Борис Кагарлицкий: Латинская Америка напоминает о себе

10-13 мая здесь проходил саммит «Европа – Латинская Америка». Для Европейского союза смысл саммита состоял в том, чтобы продемонстрировать дипломатическую инициативу и способность к совместным действиям. Не для кого не секрет, что западноевропейские правительства, как правило, не имеют общей позиции по наиболее острым международным вопросам (война в Ираке является тому самым наглядным примером). Встреча с латиноамериканскими лидерами давала возможность показать, что общность взглядов в Евросоюзе все же существует. И государственные деятели бывших колониальных метрополий объединяются в стремлении проявить заботу и понимание в отношении стран «третьего мира».

Для лидеров Латинской Америки саммит тоже имел символическое значение: он показывал возрастающую роль этого региона в мире, нарастающий интерес к происходящим там процессам.

И, наконец, для активистов, приехавших в Вену, это была очередная возможность показать силу движения солидарности с «третьим миром».

Чавес уже на протяжении нескольких лет является кумиром значительной части левой молодежи Запада

По аналогии с «Большой восьмеркой» альтернативные мероприятия обычно называют «контрсаммитом», но на сей раз этого выражения тщательно избегали. Называлось все это социальным саммитом «encuentro social» и проходило под лозунгом «enlazando alternatives» – «предлагать альтернативы». Причем носителями этих альтернатив видятся не только массовые движения, выступающие против системы, но и некоторые участники саммита. Во всяком случае, двое из них: венесуэльский президент Уго Чавес и его боливийский коллега Эво Моралес.

Чавес уже на протяжении нескольких лет является кумиром значительной части левой молодежи Запада. С одной стороны, это государственный лидер, который жестко выступил против неолиберального порядка, причем не на словах, а на деле, проводя в жизнь левую социальную программу, усиливая общественный сектор в экономике. Мало того, что своими действиями Чавес доказывает реалистичность альтернативного подхода, его правительство наглядно демонстрирует совместимость радикального левого курса и демократии. Венесуэла в этом отношении совсем не похожа на Кубу. Оппозиционные партии функционируют, на выборах присутствуют иностранные наблюдатели, в том числе и североамериканские. А главное, существует широчайшая (даже по западным критериям) свобода печати: большая часть прессы и телевизионных каналов не просто критикуют правительство, они ведут с ним открытую войну. Человек, включивший телевизор в Каракасе, вряд ли услышит хоть одно доброе слово о президенте, если только не нарвется на очень скучный государственный канал, который, кажется, никто не смотрит. Сейчас, правда, в эфир вышел еще и международный канал TeleSur, созданный на деньги венесуэльского правительства. Но Наблюдательный совет, состоящий из известных в западном мире журналистов, жестко настаивает на редакционной независимости канала, включая право критиковать Чавеса.

Президент Боливии и Венесуэлы Эво Моралес и Уго Чавес (фото REUTERS)

Скептики напоминают, что успехи Венесуэлы обеспечены высокими ценами на нефть, что местная бюрократия так же неэффективна, как и при прежних режимах, и что слишком многое зависит от президента и двух-трех людей в его ближайшем окружении (это, впрочем, типично для всех стран Латинской Америки, включая самые демократические).

Впрочем, в последнее время у Чавеса появился соратник, привлекающий к себе все большее внимание. Это лидер Боливии Эво Моралес.

Когда Моралес был избран на свой пост, российская и большая часть западной прессы сосредоточили внимание на том, что это – первый индеец, возглавивший государство в Латинской Америке. Некоторые еще напоминали, что Моралес пообещал легализовать производство коки (которую, впрочем, в Боливии и так все фермеры выращивают). О социальной и экономической программе нового президента разговора почему-то избегали. Между тем Моралес пришел к власти как лидер массовых социальных движений, взяв на себя очень серьезные обязательства перед ними. Прежние боливийские правительства, начиная с середины 1990-х годов, разваливались одно за другим, их сметали народные выступления, забастовки и дорожные блокады. Моралес пообещал серьезные перемены, которые позволят преодолеть хронический кризис. В первую очередь он заявил о предстоящей национализации энергетики, составляющей основу национальной экономики.

