Игорь Манцов: Колонка, полная грусти

Исполнилось 170 лет со дня гибели Александра Сергеевича Пушкина. В Москве демонстрируют ту самую пару пистолетов, которая употреблялась во время трагической дуэли. В телевизионных новостях показали аккуратную коробочку и откомментировали: «Из которого пистолета был убит Пушкин, неизвестно».

Не знаю почему, на меня сообщение произвело сильное впечатление. «Из которого – неизвестно». И, по правде говоря, совершенно неважно. Зачем эти пистолеты с такою помпой выставляются? Что эти пистолеты доказывают? Какой-то, мне кажется, весьма неумный фетишизм. Пистолеты есть, а Пушкина нет. Пистолеты, выходит, сильнее человека? Наверное, все-таки нет. Пистолеты, получается, вообще ни при чем. И даже тот пистолет, который по-настоящему «виноват», ясное дело, не виноват. Пистолет – случайность. Равно как и Дантес. А зато смерть Поэта, равно как и любого другого земного человека, есть трагическая логическая необходимость.

Чтобы реально развивать национальную культуру, нужно цепляться за хорошее чужое, подтаскивать его к перспективному своему, сличать, сопоставлять и спаривать

«Умирая, присоединяешься к большинству», – англичане. Но великие стихи и высокие мысли, безусловно, остаются.

Теперь впечатление иного рода. В передаче «Школа злословия» приглашенная звезда, Ксения Собчак, настаивала на том, что «стильно одеться можно даже и на Коньковском рынке», а одна из ведущих, Татьяна Толстая, утверждала, что это дело совершенно невозможное, только, дескать, не на Коньковском.

Ксения Собчак с надеждою говорила: «Нет, но если там хорошенько походить, поискать…» А Татьяна Толстая отвечала: «Невозможно, невозможно, невозможно».

Казалось бы, где Коньковский рынок и где я, где популярная телепередача и где я? Однако тоже что-то задело.

Какая-то такая безвыходность. В принципе, правы обе. И что?

Сначала никак не мог себе объяснить: почему две разнесенные во времени истории, с пистолетами и со шмотьем, с Черной Речкой и с Коньково, срифмовались-склеились в голове. Наверное, раздражает приоритет материальных ценностей? Слишком много о них в последние два десятилетия говорится. Много, как говорится, чести. Меткие пистолеты, модные тряпки, а только, повторюсь, для наших физических все кончится известно чем.

Но ладно.

Два фильма Ника Кассаветиса, которые поразили меня в прошлом, вот они: лента второй половины 90-х «Она так прекрасна» с Шоном Пенном и Робин Райт-Пенн; лента трехлетней давности «Дневник памяти» (точнее, The Notebook) с Рейчел Мак-Адамс и Райаном Гослингом. Фильмы насколько разные, настолько же похожие. Второй – с очень запутанным сюжетом. Я много раз про него писал, и я пришел к выводу, что восстановить подлинную картину случившегося полвека назад с ныне пожилыми героями не представляется возможным. Их показанное на экране прошлое – прихотливая фантазия, надиктованная старенькой героиней в блокнотик. Скорее всего, героиня врет и оправдывается.

Даже не врет, но фантазирует, словно бы заклинает действительность. Действительность-то сама по себе, и там, в действительности, все остается на своих законных местах. Но вот поверхностный кинематограф услужливо идет ей навстречу, фальсифицирует. Действительность дана нам в ощущениях, ощущения могут корректироваться в соответствии с нашими особенно сильными желаниями. Из фальшивой дамской прозы, которую героиня надиктовала, получается образцовая мелодрама. Смотрим и даже верим. Но кое-чего все-таки не сходится. Все время сигналы, сигналы: смотри внимательнее, сличай интонационную разницу фильмических кусков. Делай выводы, интерпретируй!

The Notebook – грандиозная картина из тех, которые нужно посмотреть обязательно. Тонкая штучка.

Ник Кассаветис

Некоторые наши режиссеры, например Андрон Кончаловский, но не только он, постоянно говорят, что весь мировой кинематограф в кризисе. Это смешная позиция. Кинематограф прекрасен как никогда прежде. Прекрасен, например, младший Кассаветис. Хотя он и не великий режиссер, нет.

