопытно, кстати, что в откликах на статью в РЖ один из сетевых паразитов (ник U.U. – Ubogoe Uiobiщe) обвинил меня в бесстыдной рекламе «дружбана».

Поясняю на всякий случай, что я с Бояшовым незнаком. Более того, еще два месяца назад не слышал такого имени (или пропускал его мимо ушей). Зато неделю назад на некоем заседании с участием Павла Крусанова и Сергея Носова назвал их «двумя из трех лучших прозаиков Петербурга». А когда они оба заинтересованно напряглись, пояснил, что считаю третьим (без указания порядка мест) Илью Бояшова.

Россия выстроила гигантский флот и собирается, вероломно напав на Америку, уничтожить ее одним ударом

К этому времени я успел прочитать (в рукописи) и «Армаду», и выходящий через месяц в «Лимбусе» роман «Путь Мури». Романы, написанные одним (и – да, согласен, в каком-то смысле крусановским) пером, при примерно равных достоинствах резко отличаются друг от друга: «Путь Мури» (номинированный на «Национальный бестселлер») – философская анималистическая притча, тогда как «Армада» – ироническая антиутопия.

Некое близкое будущее – все как в наши дни, только гиперболизированное. Россия выстроила гигантский флот и собирается, вероломно напав на Америку, уничтожить ее одним ударом. Впрочем, и на кораблях, огромных, как города, никто не уцелеет – и люди это понимают сами.

Флотским было не до слухов. Артиллеристы, чуть ли не рыдая, бесполезно спрашивали начальство, что делать с сотнями тысяч тонн боеприпасов, сваливаемых в суматохе на всех пирсах. Артпогреба заполнились до отказа. Торпеды, ракеты и мины лежали на палубах целыми грудами. Традиционно избиваемые старослужащими «первогодки» устраивали себе спальные места на атомных бомбах, которых было столь много, что считали их довольно рассеянно. Тридцатичетырехдюймовые снаряды главного калибра поднимали на флагман специальными кранами. Для подстраховки по всему линкору раскладывали мягкие маты, ибо уже были случаи срыва «болванок» с тросов и только заводской брак помог избежать вселенского взрыва. Долгое время на причалах бесхозно валялись ящики с никому не нужными толовыми шашками. Их отбрасывали в сторону. На них присаживались покурить видавшие виды боцманматы. Когда ведомства утрясли вопрос и шашки решили все-таки загрузить, выяснилось, что все привезенное пропало. Через день грохнуло на пустырях за местной скотобойней. Следом уверенно прогремело на Центральном рынке – и пошло гулять, погромыхивать каждую ночь то за одной, то за другой сопкой. Взлетела на воздух машина мэра. От гражданского начальника порта осталась окрошка. После этого бразды правления перешли в руки Адмирала и развернулось настоящее следствие. Через три часа был схвачен с поличным щупленький капитан-лейтенант, у которого не ладилась продажа на сторону электромоторов и запчастей для валов и турбин. Он решил последовать примеру более удачливых товарищей – те сплавляли местным китайцам для праздничных хлопушек активную броню с танков морской пехоты. Дело тут же завершилось. На виду у пригнанных трех тысяч обозленных, замотанных погрузками матросов, капитан-лейтенанта расстреляли. Его стоптанные ботинки еще долго торчали из пустого ящика, в который он рухнул, не успев даже вытереть сопли. Так как все на армаде ввиду надвигающихся событий считали, что дело труба, подобная расправа не произвела никакого впечатления. Тем более что, после того как боеприпасы были распределены и уложены, на очищенные площадки порта тотчас поступили новенькие, празднично отливающие на солнце цинковые гробы. В тот день увольнительные выдавались всем, кроме трюмных – знак более чем зловещий. И старшины, и видавшие виды капитаны первого ранга ринулись в город. Бордели были заполнены под завязку. Любая смазливая девчонка шла на ура. Школьницы близлежащих лицеев, продавщицы ларьков, унылые портовые шлюхи неслыханно разбогатели. Участились изнасилования. Некоторые негодяи не гнушались старухами.

И вдруг флот (уже в море) слепнет и глохнет. Вернее, так думают поначалу. Вся земная суша ушла на дно морское. И остался только флот с женофобом Адмиралом во главе; поэтому на кораблях – ни одной женщины. И на всем белом свете тоже.

Всеобщую растерянность первыми преодолевают главврач и главный психолог, внушая Адмиралу, что он должен объявить себя диктатором и начать наводить порядок (никем еще, впрочем, не нарушенный) железной рукой. И дать людям цель: объявить, что суша где-то осталась и они найдут ее непременно!

