Павел Руднев: Николай Коляда, солнце русской драматургии

Театр современной пьесы был обречен на страдания. Когда пришло ему время родиться, вопрос решили быстро, не думая: решили стравить театры, полагая, что один съест другой. «Коляда-Театр» подселили в подвал к Театру поэзии, и конфликт начался буквально с первого же месяца работы – иначе и быть не могло.

За последние полгода было все: суды, оккупация здания, ОМОН, баррикады, ультиматумы и взаимная злоба. Власть, похоже, не вмешивалась, дожидаясь, как оно само пойдет. Сегодня ситуация такова: суд о незаконном «проживании» «Коляда-Театра» в помещении Театра поэзии выигран, а власть говорит Коляде одно и то же: мы не властны изменить решение суда.

«Коляда-Театр», чья известность распространилась за пределы даже России, обосновавшийся здесь, облагородивший здание и интерьеры, сделавший эту точку на карте столицы Урала заметной, должен выехать в десятидневный срок.

За последние полгода было все: суды, оккупация здания, ОМОН, баррикады, ультиматумы и взаимная злоба

Ситуация унизительная и абсурдная от начала до конца. Абсурдная потому, что даже власть расписывается в бессилии что-либо сделать. Унизительная потому, что статус бомжа приобретает человек немолодой и заслуживающий иного отношения. Если и есть что-то в театральной культуре российской провинции глубоко пассионарного и мощного, яркого и блистательного, так это сам Николай Коляда.

Драматург Николай Коляда – человек, делающий дело. Провинциал по идеологии, революционер-хулиган по свойству натуры, он заполняет собою пространства, которые без него никто не заполнит. На его поле у него нет конкуренции. В Екатеринбурге ему принадлежит целая индустрия – «фабрика» по производству пьес. Это единственная в России драматургическая авторская школа, вполне себе настоящий «Коляда-Театр», переманивший едва ли не лучших уральских актеров, знаменитая на всю страну драматургическая премия «Евразия». Плюс ко всему он возглавляет толстый «серьезный» журнал «Урал». Если, не дай бог, все это развалится, то развалится вместе с Колядой. Собирать будет некому.

Это не человек, а литературное агентство. Лидер с целым выводком, человек, живущий не для себя, отказавшийся от самососредоточения. Сказывается и коренное русское радушие, и сентиментальность театрального человека из провинции, выбившегося в разряд самых востребованных отечественных драматургов, и «отеческая» ответственность.

Коляда продолжается в своих учениках и в том, что он делает. Есть ученые, и они хорошие, а есть другое хорошее слово: «организатор науки». Вот Коляда такой: драматург и организатор драматургии. Без таких подвижников ей давно бы пришла смерть. Особенно в нынешней раздробленной России.

Николая Коляду не хочется называть интеллигентом. Он лишен фальшивой мученической рефлексии, вроде вопросов «что оставишь на земле» и «чем люди живы». Плачет только от мировой несправедливости, но не от безделья. В Коляде отсутствуют пуританство и пуризм, «народность на расстоянии» и эстетство, обломовщина и барственность – все, что сегодня считается атрибутом интеллигентности.

Такие люди, как Коляда, очевидно, были очень нужны молодому государству в послереволюционную эпоху – чтобы заставлять людей не мигрировать и верить в прелести социализма. Пусть не обидится Николай Владимирович, но он – начальник Чукотки, из этой славной породы. Народные герои и «организаторы искусства», прекрасные «слухачи» современной речи и энергоемкие люди, способные притянуть к себе единомышленников.

Коляда родился в деревне в Северном Казахстане и на всю жизнь сохранил свойства и обычаи деревенского жителя. Гостеприимство и радушие наряду с «топорным» пониманием красоты, вкусовщина и простодушие, но вместе с тем и лукавство деревенского простачка. В эпоху русских революций о нем говорили бы как о «человеке смычки», находящем в конфликте деревенской и городской идеологий необходимую энергию созидания, неумную свежесть деятельности с оттенком ностальгической грусти.

Николай Коляда

В драматургии – обычно профессии одиночек – он, как ни странно, не одинок. Однажды сказав себе «стоп, хватит», он затянул потуже амбиции, стреножил Пегаса и стал руководить драматургическим поколением: единственной в России авторской школой «текстовиков для театра».

Даже в отношении самого себя Николай Коляда искренне считает, что горбатого могила исправит. Это грубая, но верная правда жизни. Можно сказать менее грубо. Коляда не верит в это привычное театроведческое утверждение: драматург опережает развитие драматического искусства и предлагает консервативному искусству театра пути развития.

Как ни скажи, суть его «системы обучения» остается той же: драматург может состояться только в театре, и никогда – на бумаге. Из всех «новодрамовцев» он сам и его драматурги – самые человечные, самые востребованные, самые «смотрибельные». Его драматургическая школа рассчитана на актерское произнесение, не на чтение в кресле. Он и его ученики – Богаев, Сигарев, Архипов, Богачева и другие – составляют репертуар российской сцены.