Я более-менее внимательно отслеживал дискуссии, касающиеся картины «Остров». Мне было любопытно, отметит ли кто-нибудь то обстоятельство, что сюжет «Острова» напрямую рифмуется с сюжетом знаменитого романа Джозефа Конрада «Лорд Джим». Нет, не отметил никто. И это жалко. Чтобы реально развивать национальную культуру, нужно цепляться за хорошее чужое, подтаскивать его к перспективному своему, сличать, сопоставлять и спаривать.

Взял в руки и полистал весьма, на мой вкус, качественную брошюру Дмитрия Урнова «Джозеф Конрад» (М., «Наука», 1977). Там есть красивые рассуждения о художественном методе Конрада. Они вполне применимы и к той методе, которой пользуется Ник Кассаветис. И в прошлых картинах, и в «Альфа доге».

Урнов пишет: «Рассказчик по имени Марло проницателен и в то же время простоват. Волею судеб он видит все, однако далеко не все может понять. Простоватость, свойственная капитану Марло, и является причиной повествовательных усложнений, все новых вводимых Конрадом «точек зрения». В противном случае, если бы Марло способен был уловить и прямо изложить суть дела, не потребовалось бы трехсот страниц».

Дальше: «Капитан Марло рассказывает о Джиме, разговаривает о нем с другими людьми, не позволяя читателю непосредственно встретиться с романтическим искателем. Читатель сознательно приведен в недоумение автором (реальным автором) относительно того, что же ему думать о Джиме? Прежде посредники между автором и читателями вводились в повествование ради выяснения сути дела… Намерения Конрада по-своему определенны, только сводятся они к тому, чтобы поистине затруднить, даже запутать читателя и, поставив его перед выбором, не дать ему возможности сделать выбор».

И, наконец, вот такое, смыслообразующее: «У Конрада – «рассказы о непокое» (одноименный сборник рассказов вышел в 1898 г.). Одиночный, пусть даже непосредственно-достоверный опыт ставится у него под сомнение. Рассказчик-очевидец – постоянный его персонаж, однако конрадовский рассказчик, свидетель, казалось бы, надежный, в первую очередь сам не верит вполне ни собственным глазам, ни собственным словам, а читатель поставлен в положение тем более сложное, «неспокойное». Состояние «непокоя» сообщается читателю путем последовательного снятия одной «правды» другой, сменой и столкновением «точек зрения»».

Конечно, я отношу все эти высказывания Урнова о прозе Конрада к фильмам Кассаветиса и других лучших американских режиссеров нашего времени с оговоркой: «Между кино и прозой – разница!» Но кое-что существенное вышеприведенные высказывания все равно проясняют.

В «Острове» нет повествовательной сложности, там, уточняю, сходство с «Лордом Джимом» по линии, извиняюсь за выражение, экзистенциальной проблематики.

Зачем я вспомнил про Дж. Конрада и Дм. Урнова? Затем, что читать совершенно позабытые у нас старые книжки весьма и весьма полезно. Сегодня купил в тульском книжном огромный, 900-страничный том «Театральная критика Власа Дорошевича», изданный в Минске в 2004 году. И всего-то за 64 рубля! Разве такое бывает?! Всего неделю назад я скорбел, что Дорошевич толком не собран, толком не переиздан. И вот – мистика! – всего за 64 рубля, прямиком из Минска, специально для меня, в тульский магазин доставляется огромный том, которым, в сущности, легко можно убить.

Важнее всего цена. Я заплатил бы и больше, дело не в деньгах как таковых. Цена означает то, что книга эта решительно никому не нужна! Упоительно-смешной и точный Влас Дорошевич сегодня фактически не нужен. Минск издает, а у нас даже и покупать уже почти что некому. Позабыт, не нужен и Джозеф Конрад, вышеупомянутый роман которого переиздали лет десять тому назад в доисторическом переводе и под названием «Прыжок за борт». Что-то здесь не так. Какие-то проблемы с культурной политикой. Что-то наш новый хозяин-бизнесмен плохо ориентируется, медленно соображает. Когда все закиснет, будет поздно переделывать, поздно поправлять.

