Игорь Манцов: Рублевка. Zorro

Потрясенный увиденными чудесами, малолетний я отыскал на черном рынке ксерокопированное пособие по йоге и уже на второй странице озадачился: «Жизнь йога измеряется не количеством дней, а количеством дыханий».

Ну что может быть проще, безобиднее дыхания? Малоразвитый советский ребенок заподозрил ксерокопию в откровенном надувательстве, обиделся! А между тем авторитетный автор усугублял и усугублял, настаивая на том, что воздух – одна из самых тонких форм энергии. Что, регулируя дыхание, йог управляет даже умом, формирует мысли!

Наконец, неизвестный автор нанес мне решающий удар: «При выполнении пранаямы активно задействованы только ноздри, носовые проходы и перегородки, дыхательное горло, легкие и диафрагма. Только они ощущают полное воздействие силы праны – дыхания жизни. Поэтому не спешите овладеть пранаямой, так как вы играете с самой жизнью! При неправильных занятиях пранаямой возникнут болезни дыхательных органов, а нервная система расшатается».

Опытные йоги практикуют полную и длительную остановку дыхания! Лечат болезни, достигают просветления с нирваной! Как ни странно, вся эта проблематика всплыла из глубин сознания во время просмотра нового голливудского блокбастера «Легенда Зорро» с Антонио Бандерасом и Кэтрин Зэта-Джонс в главных ролях.

Малоразвитый советский ребенок заподозрил ксерокопию в откровенном надувательстве, обиделся!

В моем обращении к практике индийских йогов нет никакой эзотерической подкладки. Я и по сию пору не знаю, кто же они такие, эти самые индийские йоги. Старинный документальный фильм распалил интерес, но ни на один закономерный обывательский вопрос так и не ответил. Специфическое восточное дыхание привлекается мною исключительно в качестве броского наглядного пособия, которое призвано смоделировать процесс символизации, проиллюстрировать различные стратегии смыслообразования в современной культуре.

Помнится, на уроках физкультуры в средней школе от нас требовали дышать как можно интенсивнее, как можно истеричнее. Что называется, в охотку. Запыхался, переусердствовал на дистанции или волейбольной площадке? А ты подыши, поработай-ка горлом и легкими, как следует наглотайся окружающего воздуха, пожадничай!

«Р-раз и-и два. Глубже, деточка, глубже! Полной грудью, р-раз и-и два!» – заботливо руководила подростками бравая учительница физкультуры. Позволительно будет предположить, что этот дыхательный рефлекс по сию пору провоцирует многих и многих мастеров нашего киноискусства на создание произведений в стиле непритязательного то ли неореализма, а то ли натурализма.

Ведь кое-кому кажется, что правда жизни разлита прямо в окружающем воздухе. Что для достижения художественного результата достаточно потолкаться в повседневной суете и побольше этой аутентичной суеты вдохнуть. Представляется, будто достаточно снять с этой суеты кальку. Мнится, что после десятилетий советского надувательства с украшательством первая попавшаяся необработанная «жизнь в формах самой жизни» впечатлит критиков и окрылит зрителей. Навряд ли.

Я случайно подслушал разговоры рядовых обывателей о свежем телесериале «Рублевка. Live». Выяснилось, что, приступая к просмотру, среднестатистические обыватели мечтали увидеть весьма нетривиальное зрелище. Ведь средства массовой информации уже давно намекнули, что «Рублевская жизнь» – нечто особенное. И вот изголодавшийся по яркой образности обыватель присаживается к экрану, надеясь встретиться с чудесами, с гротесками, с преувеличенными страстями и незаурядными характерами. Вместо этого он видит весьма уютное, но незамысловатое зрелище, главная цель которого – убедить обывателя в том, что богатые тоже люди. Что богатые тоже плачут.