Первые же месяцы правления Моралеса сопровождались новыми забастовками и волнениями, причем правительство относилось к происходящему довольно спокойно. Люди не доверяют власти – никакой власти, и лидеры новой администрации, сами вышедшие из социального движения, воспринимали эти забастовки и митинги как вполне законный и естественный способ общения населения с государством. «Мы собираем требования населения, – объясняли представители администрации. – Другое дело, что далеко не все мы сможем удовлетворить».

Так, отказало правительство сотрудникам национальной авиалинии LAB, требовавших ее ренационализации. Новые собственники развалили компанию, разворовали ее фонды и оставили многомиллионные долги. Моралес от национализации отказался, заявив, что это означало бы взвалить на государство чужие долги. Вместо этого он пообещал создать за счет правительства новую национальную авиалинию. Пилоты волновались, требуя гарантий занятости, властям даже пришлось применить силу. Все, однако, закончилось переговорами и соглашением.

Главное обещание Моралеса было выполнено в начале мая: нефтегазовый сектор Боливии был национализирован. Оборудование, принадлежавшее иностранным компаниям, осталось за ними, но власти Ла Паса пригрозили, что в случае, если корпорации не пойдут на переговоры, все это тоже будет экспроприировано.

Президент Бразилии Луис Инасиу Лула да Силва и президент Австрии Хайнц Фишер (фото REUTERS)

В прессе Соединенных Штатов последовала истерическая реакция: континент возвращается к временам непредсказуемости и произвола! Отношение западноевропейской прессы было куда более спокойным. Но в Вене именно Моралес стал главным героем дня. Его пресс-конференция собрала множество журналистов, к нему было приковано общее внимание. Пробиться на публичное выступление боливийского президента было почти невозможно – билеты распределяли заранее, по блату. У дверей стояли толпы обиженных, пытающихся прорваться.

Моралес оказался совсем не похож на романтичное представление о латиноамериканском вожде или блестящем ораторе вроде Фиделя Кастро. Он выступал очень спокойно, бесхитростно и уверенно, терпеливо разъясняя публике, что просто намерен выполнить программу, с которой его избрал народ.

Саммит в Вене стал поводом для больших дискуссий о переменах в Латинской Америке. На протяжении четырех десятилетий этот регион пережил целую череду политических и экономических перемен. После Кубинской и Чилийской революций в СССР возникло пропагандистское клише – «пылающий континент». В конце 1960-х и в начале 1970-х революционные выступления охватывали одну страну за другой. Но большинство из них было подавлено, причем самым жестоким образом. Вслед за революционными восстаниями по всему континенту прокатилась волна военных переворотов. А Сандинистская революция в Никарагуа, достигнув успеха, оказалась жертвой холодной войны. Маленькую страну зажали в тиски: с одной стороны – открытая враждебность США, а с другой стороны – удушающие «дружеские объятия» СССР. В итоге сандинисты проиграли выборы и уступили власть. Это, кстати, можно тоже считать своеобразным достижением революции: был развеян миф о том, что левые радикалы не хотят считаться с народным волеизъявлением. Партия, пришедшая к власти вооруженным путем, может, оказывается, создать условия для свободных выборов и смириться с их результатами, если народ проголосует не так, как хочется. Демократические ценности и признание политического плюрализма давно стали важной частью политической культуры левых в Латинской Америке, причем это относится не только к умеренным, но и к революционным движениям.

Вторая половина 1980-х и 1990-е годы оказались временем, когда уходили в прошлое военные режимы. Однако неолиберальные экономические реформы, начатые военными диктатурами, не только не прекратились, но, напротив, были с двойным усердием продолжены новыми, демократическими правительствами. Российские либералы радостно повторяли, что «пылающий континент» превратился в «приватизирующийся». Появился небольшой, но процветающий средний класс, увеличился экспорт. Беда лишь в том, что для большинства населения эти реформы обернулись резким снижением жизненного уровня. А рост экспорта сопровождался обрушением внутреннего рынка. Неудивительно, что к концу 1990-х континент вновь был охвачен бунтами и революциями.