Допустим, еще в 90-е я придумал тест. Я сказал себе, что определенный культурный сдвиг станет очевидным тогда, когда новые бизнесмены захотят переиздать самый что ни на есть утонченный культурный продукт советской эпохи – так называемый радиотеатр. В СССР всегда была высокая театральная культура, но особенных высот наши актеры и режиссеры добились в работе со столь неуловимой субстанцией, как насыщенный драматической эмоцией человеческий голос из репродуктора. «Театр у микрофона» – это квинтэссенция некоммерческого искусства. Тут тебе ни коротких юбок, ни смазливых физиономий, ни завлекательного жизнеподобия материальных фактур. Ни тебе тряпок, ни пистолетов. Думал: начнут переиздавать наши роскошные радиоспектакли, значит, что-то в стране сдвинулось от идеи жрачки к идее небесной высоты.

И вот – свершилось! Ну, думаю, началось!

Кадр из фильма «Альфа дог»

Пару месяцев назад замечаю и покупаю в книжном магазине «Москва», что на Тверской, роскошный диск в формате MP3: «Театр у микрофона. Золотая коллекция. Уэллс – «Человек невидимка», Уайльд – «Портрет Дориана Грея», Лондон – «Мартин Иден». Три знаменитых спектакля, «Дориан Грей» – так просто один из моих любимейших, с юности!

Правда, насторожило, что выходные данные какие-то бессистемные. Про «Мартина Идена» более-менее подробно: фамилии авторов перевода, инсценировки, фамилия постановщика (А. Эфрос); имени каждого персонажа поставлен в соответствие знаменитый актер: Высоцкий, Яковлева, Волков...

Зато в случае с «Дорианом Греем» – просто список занятых актеров: Бочкарев, Смоктуновский, Вокач, Грачев, Шакуров и, конечно, главная для меня приманка – Мария Бабанова. Богатый буклет бестолково и многословно рассказывает о судьбах писателей: Уэллса, Уайльда, Лондона. Ага, догадываюсь я, инициаторы переиздания не видят разницы между гениальными радиопостановками прежних лет и расплодившимися ныне аудиокнигами. Рано, выходит, радовался.

Как и следовало ожидать, на диске оказались совершенно другие спектакли: Сервантес, Шекспир, Лопе де Вега, кто-то еще. То есть на самом диске пропечатано то же, что и на конверте, что и на буклете, но реально звучит нечто абсолютно левое. Не раздумывая, выбросил недешевый диск в помойку. Только не говорите мне, что тут досадная частная ошибка, ничего подобного. Все, решительно все сделано неправильно, в соответствии с идеологией тупого потребления «культурки» где-нибудь в автомобильном салоне, на автомобильном же ходу.

Какая, действительно, разница, Уэллс с Уайльдом или Шекспир с Сервантесом?! Это же все ОДИНАКОВО ПОЛЕЗНО для ушей и для ума. Типа, развивает и развлекает. И то и другое – некая абстрактная ГРАМОТА. Все по Зощенко, все – сбылось.

Приходит НЭП,
Приходит ВАРВАР...

Если я не путаю, гениальная во всех отношениях Бабанова читает текст «от автора», логично поэтому открывать ее фамилией список участников обещанного, извиняюсь за выражение, проекта. Так нет, М. Бабанову впихивают куда-то во вторую часть списка. Тут все подчинено идее бессмысленного новорусского комфорта. Так что совершенно не случайно на богато исполненном диске, на диске, купленном в, казалось бы, авторитетном магазине, оказалось вовсе не то, что было обещано, не то, за что было заплачено. Это, господа, не рынок, это черт знает что такое.

Голос, и я уже писал об этом, весьма трепетная категория, своего рода лакмус. Начал смотреть по телевидению картину про последние дни Пушкина. А там один из персонажей разговаривает «голосом канала СТС», голосом блистательного актера Сергея Чонишвили. Может, Чонишвили и впрямь озвучил другого артиста, а может, я попросту не узнал его в гриме. Не исключаю, что это и не Чонишвили вовсе, а кто-то с похожими интонациями, подражатель. В любом случае эффект чудовищный. Интонации, которые заставляют улыбаться при просмотре качественного коммерческого телеканала, неуместны в исторической картине, претендующей на серьезность и пафос. За этим нужно следить, с этим нужно осмысленно и ответственно работать.

