Виктор Топоров: Бычий цепень «Большой книги»

Предварительные итоги осени, венчающей литературный год, когда, собственно, и нужно подсчитывать количество изданных цыплят, по разряду оригинальной отечественной словесности глубоко разочаровывают.

Создается впечатление, будто наметившийся в начале нулевых книжный бум (вспомним тогдашний слоган «Читать модно!») не просто прервался, но сменился глубоким и длительным спадом. Хуже того, в литературе запахло не столько запустением, не столько новым безвременьем, сколько дефолтом.

Кто в этом виноват – писатели или читатели?
Близорукие издатели или чересчур жадные книготорговцы?
Мертвые «толстые» журналы или новомодная всеобщая отдушина – «Живой журнал»?..
Виноваты, разумеется, все понемногу (или, вернее, все помногу), но легче от этой уравниловки почему-то не становится.

В литературе запахло не столько запустением, не столько новым безвременьем, сколько дефолтом

В натуральный дефолт (финансовый) книги, помнится, смели с полок первыми наряду и наравне с зеленым горошком и растительным маслом. На сегодняшнем пиру духа их наверняка разберут в последнюю очередь – как тогда, в 1998-м, запчасти к прогулочным катерам и коллекции от отечественных кутюрье.

Начнем, как водится, с премий. «Большую книгу» с ее трехмиллионным (правда, в рублях) наполнением получил наиболее компромиссный Дмитрий Быков. В последнее время Быков развил такую бурную деятельность, что объехать его было просто невозможно. «Большая книга» присуждается простым арифметическим большинством. Нужно ли говорить, что в такой ситуации побеждает «сюжет усреднения»?

Букеровцы собрали на сей раз сравнительно вменяемое жюри, но, как всегда, начисто лишенное литературного вкуса.
Получит ли 20 тыс. долларов Петр Алешковский за повествование «Рыба» или Ольга Славникова за роман «2017» – вопрос, способный всерьез заинтересовать только означенных гг. Алешковского и Славникову. Кто лучше «поработает» с жюри (вернее, уже «поработал»), тот и получит.
«2017» – книга неудобочитаемая, а «Рыба» – проста, как палец, вот только читать ее совершенно незачем.

Изрядно обмишулился (пишу об этом с болью) и «Нацбест». Компиляция (из пяти прежних общеизвестных исследований) все того же Быкова «Борис Пастернак», разбавленная отходами газетно-журнальной публицистики первого из упомянутых в этом абзаце авторов, на общенациональную премию явно не тянет. В середине года Быков опубликовал новый роман «Ж/Д» и предложил читателям расшифровывать данную аббревиатуру по собственному усмотрению. Я так понял, что речь идет о «Жопе Души».

Впрочем, и долгожданная книга Льва Лосева «Иосиф Бродский» в той же, что и «Борис Пастернак», серии «ЖЗЛ» оказалась разочарованием. Лосеву удалось удержаться от фамильярности в духе традиционного бродсковедения.

Книгу американский профессор написал не хамскую (а прямо наоборот), но это еще не делает ее хотя бы неплохой. Читать о Бродском сегодня – в параллель к Пушкину – имело бы смысл в жанре абсурдистского анекдота. Но покойному нобелиату остро не хватает своего Хармса… И, кстати, заявки на эту вакансию от бывших земляков и кое-как здравствующих ровесников не принимаются.

Скандал с Пелевиным (или псевдо-Пелевиным) в Интернете оставим без рассмотрения, отметив лишь, что ничего принципиально нового Пелевин и в книжной форме не опубликовал.

Разве что вчерашние оборотни превратились теперь в вампиров. И эта метаморфоза, позаимствованная из голливудского блокбастера «Другой мир», может на худой конец сойти за аллегорию. Именно это и происходит сейчас в отечественной литературе – волчищи позорные по одиночке и стаями покидают джунгли с каким-никаким, но законом, и становятся кровососущими насекомыми сугубо домашнего свойства.

Тот же, допустим, Владимир Сорокин опубликовал «Кысь» (виноват, «День опричника») не столько в бесовскую, сколько в татьяна-толстовскую силу. Книжка тоненькая, шрифт крупный, мерзости на каждой странице, – но на заломленную жадным «Захаровым» цену все равно не тянет.

«Захарова», кстати, чуть было не засудили за «грузина» Чхартишвили, который вообще-то не грузин, а именно то, о чем вы и подумали. Да и «Захаров» уже не совсем «Захаров». В прошлый раз, когда на его издательскую деятельность обратили внимание фискальные и следственные органы, он предусмотрительно переписал имущество на имя жены.

Столь же драматично сложилась судьба еще одного издательства, на сей раз питерского: «Лимбус Пресс» расстался со своим именем, ставшим за последние пять лет признанным интеллектуальным брендом, и называется ныне – непритязательно, но честно – Издательством К. Тублина.