Жизнь йога измеряется не количеством дней, а количеством дыханий

Но наш человек уже видел неизобретательную бразильскую поделку подобного рода и ровно с этим самым названием. С тех пор он изрядно повзрослел и теперь надеется на расширение арсенала художественных средств. На территории, которую СМИ давно и всерьез аттестуют как территорию с д ругими правилами игры, обыватель искренне надеялся встретить другие сюжеты и новые приемы. Но в каждой последующей серии ему предлагают сюжет, из которого следует, что обитатели Рублевки ничем от него не отличаются! Разве что имеют несколько больше денег.

По отношению к «Рублевской жизни» я не испытываю ни нежности, ни брезгливости, ни мало-мальского любопытства. Во всяком случае, пока. Я посмотрел пару серий случайно, озадачившись после случайно подслушанного обмена мнениями. Но мне без труда удалось почувствовать в сериале этот вот непродуманный и неправомерный социальный заказ на то, чтобы устранять различия, усреднять, уплощать, делать как можно менее интересно! На то, чтобы, в конечном счете, сознательно понижать планку! Будто бы в целях замирения различных социальных слоев, авторы прибегают к большевистской политике публичной нивелировки (на деле-то неравенство сохранялось и при советской власти, всегда).

В одном из эпизодов создатели сериала впрямую проговариваются. Один из персонажей, знаменитый художник, играющий здесь как бы самого себя, раздраженно говорит своей девушке: «Тебе ведь хотелось бы чего-нибудь инфернального, необычного, наверное, «Портрета Дориана Грея»?» Дескать, не будет тебе, милая, мистики с безднами, будет – задушевная простота. Что называется, «все как у людей».

Не знаю, как там девушке, а мне, заинтересованному в расширении горизонтов своего психологического опыта зрителю, действительно хотелось бы чего-то необыкновенного. Броского. С сильной символикой. С выходами во вневременную проблематику. С архетипами, сражающими наповал. Допустим, американцы всегда рассказывают о своих богатых – разыгрывая предельные психологические коллизии, обостряя ситуацию, заглядывая в пропасть, попирая скучное бытовое измерение фантастическим. Именно неустанная деятельность по символизации человеческого космоса создает сложный разнополюсный и разновекторный мир, в просторечии именуемый «гражданским обществом».

Ушлые голливудские драмоделы не хуже индийских йогов знают, что активное поглощение первого попавшегося воздуха приводит к болезням дыхательных органов. «…А нервная система расшатывается». Вот именно! У всего социума.

Чтобы нигде не болело, Голливуд практикует длительную задержку на выдохе. Р-раз, замерли, терпим. Как можно дольше. Не впускаем в себя ничего из окружающей действительности. Окружающая действительность всегда врет, мистифицирует, выдает некую малозначимую часть за предельно значимое целое. Повседневную текучку выдает за вечность.

Читатель, сию же секунду попробуй не дышать, замри! Чувствуешь, через некоторое время в голове начинается лихорадочное брожение образов, архетипов и персонажей? Повылазили из разных отделов головной коры, из разных исторических эпох, из разных жанровых схем, перезнакомились и –вступили в дерзкое взаимодействие.

Кадр из сереала «Рублевка. Live»

Иной раз такую стратегию именуют постмодернизмом, ругают. Но давайте, если угодно, передоговоримся и определимся с терминологией заново. Назовите эту здоровую дыхательную гимнастику как угодно иначе! Ничего не берем из окружающего воздуха, все – из беспокойной памяти, из воспаленного воображения. Из головы. Голливуд уже не один десяток лет смешивает и обостряет исключительно в консервативно-национальных интересах: есть чему поучиться. При чем тут пресловутый, зачастую равновеликий нигилизму «постмодернизм»?

«Зорро» – национальный американский миф. Первым Зорро киноэкрана, окончательно оформившим внешность, характер, манеру, идеологию образа, был легендарный Дуглас Фэрбенкс. В 1920 году под руководством постановщика Фреда Нибло был сделан умопомрачительный полнометражный фильм «Знак Зорро». По общему мнению критики и зрителей, фильм стал вершинным достижением Фэрбенкса.

