Дмитрий Бавильский: По понятиям

Хотя, возможно, лишь на время, так как обязательства перед издателем остались. Монашка Пелагея из серии «Провинциальный детектив» выдохлась на третьей книжке.

Именно она, «Пелагея и красный петух», нарушала главные законы детективного жанра, ибо в финале ее возникали мистические события, несовместимые с причинно-следственным характером такого рода литературы. Детектив базируется на постепенной разгадке преступления, здесь логика важнее смысла. А когда в сюжет вмешиваются потусторонние силы... Это уже не детектив, а нечто иное.

Честно говоря, я тогда обрадовался наглому нарушению канона: в этом выходе за границы принятого сквозил свет. Казалось, что Акунину надоела маска беллетриста, несерьезного развлекателя, оперирующего готовыми блоками. Маска беллетриста правильна и важна, если с пафосом бороться, но быть только поп-исполнителем? Скучно... Неужели, думал я, Акунина не волнует проблема «второго президентского срока», удобного для того, чтобы след в истории оставить?

Для этого, всего-то, нужно «нормальный» роман написать. Техникой Акунин владеет блестяще, мессаджи (что сказать!) имеет... Осталась малость – написать нечто такое про современность (серьезный писатель именно современным материалом проверяется), чтобы публика воскликнула - вот он, новый Толстой явился. Или Тургенев. Или Достоевский...

Тем более, что были у Акунина современные главы – в «Алтын-Толобасе» и во «Внеклассном чтении» исторические эпизоды сочетались и гармонировали с эпизодами из самой что ни на есть горячечной действительности нашей. Вот-вот, еще бы шаг, и...

Но вместо этого Борис Акунин затеял проект «Жанры», в рамках которого создал серию книг. Шпионский роман, фантастический роман, детская книжка, приключенческая, возможно, последуют и другие. Исполнены они замечательно (фирма веников не вяжет), но по одному и тому же шаблону.

В литературоведении существует понятие «память жанра»: каждый жанр, будь то производственная пьеса или любовное стихотворение, роман воспитания или басня, обладает определенным набором признаков. Для того, чтобы текст опознавался как «роман карьеры» или «эстрадная песня», он должен все эти признаки содержать.

Борис Акунин

На чем весь масскульт и построен – когда на первое место выходит проблема «продать», то очень важно, чтобы товар соответствовал своему собственному позиционированию. Потребитель не простит автора и издателя, если под видом розового «любовного романа» ему всучат эротические похождения или космическую одиссею.

Успех Донцовой или схожих с ней авторов базируется на четком следовании правилам жанра, шаг влево или вправо схож с предательством. С другой стороны, серьезная литература – это всегда нарушение или, хотя бы, расшатывание канона, попытки совмещать жанровые и сюжетные модели, выстраивать промежуточные схемы. Серьезный автор всегда сидит между нескольких стульев. Он рискует, изобретая велосипед эксклюзивной конструкции. Да, от традиции (всего того, что словесность наработала до твоего появления) не уйти, но важно эту традицию продолжать. А не топтаться на месте.

Проект «Жанры» и есть топтание на месте, этакое четкое копирование жанровых особенностей шпионской истории или детской книжки, где реальное смешивается с чудесным. Берется отработанный в десятках (сотнях!) копий сюжетный каркас и на него наваливается мясо текста. Что содержится в нем (в тексте) уже неважно, важно лишь не выходить за рамки стереотипа.

Похожим образом, кстати, строил свои ранние тексты Владимир Сорокин. Каждое свое произведение он начинал в том или ином легко узнаваемом стилистическом ключе (классический дворянский роман или военная, «лейтенантская» проза), чтобы потом, по ходу письма, этот самый заявленный жанр разрушить до основания, а затем...

А затем возникает то, что литературоведы называют «актуализацией высказывания»: в момент деконструкции становится очевидной надуманность и истертость готовых жанровых блоков. Так, Сорокин освобождает текст от штампов, чтобы на энергии освобождения двигать литературу дальше. Схожим образом, к примеру, построены фильмы Квентино Тарантино и его товарищей, играющих жанровыми несоответствиями. К примеру, «От заката до рассвета» начинается как ковбойский боевик, плавно перетекающий в мистическую драму. Все самое лучшее и смешное в независимом американском кино, связанном с Тарантино, как раз и заключается в нарушении «памяти жанра» и с «актуализацией высказывания».