Народное возмущение теперь могло выразиться в демократических формах. Всеобщее возмущение против неолиберализма привело к ошеломляющему успеху левых партий, которые теперь уже выступали не под революционными, а под реформистскими знаменами. Сначала левые возглавили муниципалитеты крупнейших городов – Мехико, Каракас, Сан-Сальвадор, Порту-Алегри, Сан-Пауло, Монтевидео. Затем настало время взять государственную власть во многих странах.

Демонстрация на улицах Вены в поддержку саммита (фото REUTERS)

Увы, успех левых оказался сомнительным. Популярным вопросом среди активистов стало «¿Ganar para qué?» – «Зачем выигрывать?» Большинству народа победа левых не приносила никаких перемен. Все сводилось к изменению правительственной риторики и появлению новых лиц: некоторое число заслуженных революционеров получили престижные министерские портфели. Уругвайские и бразильские политики, пафосно разоблачавшие неолиберализм на социальных форумах, придя к власти, сами стали проводить точно такой же курс. Исключением оставался только Уго Чавес. Однако события в Боливии показывают, что это исключение может стать основой нового правила. И дело, конечно, не в личности Моралеса. Массовые протесты в Боливии уже стоили поста нескольким президентам. Моралес, будучи опытным политиком, понимает, что если он не обеспечит структурных реформ и реальных перемен в жизни народа, ему грозит та же судьба, что и его предшественникам. Соседние с Боливией и Венесуэлой левые правительства начинают испытывать давление. Ведь они объясняли избирателям, что от них ничего не зависит, что «иначе просто нельзя». Моралес и Чавес показывают, что можно.

Восточноевропейские делегации оказались слабо представлены на альтернативном форуме в Вене. Только из Киева, правда, прибыл автобус активистов движения «Че Гевара», которые пропикетировали чешское посольство в Австрии (здесь проходил семинар противников Фиделя Кастро). Из России приехало всего несколько человек.

В конце концов, нет большой беды в том, что активисты из России не услышали очередную многочасовую речь Чавеса и не посетили пресс-конференцию Моралеса. Вопрос в том, способны ли мы сделать выводы из событий, происходящих сегодня в Латинской Америке. Ведь наши ситуации во многом схожи. Мы, как и они, пережили в конце 1980-х годов демократизацию, сопровождавшуюся рыночными реформами и массовым обнищанием. Мы, как и они, интегрировались в глобальную экономику, превратившись в периферию современной капиталистической миросистемы. И, наконец, мы, как и они, обладаем богатыми природными ресурсами, которые порой становятся нашим проклятием. Эти ресурсы выставляются на продажу на мировом рынке, а доходы от них бездумно проедаются.

Есть, впрочем, важное различие. И оно, увы, не в нашу пользу. Самые бедные страны Латинской Америки в плане развития гражданского общества и социальных движений на порядок опережают наиболее демократичные и «передовые» из постсоветских государств.

Политики, подобные Чавесу и Моралесу, у нас вряд ли появятся: культура другая. Но породившее их общество может нас многому научить. Жители обнищавших тропических фавел обладают гораздо большим достоинством и гражданским самосознанием, чем жильцы наших пятиэтажек. Народы Латинской Америки воспитаны многолетней открытой политической борьбой. Они действительно верят, что сами делают свою историю. Если мы научимся такой малости, как бороться за свои права, то латиноамериканский опыт – как позитивный, так и негативный – будет для нас крайне ценен. В противном случае все это останется тропической экзотикой.

Наш климат, разумеется, не располагает к бурным страстям. Может быть, оно и к лучшему. Дело ведь не в страстях. Уважать себя можно и при плохой погоде.