Виктор Топоров: На зыбкой грани

«1. Своим учителем считаю Льва Данилкина. 2. Беспрестанно читаю и перечитываю книгу Данилкина «Человек с яйцом». 3. Занят написанием ремейка на вышеозначенную книгу, которая будет называться «Яйцо с человеком».

Стоит напомнить читателю, что «Человек с яйцом» – это жизнеописание самого Проханова, еще в рукописи выдвинутое на соискание премии «Большая книга» и вошедшее (в отличие от новых книг самого Проханова) в шорт-лист.

Первое впечатление – Александр Проханов сошел с ума – ошибочно. Второе впечатление – Александр Проханов неудачно сострил – ошибочно. Знакомство с только что вышедшим романом Проханова «Пятая империя» (и, разумеется, с рукописью Данилкина) убеждает: Проханов, как всегда, сказал чистую правду.

Сарафанов в годы «катастройки» спас от гибели и русское чудо-оружие, и русскую чудо-науку, и, главное, Магический Кристалл, который он хранит у себя в сейфе

Книга Данилкина – безусловно, заслуживающая отдельного обсуждения – представляет собой поразительный портрет знаменитого писателя и общественного деятеля: и влюбленно-восторженный, и вместе с тем объективно нелицеприятный, чтобы не сказать неприятный. Поэтому желание портретируемого несколько подправить изображение, превратив «человека с яйцом» в «яйцо с человеком», более чем понятно.

В ответ на написанную в жанре «нового журнализма» (с элементами «реальной» и эстетической критики) биографию создана автобиография – с нарциссическими преувеличениями, недоговорками и обмолвками, хотя и не без резиньяции.

Покажу на одном примере, как это делается.

Писатель Проханов подарил когда-то своему другу – писателю и земледельцу Егору Личутину поросенка. С тем, чтобы тот его у себя в глуши выкормил, зарезал и поделился с дарителем этим сугубо антиеврейским и антимусульманским продуктом питания. Что (по Данилкину) и произошло, однако дальнейшие свидетельства участников этой истории резко расходятся.

Проханов утверждает, будто поросенок вырос в злобную и совершенно безмясую свинью, которая чуть ли не лаяла по-собачьи. Личутин (посетовав на то, что Проханов с самого начала пожалел денег на комбикорм) говорит, что свинья, вопреки этому, нагуляла хороший жирок и была частично зажарена и подана к столу по приезде в деревню дарителя, а частично – вручена Проханову и уложена им в багажник собственного авто. Одна беда: в том же багажнике лежала плохо закрытая канистра с бензином… «А такую свинью только под бензиновым соусом и есть», – буркнул биографу, услышав версию закадычного друга, Проханов.

Так или иначе, с гордостью сообщает читателю Данилкин, это единственный случай, когда автобиографическое свидетельство Проханова оказалось не то чтобы недостоверным, но хотя бы в некотором роде сомнительным.

Первое впечатление – Александр Проханов сошел с ума – ошибочно

Именно к Личутину в Рязанскую область Проханов и пробрался тайком из Москвы, опасаясь ареста после трагических событий октября 1993 года.

К писателю и земледельцу Заборщикову пробирается в Рязанскую область после провала затеянного им самим восстания писатель и общественный деятель Сарафанов в романе Александра Проханова «Пятая империя». Но дарит он ему отнюдь не поросенка, а чемоданчик с долларами – чтобы тот купил себе джип!

Так «человек с яйцом» превращается в «яйцо с человеком».

Почитаем однако «Пятую империю».

Москва, неопределенно-наши дни. Полагающий себя пророком и ратоборцем, пожилой провокатор Сарафанов (писатель, но с финансовыми и силовыми возможностями высокопоставленного члена президентской администрации) последовательно вербует сторонников патриотического переворота, готовя насильственный захват власти.

По мысли Сарафанова, переворот носит упреждающий характер – иначе будет реализован империалистический и сионистский (а также дьявольский) план «Ханаан-2», предусматривающий захват России и полное вытеснение автохтонов и без того правящими бал в стране евреями. Или, как сказал бы другой знаменитый романист, хазарами. Всё это как-то связано с христианством, нордической расой и теорией двух вихрей.

Сарафанов вдовец (жена и сын погибли в ходе неудачного покушения на него самого), счастливый любовник, готовящийся стать отцом, любящий сын престарелой матери, миллионер, втершийся в доверие к зловещим евреям и космополитическим либералам и, пока они не видят, щедро раздающий чемоданчики с валютой своим закоперщикам, оратор, умница, красавец, смельчак и большой души человек, но прежде всего он мистик. Или, скорее, мистагог.