Главным открытием (и, увы, потерей) года стал самарский писатель Андрей Темников.
Выпустив «Зверинец Верхнего Мира» – свою первую и единственную книгу – весной, он летом, не дожив до пятидесяти, умер. Превратившись из «живого классика» (все-таки это оксюморон) просто в классика. Правда, для знатоков.

Тогда как широкие массы «белых воротничков» зачитываются Сергеем Минаевым («Духless»), книгой, имеющей не столько художественное, сколько социально-психологическое значение.

Книга Андрея Темникова «Зверинец Верхнего Мира»

Уже глубокой осенью вышел роман вильнюсской русскоязычной поэтессы Лены Элтанг «Побег куманики» – и это тоже шедевр. И тоже по нынешним временам исключительно для литературных гурманов, хотя, выйди эта книга лет пять назад, ею наверняка зачитывались бы десятки тысяч интеллектуалов.
Но сегодня читать немодно, художественную, истинно художественную литературу прежде всего, – и в интеллектуальной среде, увы, тоже.

Три литературные тенденции года:
1) лезущие из «ящика» медийщики, вообразившие себя писателями (и не зря, потому что раскупают их опусы чуть ли не автоматически);
2) «нацболь» – то есть творчество самих нацболов и книги про них; здесь безусловным лидером стал Захар Прилепин с романом «Санькя» – финалист «Нацбеста» и «Букера» и очевидный фаворит первой из этих премий;
3) литература и кино во всех мыслимых и немыслимых позициях «Камасутры».

Отмирающая тенденция – антиутопии. За них теперь взялись, расчухав вчерашнюю конъюнктуру, «мэтры», – а каковы мэтры, таковы и антиутопии.

Так в Москве. Главные петербургские авторы этот год не то чтобы пропустили, но выступали по преимуществу в побочных жанрах.

Павел Крусанов – как составитель антологий и мемуарист, Илья Стогофф – как писатель-документалист, Сергей Носов – как драматург. Публика не то чтобы ждет от них романов (публика нынче, увы, не ждет ничего и ни от кого), но если к чему и припала бы в приступе скоротечного восторга, то все же к романам.

Еще в Питере появился писатель с потенциалом молодого Акунина – Антон Чижъ (роман «Божественный яд»). Но второго Акунина (как вторую партию власти) нам просто не потянуть. А в Москве – Мария Свешникова (повесть «Fuck*ты») – талантливая неофитка, косящая под прожженную диву.

В поэзии, упомянуть которую следует исключительно для приличия, весь год происходили малосимпатичные скандальчики. Самым шумным из которых стало присуждение пожизненной стипендии (!) полутора десяткам пожилых и очень пожилых стихотворцев от лица Главного Сидельца Земли Русской Михаила Ходорковского.

Стипендию выплатили – по одному разу; обязали стихотворцев откликнуться коллективным благодарственным письмом, разместили его на сайте – и сделали ручкой.

Премия «Поэт» досталась не Олегу Чухонцеву (как было задумано и предсказано), а православной поэтессе Олесе Николаевой. Заинтересованные лица углядели в этом вмешательство ФСБ.

Трудно, правда, сказать, чем именно не угодил ФСБ Чухонцев, которого, кстати, обошел одноразовой пожизненной стипендией и Ходорковский.

Антон Чижъ «Божественный яд»

Итак, картина вырисовывается следующая: в литературе расцветают прикладные (по преимуществу мультимедийные) и до недавних пор маргинальные жанры и безнадежно хиреют магистральные.

В издательствах молодого автора встречают предложением попробовать себя в «новеллизации» сериала, в «негритянском» творчестве и (если он/она знает английский) в переводе какой-нибудь редкостной лабуды.

Матерые отмалчиваются, а когда отверзают уста, получается у них что-то заведомо вторичное (даже по отношению к собственному творчеству) и не главное.

Литература как профессия умирает (потому что на серьезную художественную словесность пропал и без того не больно-то сильный спрос). Литература как прикладной промысел (мало, но все-таки доходный) кое-как держится на плаву. Литература как игра продолжается, но сама эта игра – с премиальными погремушками и сам-себя-издатскими прибамбасами – по мере, мягко говоря, взросления игроков утрачивает изначально присущее ей веселье.

Юрий Тынянов, характеризуя кризисное состояние литературы (в момент, когда никакого кризиса не было, а, наоборот, стояла всесоюзная болдинская осень), говорил о «промежутке».
Мы говорим о «дефолте».
В промежутке отдыхают (и тоскуют) творцы, а дефолт ставит под сомнение саму суть творчества (как процесса). Литературный дефолт еще не наступил, но в отечественной словесности уже вовсю хозяйничает безымянный киндер-сюрприз с лицом куклы Чаки.

Панике, впрочем, предаваться не надо. Дефолта уже не избежать, но и при дефолте жить можно. А после дефолта – тем более. Все так или иначе устаканится.

На смену семи тощим коровам придут семь тучных кроликов, и подданные фараона заживут счастливо и беззаботно, как встарь. Ведь литература – это перманентный пир духа.