Проект «Жанры» явно вышел из Сорокинской шинели. В нем Акунин поступает как истинный концептуалист, работая с существующим в культуре языком, с системой литературных кодов, записанных у читателя на подкорке. Однако истинному концептуалисту подобный эксперимент нужен для выполнения важной культурной работы, Акунин же сводит все к коммерческому предложению идеальной книги. И это очень хорошо для книготорговых сетей – не надо париться с маркетингом. Но хорошо ли это для литературы и для самого литератора?

Опусы проекта «Жанры», как один, исполнены в технике «Черного квадрата» Малевича, ибо включают все возможные истории и повороты сюжетов, возможные в том или ином жанре. Логически поразмыслить, продолжение невозможно: ниши окончательно заняты, закрыты. Точки поставлены. Именно поэтому интересно посмотреть, что будет дальше. Когда Акунин закроет долги издателям и окажется один на один с логикой собственного развития.

Напишет ли он «настоящий» роман? Уже не уверен: маска успешного беллетриста настолько прочно приросла к его лицу, что... Хотя, с другой стороны, плох тот писатель, который не мечтает о Нобелевской премии, а ее за поп-достижения не дают. Возьмем деньгами? Но всех денег не заработаешь, и все время щемит в груди фантазия о «гамбургском счете». Без которого автору старой закалки никуда. И никак. Впрочем, возможно, что у Бориса Акунина иные резоны. Он дядька хитрый...

Куда важнее, как под влиянием проекта «Борис Акунин» изменится литературная реальность. Проект «Жанры» важен свидетельством того, что старая парадигма исчерпана и наступают иные времена. Точно так же, как после «Черного квадрата» изменилась живопись, после «Жанров», этой квинтэссенции концептуализма, поставленного на коммерческий поток, должны произойти сдвиги в литературе.

Ощущения здесь самые оптимистические, потому что напрашивается аналогия с историей отечественного шоу-бизнеса. Когда в конце 80-х пришел «Ласковый май», то казалось – это конец. Ниже уже нельзя. Нашествие «Ласкового мая» было настолько тотальным и всеобъемлющим, что становилось страшно.

Ничего, наелись и потребовали продолжения банкета. Дело не исчерпалось одной Аленой Апиной и группой «Комбинация». Постепенно стали появляться все более и более качественные проекты, направленные на разные социальные и культурные группы населения. Шоу-бизнес эмансипировал на наших глазах, усложнялся, рос...

Я не хочу сказать, что сегодня, двадцать лет спустя после «Белых роз», все на нашей эстраде хорошо, вовсе нет, но тенденция понятна. Налицо усложнение и разброс запросов публики, ставшей привередливой и разборчивой. Пока, конечно, предложение подводит, формируя все еще перекошенный спрос, но от «три кусочека колбаски» мы уже ушли достаточно далеко. Опять же, Земфира*...

Любое сравнение хромает, но иного пути развития у нынешней литературы просто нет. Вот уже и Донцова, «выстреливающая» по книжке в месяц, всех достала, и Маринина куда-то запропастилась, а куда подевалась бешеная популярность «Бешеного»?

Крупные издательства запускают все новые и новые бренды, каждый из них чуть лучше предыдущего. Каждый из них имеет все больше отношение к технологиям и все меньше к изящной словесности.

В конечном счете, все разойдутся по разным полюсам, и, верю я, Белинского и Гоголя с базара понесут. Потому что всем остальным накушаются окончательно и бесповоротно.

В этом, видимо, и заключается тайная миссия Бориса Акунина как проекта. Довести до абсурда, до логического завершения всевозможные жанровые ожидания, дабы на этом освобожденном от литературного мусора месте выросло что-то принципиально иное. Настоящее.

* Признан(а) в РФ иностранным агентом