Дмитрий Бавильский: Поездки за город

И, несмотря на головокружительные возможности, предоставляемые Сетью, где читатель отделен от автора дистанцией в пару кликов, в зачет, как правило, идут публикации, вышедшие на сайтах, построенных по принципу серьезных бумажных изданий. С редколлегией, известными еще бумажной эпохе именами, жестким отбором и, наконец, корректорами.

На круглом столе в Красноярске мне взахлеб оппонировала одна богемная поэтесса, из плеяды безнаказанно возникших на бескрайних просторах Инета, возразившая, что неважно, где и как возникает текст, литературой может оказаться и надпись на заборе, главное, «чтобы торкало».

Взгляд, конечно, варварский, но отнюдь не верный. По себе знаю, что в одной эсэмэске может быть больше поэзии и содержания, чем в поэтическом сборнике, однако будет ли такой текст литературным? Ведь искренность чаще всего рифмуется не только с фальшью, но и непрофессионализмом. С желанием «тупо заработать», хотя бы и «символической экономики».

Пора возвращаться к первоосновам, читать учебники по литературоведению, вопрошая: «А что же, собственно говоря, есть литература?

Ролан Барт четко разделяет «произведение» и «текст»: автор настукивает себе в комп «произведение», однако «текстом» любое творение оказывается, только выйдя на люди и попав в систему социальных отношений. Литература – это то, что читают и обсуждают; это то, что получило оценки знаточеской среды и «простых» читателей.

Вне системы чужого признания литературы нет и быть не может, как бы ни возбуждали стихи, написанные на твой день рождения или же обнародованные в «Живом журнале». Как бы гениален ни был роман, написанный в стол, это ведь тоже не литература – ровно до тех пор, пока у него не появится хотя бы пара поклонников, помимо жены и коллег по работе.

А есть еще и вопросы формальных соответствий. Всегда возникает необходимость подтвердить и зафиксировать в тексте то, что Михаил Бахтин называл «памятью жанра»: ведь для того, чтобы произведение опознавалось как басня, песня или роман, текст должен нести определенное количество жанровых признаков.

К счастью или к сожалению, иных возможностей оценить и зафиксировать тот или иной дискурс у нас нет. Конечно, художника, как завещал Пушкин, нужно судить по законам, им самим над собой принятым. Однако, прежде чем выдавать суждение, художнику следует стать художником, дождавшись патента от профессиональной среды.

Безответственный подход («Да, я плохой читатель», – гордо и с вызовом сказала мне фрустрированная своей смелостью поэтесса) размывает последние остатки критериев – и вот уже в мутной воде всё золото, что блестит.

Оглядываясь, мы видим лишь руины, в которых, как в трех соснах, можно плутать до бесконечности, не совершенствуя и не оттачивая свой вкус, но следуя течению графоманской реки. Что из этого выходит, хорошо видно из текущей культурной ситуации, в которой количество разнокалиберного мусора зашкаливает за все возможные пределы. Пора возвращаться к первоосновам, читать учебники по литературоведению и хрестоматии для первокурсников, вопрошая: «А что же, собственно говоря, есть литература?»

Впрочем, все это касаемо не только изящной словесности. Сразу же после Красноярска я попал в Подмосковье на научно-практическую конференцию «Веретьевские чтения», посвященную проблемам современного искусства.

Несколько дней подряд ведущие специалисты по contemporary art, художники, галерейщики, коллекционеры и критики как заведенные кружили вокруг понятий «современное», «актуальное», «модерн», модернизм», «авангард» и «второй авангард» , пытаясь сузить неопределенность разливанного моря до внятных и узнаваемых критериев.

Ведь в современном искусстве происходит примерно то же самое, что и в литературе: процессы ныне проистекают столь сложные, многослойные и непредсказуемые, что сами специалисты путаются. Пугаются. Что уж говорить за «простых» посетителей галерей и выставочных залов, где им порой всучивают нечто совершенно непотребное.

Литература и искусство ныне существует вне критериев, разговор о которых насущностно назрел. Институт экспертизы и экспертной оценки буксует, ибо не осталось институций, облаченных доверием, институций, способных выдавать взвешенные оценки. Критика подменяется в лучшем случае журналистикой, в худшем – лукавым петтингом-маркетингом, брендингом, позиционированием.

Художника, как завещал Пушкин, нужно судить по законам, им самим над собой принятым

Все это усугубляется медийным самодержавием телевидения – ведь если того или иного культурного явления нет в «ящике», то оно как бы и не существует вовсе. Нужно ли говорить, что в погоне за рейтингами и рекламными бюджетами телеканалы (в том числе федеральные) образчиками вкуса не являются. Гонят заведомо проходные и уже отработанные, отполированные восприятием смыслы, больше всего опасаясь областей художественного риска.

Что интересно, и красноярская книжная ярмарка, и Веретьевские чтения, и фестиваль современного искусства «Арт-раут» во Львове, с которого я только что приехал, приглашающий в качестве хедлайнеров радикального Бориса Бергера и новомодного Петра Налича, вступающих на территорию неизведанного и актуального, все это – частные инициативы. Из тех, что прорастают «снизу».

Особенно явно тяга к прекрасному проявилась именно здесь - на территории богатой традициями, но совершенно обнищавшей в духовном смысле. Об этом безмятежном межсезонье и задумался местный капитал, спонсировавший "Арт-раут". Для того, чтобы воскресить дух былого Львова со всей Украины здесь собрали несколько десятков современных художников и устроили выставку, рядом с которой показывали перформенсы (самым интересным оказалось выступление Бориса Бергера и Алисы Мун), поэтические чтения (за них отвечал киевский поэт и редактор журнала "ШО" Александр Кабанов), залакировав впечатление концертом Петра Налича. Постфакум горожане делали большие глаза, говорили о прорыве в горные выси современного искусства и о том, что фестивали, подобные "Арт-рауту" необходимы городу для возвращения сюда нормальной культурной погоды.

Наиболее сознательные потребители культуры, имеющие при этом некоторое количество наличности, прекрасно понимают, что необходимо восстановление утраченной ценностной шкалы, «гамбургского счёта» и, насколько это возможно, понятности и прозрачности с тем, что происходит.

Обустраивание собственного пространства требует ясности и внятности. Зоны комфорта, на территории которых возникают статусные мероприятия, позволяют прицеплять к тем или иным артефактам значок «Проверено на себе». То есть отрефлексировано и введено в анналы. Теперь очень важно, чтобы таких инициатив, отвоевывающих пространство у хаоса, становилось все больше и больше. Мы за ценой не постоим.

И если главной метафорой влияния искусства на общество в 90-х годах являются перформансы (акции голых и агрессивно настроенных людей, конфликтующих со всем миром сразу), о чем миру поведал арт-обозреватель газеты ВЗГЛЯД Андрей Ковалев, то метафорой нынешнего состояния культуры мне кажутся именно такие локальные частнособственнические мероприятия, возникающие от хорошей и – одновременно – не от хорошей жизни тоже. Ведь государству, занятому своими бюрократическими играми и финансирующему культурные проекты по остаточному принципу, наплевать на современное искусство и изящную словесность. Если только в них не возникает вдруг идеологическая надоба.

Надеюсь, что из инициативы «снизу» выйдет что-нибудь стоящее и ценностей незыблемых скала будет восстановлена. И если не навсегда (современная культура переменчива, как небо в Коктебеле), то хотя бы на короткий отрезок времени, именуемый жизнью.

Ведь только истинное искусство вечно.