Начав как сухой технарь, Сарафанов в годы «катастройки» спас от гибели и русское чудо-оружие, и русскую чудо-науку, и, главное, Магический Кристалл, который он хранит у себя в сейфе и на который надеется со временем нарастить свое главное детище – Пятую империю.

А потом технарь преобразился в мистагога, открыв для себя «тонкий мир» и воскресение умерших по Федорову (у Данилкина тщательно прописано, когда, как и под чьим определяющим влиянием это произошло).

Сарафанов закоренелый (но не патологический) антисемит. Он одержим сюрреалистическими эротическими фантазиями, в том числе копрофагического и некрофильского свойства. Он льстец и лжец. Он феноменальный пустобрех.

У него есть преданный помощник – некто Агаев; есть верный друг – все тот же Заборщиков, обретший личное счастье в сельской глуши, но тоже жаждущий еврейской крови. Есть еще главный редактор оппозиционной газеты «Утро» – Сенчин, специализирующийся уже исключительно на жидах. Впрочем, те или иные автобиографические черты любовно приданы Прохановым всем трем литераторам и публицистам – Сарафанову, Заборщикову и Сенчину.

(Причем сам Проханов, как неоднократно подчеркивает Данилкин – и я с ним согласен, вроде бы не антисемит. К антисемитам у него отношение неоднозначное, как в анекдоте про престарелого Брежнева, разгадывающего загадку: «Брат моего брата, но не мой брат… А, это вы, товарищ Косыгин!»)

Узнав о «Ханаане-2», Сарафанов начинает действовать. Его план распадается на три фазы: дестабилизация, хаотизация и захват власти.

Он вербует русского миллионера Молодых, удалого полковника Колокольцева, солдата удачи Змеева, православного священника отца Петра, лидера коммунистов Кулымова, зверского юношу Меринова, ну и Сенчина с Заборщиковым, которых, впрочем, в отличие от остальных, долго упрашивать не приходится.

Обложка романа Александра Проханова «Пятая империя»

В будущие диктаторы Сарафанов намечает героя обеих чеченских войн генерала Буталина (то есть Рохлина; время в романе, напомню, условное). И начинает дестабилизацию чередой погромов и ликвидаций в злачных местах столицы, заходя в каждое за час до зловещей акции и не без судорог наслаждения описывая собравшийся для разврата народ, да и сам разврат. Ну и казни египетские (сказал бы мой любимец Немзер) изображает именно как казни, причем, несомненно, египетские.

Погромы происходят в зале игровых автоматов; в борделе; в крематории (повсюду заправляют евреи или в лучшем случае чеченцы); на продуктовом рынке с азербайджанскими ценами, покупать по которым могут только евреи; на свалке, где проводит треш-парад нищих Жириновский (ликвидируют и его самого); в роддоме, где абортируют русских младенцев, пуская их на стволовые клетки; естественно, в «Останкине» и еще в ряде мест.

По ходу дела Сарафанова разово соблазняет еврейская красавица и активистка сионистского движения, и он в очередной раз чувствует, что заглянул в геенну огненную. Зверский юноша Меринов набрасывается с ножом на посетителей синагоги. Близок и час окончательного освобождения.

Однако внезапно все идет прахом.

Пожалев невинных людей, Колокольцев не убивает гибрид Чубайса с Абрамовичем – и тут же гибнет сам. Заклинивает купленный у бандитов гранатомет у целящегося в американское посольство Змеева. Коммунисту Кулымову, шантажируя разоблачением, не дают поднять народ на восстание. Отца Петра отстраняет от духоподъемного богослужения экуменистический епископ.

Науськанная еврейским искусником жена собственноручно расстреливает генерала Буталина. Избивают Сенчина и фотографируют под портретом Гитлера, который принесли с собой сами телевизионщики («Чуть ли не под портретом Гитлера», – рассказывает Проханов в книге Данилкина). По городу идут массовые казни и расправы: Пятая империя получает ответный удар.

Более того, внезапно выясняется, что живы и все «жиды», начиная с условного Жириновского, которых она вроде бы успела уничтожить. В ходе каскадного отключения электроэнергии (единственный удавшийся имперцам теракт) гибнет на операционном столе мать Сарафанова. А сам он, вернувшись к себе в башню (в романе это и впрямь башня, а Сарафанов – только наполовину Проханов, а на другую половину – сиделец в одной из кремлевских башен, персонально под которого роман и заточен), обнаруживает, что заветный сейф пуст. Исчезли и чудо-оружие, и чудо-наука, и сам Магический Кристалл! Предателем оказался верный Агаев.