Коляда тащит учеников в театр, в буквальном смысле слова «забрасывая» их в жизнь – сразу «в люди», минуя стадию «университетов». Умеющий плавать да выплывет, не умеющий – просто не станет драматическим писателем, профессионалом, настроенным работать с театром, а не писать для него.

Коляда верит, что театральная практика «замажет» любые драматургические недостатки. Для него, если угодно, вообще не существует понятия законченной пьесы – любой текст требует сценической доработки. Драма – прикладной жанр. Со сцены она звучит лучше, чем с бумаги. В жанре «драмы для чтения» ни сам Коляда, ни его ученики не работают.

Николай Коляда создал драматургическую школу, на которой будет держаться российский репертуар в ближайшие десятилетия. Ее законы состоят в смеси почти детской наивности и необязательно следующей за ней искренности, которая может исходить, а может не исходить изнутри текста. Часто в неловких пьесах Коляды, равно как и в его неловких спектаклях, пробуждается великая магия, нечто фантастическое.

И бесформенность, нерегулярность, нарочитая неправильность такого искусства – залог свободы, в которой может «зародиться» сила. Парадокс Коляды состоит в том, что в разные моменты он может оказаться равным Шекспиру, а может быть равным и любому драматургу из числа завзятых любителей. Ученики отчасти повторяют это свойства пера Коляды.

Коляда – человек конфликта, настоящий драматург. Уверен: с половиной театральной России он просто не здоровается. Или они с ним. Такова участь некомфортного, но не злого человека: вступать в противоречие с идеологическими врагами.

И сам он соткан из внутренних несогласований – что-то глубоко личное запрятано внутри него, его интимная тайна. Все вполне по-розановски: талант вызревает из таинства душевного раскола. Он рыдает, оставшись один, от несогласия с несправедливым миром, и похож на бойцовского петуха на публике, часто страдая от своих резко сказанных слов.

Чисто из духа противоречия Коляда занялся режиссурой на пике своей драматургической славы – когда театр в каждом городе страны коверкал ту или иную его пьесу. Из духа протеста он, в прошлом заметный театральный актер, начал сам ставить спектакли – по своим и чужим пьесам. Когда их компанию попросили из Екатеринбургского театра драмы и уничтожили все спектакли, уже к тому времени признанные общественностью, Коляда решил открыть свой «Коляда-Театр».

Как малый ребенок тащит все, что ни найдет, в рот, так Николай Коляда тащит все в театр, порой осознавая и радуясь, что его театр как раз и состоит из житейского мусора, бесполезных в хозяйстве вещей. Коляда любит покупать реквизит на дешевых оптовых рынках – что-нибудь яркое и бессмысленное: черные пластиковые тазы, птицы счастья из промышленной щепы, танцующие горшки с искусственной геранью.

Герои его «Ревизора» прямо на сцене ногами месят непролазную отечественную грязь

«Городские драгоценности» для голодной, скучной, провинциальной жизни – китчевые китайские вещи, пытающиеся украсить бессмысленность жизни. Герои его «Ревизора» прямо на сцене ногами месят непролазную отечественную грязь – землю с водой, а герой его пьесы «Нежность» – дурак, проклиная свою любимую женщину, бросает в нее мокрой, превратившейся в вату бумагой. Из нарочитой бедности рождается чудо театра, чудо преображения.

Свои постановки Коляда делает из «фигни», житейской грязи, осколков цивилизации, тем самым доказывая, почти как сказочник, что человеческий гений и театральная условность способны преобразовать обесцененный мир. Так и человек в концепции «Коляда-Театра» способен изменить жизнь вокруг себя, самую неприглядную, самую чернушную жизнь-нескладуху. Коляда собирает по жизни слова-мусор и вещи-мусор.

Апогеем этой концепции быта была его постановка «Ромео и Джульетты», номинировавшаяся на национальную театральную премию «Золотая Маска». Итальянские подростки превратились в жителей социально неблагополучного Северного Урала, обитателей глухой провинции. Где война всех со всеми – не порок общества, а условие выживания и вместе с тем самая интересная вещь, которая происходит изредка в пространстве глухого городка.

Образ красоты, сопряженный с чем-то невнятным, мутным – бескорыстной внезапной любовью подростков, – пестрые ленты блесток, гирлянды красивых бумажек, рулоны фантиков от конфет, сами фантики, шуршащие, многоцветные, многообещающие. Жители уральской Вероны поглощают конфеты, леденцы и сосалки как солдаты, голодные дети или беженцы. Словно бы нет ничего более прекрасного и сладкого в этом мире. Глюкоза, сахарная патока, начинка из джема лечит души и дает единственную надежду на засахаренное счастье.

В финале погибших Ромео и Джульетту засыпает настоящий густой дождь из разноцветных конфет: наконец дети окраин получили их такое убогое, такое несчастное представление о счастье. Коляда вспоминал тогда и о другой ассоциации: в его детстве образ красоты в его родной деревне – это конфеты и украшения на кладбище, это золотце и серебро на траурных фотографиях ушедших из жизни.