«Армада» – ироническая антиутопия

Особенность кораблей в том, что на них есть класс трюмных: это приговоренные преступники и прочий сброд; их держат взаперти, а они делают черную работу. За особо тяжкие преступления на борту тоже сбрасывают в трюм. А там поросли шерстью, едят друг друга и разучились говорить.

Флагман называется «Убийца неверных». Еще два авианосца – «Чудо» и «Юдо». На «Чуде» возникает тайная организация младших офицеров, возглавляемая Мичманом; хотя истинный их наставник – Библиотекарь. Библиотека тут борхесовская, с преимущественным вниманием к конспирологической литературе, хотя, по идее, здесь есть все. Библиотекарь внушает Мичману, что необходимо подготовить и провести восстание, чтобы освободить «угнетенных» (трюмных, первогодков и т.п.).

Меж тем восстание вспыхивает на одном из эсминцев: офицеры убивают сошедшего с ума и чудовищно зверствовавшего капитана, а экипаж отказывается выдать зачинщиков на «Убийцу». Мятеж безжалостно подавляют, зачинщиков казнят; происходят перемены и на флагмане: главврач с психологом оттеснены в сторону, правой рукой Адмирала становится начальник вновь учрежденной тайной полиции, а левой – палач. Все это, кстати, заранее предсказывал Библиотекарь с «Чуда». На первый план, наряду с казнями и расправами, постепенно выходит проблема пола. Решено приступить к изготовлению надувных кукол.

И тут перед ними открывается остров. Сущий рай земной – правда, без людей. Но зато здесь полным-полно обезьян – и все они самки. С дисциплиной, да чуть ли не с властью императора (при виде острова Адмирала на радостях провозгласили императором) покончено: пьют, жгут, разоряют; насилуют обезьян (те и сами не против) – и уже начинают убивать друг друга из-за них (раньше во флоте прошла эпидемия дуэлей от скуки; Адмирал подавил ее).

Император велит покинуть остров, а затем его (вместе со всеми, кто не пожелает уйти) уничтожить. Правда, моряки забирают с собой несколько тысяч обезьян, приучают тех пить и курить, бреют их, отрубают хвосты, одевают в шелка (на это уходит запас парашютов) и т.п. Проводятся генетические эксперименты; обезьяны начинают беременеть. Им делают аборт, кроме одной, оставленной в экспериментальных целях.

По наущению Библиотекаря Мичман захватывает власть на «Чуде» и призывает остальные корабли присоединиться к восставшим. Никто, однако, этого не делает. Но и император скрежещет зубами: напасть на напичканное ядерным оружием «Чудо» он бессилен – взрыв наверняка уничтожит всю планету.

На «Чуде» меж тем довольно быстро прощаются с мечтами о равенстве и братстве. Для начала возвращают в трюм трюмных. Потом высылают колеблющихся на шлюпках в открытое море (их подбирают на борт «Убийцы», хотят казнить, но, рассудив мудрее, определяют пропагандистами на радио, которое на «Чуде», понятно, глушат), потом начинают расстреливать бывших сподвижников. Расстреливает не сам Мичман, а преданная ему обезьяна Манька. Потом убивают Маньку, а за ней и самого Мичмана и сдаются на милость «Убийце».

Где меж тем родила неизвестно кого обезьяна, а Император, поддавшись на лесть священнослужителей, провозгласивших его богом, милостиво разрешает получеловечеству «плодиться и размножаться».

На одном из эсминцев давно уже завелся Блаженный, к советам которого, вольно интерпретируя их, прислушиваются. И, истолковав последний его совет, выбрасывают в море все еще остающееся на кораблях оружие. После чего мир возвращается столь же внезапно, как исчез, – по морю снуют яхты, в небе летают птицы и самолетики, а «богу» звонит (связь восстановлена тоже) президент РФ.

Упомянутые в начале статьи критики «Армады» (впрочем, весьма благожелательные), упрекая роман в «крусановщине», рассуждают и о фирменной крусановской амбивалентности замысла – на мой взгляд, по недоразумению. Как раз многомерность «Армаде» и не присуща; при всей своей стилистической затейливости она идейно проста как перст. С прошлым принято расставаться смеясь, не правда ли? Даже если это смех сквозь слезы. Другое дело, что (как и положено антиутопии) «Армада», смеясь, расстается не только с прошлым, но и с будущим – с альтернативным будущим, разумеется, но ведь не альтернативного будущего не бывает!

А с Бояшовым, может быть, и впрямь надо в самое ближайшее время свести знакомство. Начав хотя бы с того, что он просто обязан «проставиться». Правда, не с тиража в тысячу экземпляров – такого я не пью, но, может быть, с допечатки?