А уж если это действительно голос Чонишвили, то попросту нет слов!

А какова озвучка замечательной картины Ника Кассаветиса «Альфа дог»? Озвучка чудовищна. Перевод за гранью добра и зла, интонации дубляжа – неадекватные. Фильм продублирован с полным непониманием того, что тут очень серьезная работа, что тут разговор о предельно серьезных вещах. Прочитал у кого-то в ЖЖ: «Смотрим «Альфа дог», там все в татуировках!» Закономерная реакция. Типа, больше не на что обратить внимание.

На коробке с диском, который я посмотрел, помещен анонс, совершенно искажающий саму природу картины. Дело не в том, что анонс неглубок, дело в том, что он, как говорится, «заточен» совершенно в другую сторону, в сторону вульгарности и полного непонимания сути дела. «Все в татуировках», ага. «Короче, это про крутых пацанов!»

Вот еще одна цитата из книжки Дм. Урнова, посвященная одному из учителей Конрада Роберту Льюису Стивенсону: «Уберите у Джона Сильвера костыль, старинный кафтан, попугая, и вы увидите в натуре его «проклятые вопросы», над которыми вместе с великими своими современниками бился Стивенсон». Ровно так же обстоит дело в посвященной трудным подросткам и наркодилерам картине Ника Кассаветиса.

А вот в каком ключе эта изысканная по мысли и по исполнению картина продублирована: «Я сделал все, что ты сказал, в холодильнике есть хавка и пиво!» – «Насрать в тетрадь!»

Или: «Фильтруй базар, недомерок, я тебе не твой пидор-шестерка!» – «Верни бабло, с-сука!» – «Что за ботва, я тебя грохну!» – «Ах ты, тварь!» – «Убери руки, мразь!» – «Ты на кого полез, вонючий недоносок, говнюк?» – «Ну, давай, пупсик, шмаляй, что ты сдрейфил?!» Все это – вопиющее безобразие. Добавлю, что на всех персонажей – одна-единственная истерическая интонация.

Я не знаток английского языка, но даже мне понятно, что богатая традиция криминального жанра выработала в американском кино особого рода фигуры речи, которые не режут слух и, маркируя криминальных персонажей, не понижают статус картины до подзаборного уровня. У нас ведь принято переводить более-менее «серьезные» западные фильмы на русский путем наложения нейтрального закадрового голоса на аутентичную речь персонажей с сохранением оригинальной звуковой дорожки или же с применением субтитров. Но в случаях, когда фильм ошибочно опознается нашими прокатчиками как «боевичок», происходят вопиющие подмены смысла. Таков трагический случай картины Ника Кассаветиса «Альфа дог»: безобразно неадекватный перевод, вульгарный текст, монотонный истерический ор.

Повторюсь, нужно сохранять и транслировать СМЫСЛЫ, а не буквы. Не нужно переводить англо-американский сленг буквальным образом. Не нужно ставить в соответствие громким американским голосам непроработанные интонации наших актеров, которым ничего не объяснили и которые попросту не разобрались в образной структуре картины.

Хотел написать про кино как таковое, про любопытнейшую структуру «Альфа дога». Но силы уже подорваны борьбой за элементарный здравый смысл. В голове вертятся реплики из отчетной картины, и вся эта агрессивная мешанина превращается в неудобоваримый постсоветский хип-хоп:

– Ловчило-дрочило, в чем дело, землячок?
– Наш Зак уже вырос, забивает косячок!
– Все по-взрослому, чудак наш Зак,
Не ссы, брательник, мы едем только так!
– Эй, куклешка, тащи бухло, коза,
Долбанная стерва, ну, сделай что-нибудь!
– Твой член, как сдутый шарик!
– Эй, сделай что-нибудь...

Разве наш зритель смотрит тот самый фильм, который снял Ник Кассаветис?! Черта с два.

И разве это не цензура? Конечно, цензура, и притом в самой извращенной, в самой изуверски-бессмысленной ее форме.

До свободы – далеко. Публично кричать дикими голосами подзаборную хрень там, где художник старательно наваривал недюжинного смысла, – это форма духовного рабства. Пушкина жалко. Но современников жалко тоже. Как авторов, так и потребителей. Извините за пафос.