Виктор Топоров: Живой журнал сороконожки

Сороконожка остановилась и медленно, но бесповоротно завалилась набок.

Таков классический случай.

Сороконожка шла-шла, перебирая ножками, пока не призадумалась… (и далее по тексту) и тут же бесповоротно завалилась набок. Но как ни в чем не бывало продолжила поступательное движение уже в такой позе. Случай литературного критика Натальи Ивановой и ее собрата по руководству журналом «Знамя» Сергея Чупринина, самого полного ныне сомнениями и в литературе, и в критике. И, страшно сказать, в собственном судьбоносном предназначении как ни в чем не бывало, из месяца в месяц выходящего «толстяка».

Наталья Иванова только что напомнила об этом, выпустив авторский сборник эссеистики за 2004 год

Наталья Иванова только что напомнила об этом, выпустив авторский сборник эссеистики за 2004 год под кокетливым названием «Невеста Букера». Это своего рода «живой журнал» - только в офлайне, рубрицированный и, разумеется, лишенный обратной связи с читателем.

С обратной связью у Натальи Борисовны вообще напряженка. Знакомясь с ее регулярно появляющимися в периодике и время от времени собираемыми в книгу текстами, испытываешь странное ощущение - будто все это говорится (пишется) не тебе, читателю, но всего лишь в твоем присутствии.

И ты не то чтобы подслушиваешь беззвучный стрекот сороконожки, но поневоле выслушиваешь нечто, явно не предназначенное для твоих ушей. Или, вернее, предназначенное не для твоих ушей, и твои уши ей, строго говоря, - по барабану.

Наталья Иванова

А в остальном – стрекот как стрекот: местами дельный, местами вздорный, в последнее время все чаще раздраженно-панический.

И ты чувствуешь, что ты сам, невольный докучливый слушатель, - основной раздражитель глаголящего истину в последней инстанции критика, тогда как паника или, как принято нынче в политике (а Иванова пишет и о политике, на свой смиренный, как у игумена Пафнутия, лад, подражая Ролану Барту), имитация паники, очевидно, адресованы кому-то третьему.

Реальному собеседнику (слушателю) невесты Букера.

Которого ты, впрочем, не видишь, более того - в существовании которого сомневаешься.

Кто же он – «метафизический собеседник» первого заместителя главного редактора «Знамени»?

Ответ прост, как два пальца об асфальт: Запад! Западные слависты, устроители семинаров и конференций, организаторы лекционных турпоездок, благотворители, грантодатели и гаранты грантов. Публика дикая, невежественная, в собственных отечествах всеми, включая коллег по литературе и филологии, презираемая.

Особенно с тех пор как в профессиональных славистов прекратили рядиться кадровые разведчики. Есть, конечно, и макаронические тусовки – вокруг Набокова и Бродского, на эмигрантских-то дрожжах, и на них же – постмодернистская мутотень. Но и там и тут Наталью Борисовну не больно-то жалуют.

А вот нормальный профессор славистики, услышав любую писательскую фамилию, кроме Акунина, Битова, Евтушенко и Ерофеева, включает диктофон и просит перечислить основные произведения. А заодно обрисовать проблематику и наметить тенденции.

Авторский сборник Натальи Ивановой "Невеста букера"

И непременно назвать пару-тройку молодых (до пятидесяти), но звучных имен. И, будучи иностранцем в России, - а значит, при всем своем скудоумии подозревая, что его не снабжают достоверной, пусть и бесполезной информацией, а всего-навсего разводят на бабки, - он постарается обратиться к авторитету. К критическому светилу.

К общепризнанному властителю дум.

Во всех этих качествах и выступает печатающаяся и у себя в «Знамени», и у Немзера в издательстве «Время», и в «Русском журнале» Наталья Борисовна Иванова.

Для того и печатается. А что над умами она властвует лишь на квадратных метрах собственного кабинета (потому что в соседнем сидит занятый практически тем же Чупринин), да и то – пока из коридора не донесется чугунная поступь командора (которым окажется тот же Немзер), герру доктору и мсье профессору знать необязательно.

«А теперь вопрос: кто мешает продвигать русскую литературу как неиссякающий российский ресурс для международных связей страны, в России и постоянно? Кто мешает государству (а это именно государственное дело) обеспечивать бесперебойность этого продвижения?

Писатели?

Так я увидела своими глазами: то, к чему здесь, в России, особенно в Москве, относятся с неоправданным подчас высокомерием, во Франции, в Париже, — весьма востребованный интеллектуальный товар.

Но, конечно, необходимо, чтобы на него — для него, то есть для нее, для литературы — работали умные и предприимчивые п р о д в и г а т е л и» (Н.Иванова в «Знамени» №6, 2005).

(«Работать на товар» – это сильно сказано, но чего сгоряча не ляпнешь. – В.Т.)

Отсюда и невероятный, хотя и непроизвольный комизм всего, что пишет «умная и предприимчивая п р о д в и г а т е л ь н и ц а». Притом что пишет она бойко и порой, как отмечено выше, дельно. В американском фильме два гениальных математика жарко спорят о теореме Пифагора. Почему о ней, а не о теореме Ферма? Потому что и самый тупой зритель должен понимать, о чем речь.

Вот и невеста Букера, с очевидным расчетом на цветы и подарки до и на алименты после, без малого третье десятилетие ломится в открытую дверь или, на другой взгляд, в глухую стену, как будто она не сороконожка, а китоврас.

Сергей Чупринин

Откликаясь на каждое мало-мальски заметное литературное событие, выставляя то «уд», то «неуд», раздавая кулуарные премии своим и виртуальные зуботычины чужим, неизменно стараясь держать нос по ветру, компенсируя каждую ошибку или запоздалую реакцию вкуса удвоенным рвением - и проделывая все это в экспортном (то есть в адаптированном для западного дебила) исполнении.

Одно время так пробовали писать прозаики - тот же, допустим, Битов. Скудный словарь, примитивный синтаксис – чтобы проще было переводить на конвертируемые иностранные языки. И вроде бы в какой-то момент сработало, а потом мода не неслыханную простоту письма рассосалась. Наталья Иванова хранит верность неслыханной простоте критического суждения.

Но за последние два года в счастливом доме «Знамени» все смешалось. Одну за другой публикуют Иванова с Чуприниным директивы, попеременно и последовательно отменяющие современную прозу, поэзию, критику-публицистику, не говоря уж об особенно зловредных изводах, какими здесь слывут патриотизм и все тот же постмодернизм.

Сжигают все, чему поклонялись, и не находят новых предметов для поклонения. Да ведь и впрямь совершенно непонятно что п р о д в и г а т ь (кроме как самого себя), что славить, что, наконец, в своем журнале печатать? Невеста Букера и вовсе провозгласила надысь литературный дефолт. И продвигает на Запад уже его. Потом провозгласит абзац, потом – полный абзац, абзац всему и так далее.

Но «Знамя» будет выходить, заполняя журнальную площадь милыми уму и сердцу собственного руководства именами и текстами. Само руководство продолжит в нем – и в иных местах – печататься. Задумавшаяся сороконожка завалилась набок, но как ни в чем не бывало по-китоврасьему продолжает поступательное движение (продвижение), работая на товар.