Виктор Топоров: Тройная бухгалтерия Букера

И уже на шестом месте (хотя почему на шестом? Никому не известно, как финальная фишка ляжет) в списке лучших романов года оказывается по выбору жюри косноязычно-безграмотный детектив какого-то, прости господи, Алекса Тарна. И уже на пятом (хотя почему на пятом?) – невнятно-претенциозное сочинение некоего Юрия Малецкого. И уже на четвертом…

Продолжим, однако же, наши упражнения в арифметике на другом примере.

Почему Олесе Николаевой присудили «Поэта» – загадка и для меня. Премии она, конечно, заслуживает – но разве у нас хоть что-нибудь присуждают по заслугам?

Так получилось, что с четырьмя участниками букеровской коллегии, состоящей из пяти человек, я хорошо знаком. Более того, пусть и не поддерживаю с ними прежних дружеских отношений, но сохраняю о каждом (и каждой) самую добрую память. Как, почему, с какого умственного или житейского бодуна эти милые, интеллигентные и, безусловно, не просто талантливые, но ярко и празднично одаренные люди пришли к столь анекдотическому консенсусу? Какой бес их попутал? О чем, а главное, чем они думали?

С пятым членом жюри я знаком лишь по его прозе: звезд с неба не хватает, но писатель весьма неплохой. Да и вряд ли именно он продавил столь же одиозное, сколь и монструозное решение.

С режиссером Генриеттой Яновской (и ее мужем и коллегой Камой Гинкасом) мы познакомились и подружились в 1980-м, став соседями (они жили этажом выше) и оказавшись во многих отношениях, включая творческие пристрастия, единомышленниками. Изрядно сплотила нас и совместная борьба за освобождение отправленного тогда же за решетку по обвинению в хранении наркотиков литературоведа Азадовского, арест и осуждение которого, имея сугубо бытовые причины, были осуществлены, однако же, не без участия КГБ.

С переезда в Москву (и со спектакля «Собачье сердце», театроведческую рецензию на который написал едва вернувшийся из ссылки академик Сахаров) началась всесоюзная, а потом и международная слава Яновской. Гинкас впервые блеснул «Пятью углами», потом – «Вагончиком», а впоследствии приступил к экспериментальным (и многих шокирующим) инсценировкам отечественной классики. Планы которых набрасывал еще тогда, в Питере, в угловом доме на Фонтанке по Апраксину переулку.

Яновская, не сомневаюсь, прочла Улицкую. И проголосовала за нее. И проголосует за нее в финале. Но читала ли она что-нибудь еще из вошедшего в шорт-лист? Или из того, что в шорт-лист не вошло? Ну, может быть, что-то одно… Стопроцентного алиби у нее нет, но смягчающие обстоятельства имеются: представители «смежных искусств», входя в букеровское жюри, не раз громогласно объявляли, что ничего не читали, не читают и читать не собираются. Может быть, Генриетта Наумовна решила поддержать традицию? Хорошо, допустим.

Режиссер Генриетта Яновская

Олесю Николаеву (у которой тоже имеются смягчающие обстоятельства, правда косвенные) я и вовсе помню еще пятнадцатилетней красоткой, читающей на диво зрелые стихи, старательно копируя при этом ахмадулинскую интонацию и даже голос. Внимательно следил и за ее дальнейшими метаморфозами и радовался успехам. Встречал ее с мужем и детьми в Коктебеле. Пытался (увы, безуспешно) издать ее пудовый opus magnum в «Лимбусе». Она могла – и может в дальнейшем – проголосовать за Малецкого. Как христианка за христианина или просто как христианка. Но все-таки не за Тарна! И скорее всего, ее (как и Яновскую) деликатно лишили права голоса.

И произошло это, может быть, вот по какой причине. Три года назад учредили пятидесятитысячную (в долларах) премию «Поэт». Тогда же я сделал прогноз: первым премию получит Александр Кушнер, вторым – Олег Чухонцев. Но, как выяснилось, несколько ошибся. В первый раз премию и впрямь дали Кушнеру, а вот Чухонцеву – не во второй, а только в третий: между Кушнером и Чухонцевым в ряды «Поэтов» вклинилась Николаева. И «либеральная общественность» устроила по этому поводу возмутительную истерику: как же так, «наши» деньги уходят на сторону, да еще, прошу прощения, попадье!