А как же ему было не предать, если он только с виду русский аристократ и белокурая бестия, а на деле – замаскированный еврей! Женатый законным (но тайным) браком на той самой Юдифи, что соблазнила нашего злополучного Олоферна (и он на пике оргазма экстрасенсивно «слил» еврейским спецслужбам все имена, явки и даты).

Сарафанов хочет спасти хотя бы беременную любовницу (обратившуюся в непоказное православие столичную галерейщицу), но она прогоняет его: ты думаешь, что тебя ведет Бог, а ведет тебя дьявол!

Задами и огородами, разбрасывая последние пачки долларов, пробирается Сарафанов в Рязанскую область – к коллеге Заборщикову. Им есть что выпить, есть чем закусить (ср. эпизод со свиньей), и найдется теперь о чем поговорить – на долгие годы.

И всё это – с пародийным пафосом не то объевшегося «грибами» фантаста, не то опившегося сказочника и с оглядкой на Толкиена с «Кольцом Всевластия» в щадящей мозги (но не чувства) адаптации Джоан Ролинг!

Проханов, по свидетельству Данилкина, посуровел к своему биографу после того, как тот в рецензии на предыдущий роман злоупотребил словом «графоман» (и производными от этого слова). Есть, впрочем, формула «гениальный графоман» – так выразился поэт Межиров о поэте Чичибабине, и покойный харьковчанин, помнится, был невероятно польщен. Случай Проханова, однако, куда сложнее.

Графоманская закваска очевидна, и графоманский зуд тоже. Гениальность?.. Ну да, некоторые сцены (по преимуществу батальные, а с некоторых пор и сюрреалистические) на грани… Но это крайне зыбкая грань.

Прочитав «Человека с яйцом», Проханов, похоже, впервые задумался над объективно провокационным (все же не скажу «провокаторским») характером своей общественной деятельности. Впервые подверг сомнению свою профетическую миссию (а он ведь из молокан; в его роду был и знаменитый молоканский проповедник, подсказывает Данилкин).

И написал «Яйцо с человеком» (оно же «Пятая империя») – эпический по объему роман о сокрушительном крахе своего alter ego.

И потерпел сокрушительный крах уже как художник слова: экстатические видения в этом романе представляют собой автоплагиат или в лучшем случае самоповторы (с нарастающей по экспоненте пародийностью), тогда как все остальное и вовсе не лезет ни в какие ворота, пестря такими, например, перлами:

– Ты, Змеев, настоящий солдат. Таких, как ты, в России мало осталось. Никто воевать не хочет, – тонко льстил Сарафанов, побуждая Змеева к откровенности. (Хороша тонкая лесть! – В.Т.)

– Согласен, – твердо ответил Змеев.

– Вот деньги, – Сарафанов указал на кейс. – Купишь у бандитов гранатомет. Можешь РПГ. Или «Муху». Сам разработаешь план атаки. Верю, ты справишься.

– Справлюсь, – ответил Змеев. Он был тверд и ясен. Создан из легированных сплавов. Из тех же, из которых была отлита скульптура Мухиной – сияющий монумент Великой империи.

Причина художественного провала «Пятой империи» все же, разумеется, не в книге Данилкина или как минимум не только в ней – разруха не в клозете, а в голове. «Человек с яйцом» заставил Проханова – при неизменно высокой самооценке – попробовать свести концы с концами, а они не сходятся! Никак не сходятся. По меньшей мере сейчас не сходятся.

Потому что пребывать в непримиримой оппозиции – это одно дело. И делать его можно и впрямь если не пророчески, то с истинно пророческим неистовством.

А все с той же непримиримостью практически ежевечерне требовать «по ящику» третьего (и вечного) президентского срока – дело совершенно другое. Пафос тут, может, и уместен, но профетический пафос смешон. Как в анекдоте про курицу, несущую диетические яйца: что ж за пару лишних копеек гузку-то себе раздирать?

Проханов, разумеется, бескорыстен (он даже премию – явно не лишние для него деньги – отдал сидевшему тогда в тюрьме Эдуарду Лимонову), но от этого почему-то становится еще смешнее. И (сказал бы Заборщиков) жальчее. Публицист Проханов, не исключено, прав; но прозаик Проханов, сочиняя со своих сегодняшних позиций роман о публицисте Проханове, готовящем государственный переворот, явно зарапортовывается.

Впрочем, человек он (и художник), обладающий умением возрождаться из житейского и творческого пепла, так что ставить на нем крест пока рано.

Проханов еще наверняка почудит. И удивит. И, хочется надеяться, счастливо удивит… Но сейчас он находится на зыбкой грани.