Красота – это красота смерти, красота блаженного чаемого покоя. По-настоящему счастлив человек только на том свете, в кущах райских. «Фантичное» счастье, мусорная красота… Кто-то сочтет эту диалектику ущербным провинционализмом и упадничеством. Кому-то, напротив, покажется, что в этой несчастной простоте содержится вся философия мира, который достоин – нет, не прославления – жалости.

Мечта о счастье – вот «правда человека» от драматурга Николая Коляды. В его прославленном, невероятно жестоком и трогательном спектакле «Клаустрофобия» по пьесе хабаровчанина Константина Костенко взаимодействуют трое зэков, играющих в гомосексуальные игры хотя бы потому что надо же кого-нибудь любить. Для них мечта о счастье – потоки сгущенки из высосанных банок, иконка и порнокартинка рядом у кровати, нарисованный мелом крошечный крестик и память о маме. Апофеоз трогательности, человеческого несчастья и нежности – сладчайшая попсовая песня о любви, которую герои спектакля поют как глухонемые, на языке сурдоперевода, через пластику рук, которая кажется заповедной магией.

Из чувства протеста живет его «Коляда-Театр» в Екатеринбурге – в доме 30-х годов эпохи конструктивизма. Помещение театра расположено в бывшем подвале для сотрудников НКВД, где особисты занимались стендовой стрельбой. Коляда с упоением рассказывает о доме: он была построен по идеологической планировке, в которой отсутствовали кухни.

Предполагалось, что будущий человек коммунизма будет питаться в столовых и комбинатах питания, освободив себя от рабского труда у плиты.

Конструктивистский холл с непропорциональной, угловатой, будто нарочито извращенной формы лестницей, ведущей на антресоли, Коляда убрал по-своему – как уютную хату: поделками, старыми прялками, сушеными цветами, наивными картинками, деревяшками, старинными предметами с помоек. Не театр – музей натурального хозяйства.

«Театр в бойлерной», где играется знаменитый спектакль Коляды «Клаустрофобия»

Здесь всегда аншлаги: и на основной сцене, и в «Театре в бойлерной», где играется знаменитый спектакль Коляды «Клаустрофобия» и читаются пьесы. Коляда выдумывает жанры будь здоров – в «Коляде-Театре» проходят «Чай-театры» и «Суп-театры» (коллективное поглощение свежесваренного Колядой супа завершается отменно смешным капустником), ретроспективы «Кино-Коляда», а во дворе театра стоит крошечная будка – уличный проект «Колядоскоп», где летом показывают «театр для двух глаз»: смотришь в темную щелочку, а там тебе куколки разыгрывают крошечную сценку-скетч. Чтобы посмотреть в дырочку, стоят километровые очереди детей.

Николай Коляда – провинциальный культурный герой, один из тех, кто делает Екатеринбург третьей культурной столицей России, пестующей молодую альтернативную культуру. Его «Коляда-Театр» – частный, государство дает лишь здание. Он существует за счет своей же прибыли, но в значительной мере и за счет личных сбережений Коляды, его авторских отчислений из театров России и прежде всего из московского «Современника». Не исключено, что часто сам Коляда ходит без десяти рублей в кармане, довольный уже тем, что его театр работает.

У него две любимые пословицы: «Пионер сопливый, но рубль в кассу несет» – о театре. И «Любая пьянка должна стать партийной работой» – о духе компании, о том, что идея вызревает в любых самых адских условиях, да и о том, что вместе в сущности-то веселей. От заразительности Коляды зависят судьбы многих. Как трудно взять на себя решимость сделать мир немного интересней.

Конечно, хорошо было бы Николаю Коляде найти негосударственные источники финансирования и негосударственное помещение, а еще лучше – выйти на самоокупаемость. Это в идеале. Но на деле выходит, что государство, якобы помогая культуре, не считает себя в силах иметь ответственность за тех, кому помогает. Оно не в ответе за тех, кого приручило.

Иначе бы не разыгрался в Екатеринбурге этот глупый и постыдный скандал, постыдный прежде всего для власти, которая не желает вмешиваться в ситуацию, где цена вопроса – крохотный подвальчик, коих сотни. Коляда подымет из праха любое загнившее, любое самое ужасающее помещение. Ему больше ничего не надо. Ему нужен только свой театр. Он сделает его хоть на своих коленках. Даже денег не платите. Дайте только репетировать.

Но если уж говорить по совести, то, конечно, благоустройство жизни и творчества Николая Коляды и его команды – дело рук государства. Почему? Потому что это ясно каждому. Коляда, Баганова, Лоевский, Шахрин – это те, кто держат уральскую культуру на своих плечах. Их не будет – не будет и магнита, силы притягательности.

В России очень много «мертвых» городов, где культура не произрастает. И это не бесы замутили, это проблема отсутствия пассионариев, людей, способных отдавать себя делу. Екатеринбургская драматургическая школа Николая Коляды – национальное достояние, единственная безусловно успешная драматургическая лаборатория в стране, от которой лучики расходятся по всей России.

Сердце и терпение Николая Коляды не долговечно. Дайте ему работать, а не обретать амплуа скандалиста.