Почему Олесе Николаевой присудили «Поэта» – загадка и для меня. Премии она, конечно, заслуживает – но разве у нас хоть что-нибудь присуждают по заслугам? Поскольку премию учредило РАО «ЕЭС», оно же СПС, и курирует Леонид Гозман, в лауреатстве Николаевой можно усмотреть неожиданное вмешательство Антона Бакова.

Так или иначе, осадок от этого скандала остался – и Олесе, не исключено, просто-напросто не хотелось становиться героиней и участницей нового. Отсюда и безропотность при голосовании.

Сложнее всего с моим земляком Самуилом Лурье – он единственный во всей этой компании литературный критик. Блестящий эссеист, заметный по питерским меркам политический публицист (мы с ним, кстати, являемся соучредителями благополучно канувшей в Лету «Петербургской линии»), но и вполне профессиональный литературный критик, ежемесячно выступающий в журнале «Звезда» под псевдонимом С. Гедройц. С него, выходит, и спрос?

Нет, тоже не получается. Лурье, с которым мы знакомы лет сорок, человек не то чтобы малодушный, но, если так можно выразиться, двоедушный: бесстрашно обличая хоть президента, хоть губернатора, хоть всю «кровавую гэбню» в целом, он самым катастрофическим образом пасует перед литературным начальством любого рода и ранга; он негодует, он ненавидит – и всякий раз безропотно подчиняется какому-нибудь жалкому столоначальнику! Правда, он вышел из Союза писателей (в знак протеста против объединения с «антисемитами») – но это был протест политический, а никак не литературный.

То есть Самуила Лурье как человека и гражданина «нагнуть» нельзя, а как литератора-профессионала – нет надобности, потому что он (пусть и кипя от бессильного гнева) принял соответствующую позу заранее, принял давным-давно, да так и не сумел распрямиться.

Лурье (он, кстати, член жюри премии «Поэт») в литературе можно заставить. Это его личная драма, а может быть, и трагедия… Но кто, да и ради чего, заставил его проголосовать за израильского горе-детективщика Алекса Тарна?

А вот председатель жюри Асар Эппель – в нашем общем переводческом прошлом – дерзнул выступить в мою защиту, возразив могущественному литературному начальнику Льву Гинзбургу, и был за это сурово наказан: его исключили из списка участников поездки в Италию по линии писательского туризма... Переводчик он (с благодарностью переадресую ему тогдашний комплимент) замечательный, человек милый и остроумный, прозаик (читать его я пробовал, но не смог, верю, однако же, общему мнению) тоже прекрасный. В молодости был краснодеревщиком – и получалось это у него, наверное, тоже отлично.

Конечно, прозаик из переводчиков и переводчик из краснодеревщиков Эппель вполне мог невольно спасовать перед главным редактором «Вопросов литературы» профессором Игорем Шайтановым, ежегодно формирующим букеровское жюри – и совершающим другие неблаговидные поступки – на правах председателя оргкомитета «Русского Букера». Но между «спасовать» и согласием на включение в шестерку детектива «Бог не играет в кости» – дистанция огромного размера.

И вот шорт-лист, не лезущий ни в какие ворота. Кроме, понятно, букеровских. Алекс Тарн!

Вопросы возникают не только по Тарну – но он в этой компании самое слабое звено. Столь вопиюще слабое, что литературного объяснения – пусть хотя бы лукавого, пусть хотя бы заведомо лживого – здесь нет и быть не может.

Интересно все же, кто это такой? Букеровский комитет заплатит ему как минимум две тысячи долларов, а как и чем отплатит он за это самому комитету?

У меня арифметика былых дружб, а у них, поди, целая премиальная бухгалтерия. Причем, как принято в наши дни, даже не двойная, а сразу тройная.