Знаменитый европейский критик Леон Муссинак отмечал: «Знак Зорро» благодаря Фэрбенксу переносит нас в некое идеальное состояние, к которому тяготеет современность и в котором тело и чувство составляют одно нераздельное целое. Если наша эпоха еще обладает философами, они не преминут отметить, что, обнаруживая себя идеально хотя бы в Дугласе, толпа, вне всякого сомнения, высказывается в пользу некоторого нового порядка вещей. Она сочувствует современному герою, вернее говоря – его схеме. Ей уже кажется нестерпимым романтический болтун и скучный человек».

А французский историк кино Жорж Садуль уточнил: «В фильмах этого, введенного Фэрбенксом жанра непременно видишь дуэли на шпагах, кавалькады; герои прыгают с высоты третьего этажа прямо на спину своих верных скакунов или проносятся через высокий зал замка, ухватившись за веревку, на которой висит люстра. Эти приемы, ставшие шаблонными, забавляют ныне одних лишь ребят. Но с этими новыми полуатлетическими, полуакробатическими подвигами на экране Зорро стал дедушкой «Супермена». Благодаря Зорро Голливуд осознал свое могущество».

Высокомерие левого французского интеллектуала Садуля забавляет. Ведь «шаблонные приемы», воссозданные в нынешнем американском «Зорро», работают так же эффективно, как и 85 лет назад. На некоторых крупных планах Антонио Бандерас напоминает о существовании Вячеслава Бутусова (кстати, Бутусов времен от-тличного альбома «Крылья» мне весьма симпатичен!). Как и Фэрбенкс, Бандерас играет будто бы изнеженного мексиканского аристократа, который временами переодевается в черное и, никем не узнанный, защищает бедняков от разбойников.

Благодаря Зорро Голливуд осознал свое могущество

Однако на этот раз миф радикально переосмыслен в пользу насущных имперских интересов нынешних Соединенных Штатов. А именно: Зорро и его прекрасная супруга страстно желают присоединения Калифорнии к Соединенным Американским Штатам (дело происходит в 1850 году), для чего и способствуют проведению объективного голосования калифорнийцев по данному вопросу. Но объединения и сопутствующего усиления Америки опасается вся мировая закулиса. В особенности некий старинный рыцарский орден европейского происхождения во главе с коварным графом-французиком (получилась нечаянная месть высокомерному французу Садулю! да и Шираку, наверное, тоже!). Вот против кого употребляют Зорро, его супруга и их ловкий малолетний сынуля свою силу со своей ловкостью.

В сущности, фильм сводится к тому, что добропорядочная американская семья, эта, так сказать, первичная ячейка общества собирает страну воедино. Активно сотрудничая с калифорнийским губернатором и секретными агентами американского правительства, способствует формированию властной вертикали. Утверждает национальную независимость и суверенитет.

Так ли живет рядовая американская семья? Думаю, не вполне так, попроще. Однако социально ответственные американские кинематографисты не больно-то оглядываются по сторонам – они властно проектируют желаемое. Предъявляя парад аттракционов, заказывают будущее. И, кстати же, почти все аттракционы знакомы нам по старому советскому кино, еще в перестроечный период жестоко осмеянному за так называемую историческую недостоверность («Внимание, я – Котовский!»)

Смотрел очередную серию «Рублевки. Live» сразу после «Легенды Зорро». Стр-рашно захотелось, чтобы кто-нибудь из наших новоявленных аристократов оказался не равным себе. Чтобы внезапно переоделся и подобно Зорро тайком от соседей и прессы отправился совершать социально значимые подвиги. Если не для пользы отечества, то хотя бы для зрительского интереса. Ну хоть бы что-нибудь неоднозначное! На худой конец, Человек-паук!

Оказалось, нашим новым аристократам скрывать нечего: одномерны, прозрачны, чисты. Никакого второго плана, ни одного темного чулана, ни паутиночки! Но подобная постановка вопроса напоминает скорее попытку прокурорского надзора и бухгалтерского отчета, нежели художественного текста.

Заскучал, расстроился, вырубил телевизор, задержал дыхание минут на пять, понапридумывал…

Остается найти финансирование и продюсера. Сущие пустяки!