Один из наиболее последовательных проводников движения «хипстеров» Илья Клишин спросил в «Фейсбуке»:
«Вопрос чуть более взрослому залу. А как был организован досуг (лайфстайл) в капиталистической Москве начала девяностых годов прошлого века до того, как были построены «Охотный ряд», «Атриум» и другие торговые центры, до того, как город заполнили дешевые кофейни? Где люди завтракали, если не дома? Где назначали встречи? Куда ходили на шопинг? Где тусовались? Где пили в пятницу вечером? Звучит идиотически, но я правда не понимаю».
Они никогда не поверят нам, что в семидесятых в вузы не брали евреев, что за купленные из-под полы (а больше никак нельзя было) джинсы можно было залететь на два года, а за пятьдесят долларов – под расстрел
Конечно, чуть более взрослый зал немедленно предался воспоминаниям. Вспомнили и «Сайгон», и «Пентагон», и пивбар «Ладья», и пивбар «Белая лошадь», и гадюшник между МИСиСом и Горным, там, где теперь магазин Apple. Вспомнили общаги Физтеха и Литинститута. Вспомнили ту, настоящую Rosie O'Grady's на Знаменке, убитую каким-то бессмысленным бизнес-центром.
Вспомнили и более позднее: «Титаник», «Хангри Дак», «Птюч», Up&Down – впрочем, это была уже совсем другая история.
И пока я читал весь этот фонтан воспоминаний, мне вдруг пришла в голову странная мысль. Ведь эти вот люди возраста Ильи Клишина, родившиеся уже в девяностых, – ладно там они не представляют себе, как жили русские люди на заре капитализма (что, впрочем, каждый из них может узнать, поехав в любой провинциальный город с населением в тридцать тысяч человек)! Но заставьте их поверить в реальность СССР! Это же решительно невозможно.
Мы можем сколько угодно убеждать юных леваков в том, что в сиявшей золотыми звездами стране Юрия Гагарина и термоядерной бомбы были талоны на колбасу, не было женских тампонов, а в очереди за водкой могли оторвать ухо (однажды я видел такое собственными глазами). Но они никогда не поверят. Они никогда не поверят нам, что в семидесятых в вузы не брали евреев, что за купленные из-под полы (а больше никак нельзя было) джинсы можно было залететь на два года, а за пятьдесят долларов – под расстрел. Они никогда не поверят нам, потому что в это просто невозможно поверить. Вот если бы мне такое рассказывали – я бы не верил. Но я сам ходил в ЖЭК за этими отпечатанными на серой бумаге талонами, где было написано: «Масло – 400 г», – и я это помню. Я помню висевшее в моих родных Апатитах из форточек каждой квартиры мясо – потому что нельзя было купить мясо тогда, когда оно тебе нужно. Можно было только впрок заготовить, по случаю. Я помню две пачки печенья, добытые мамой в продуктовом заказе (ох, это вообще не объяснить...) и бережно хранимые с 7 ноября до Нового года, чтобы приготовить мне шоколадную колбасу. Я помню бесконечные очереди, в которых мне приходилось стоять с мамой целыми днями, когда мы попадали в какой-нибудь большой город вроде Москвы или Питера. Ну и, конечно, я помню циклопический памятник какому-то торговому начальнику на городском кладбище Ростова-на-Дону.
А вот еще смешной пример – в восемьдесят седьмом моя мама ездила по турпутевке в Финляндию и купила там кассетный плейер. Счастью моему не было предела, но появились заботы – во-первых, надо было где-то добывать кассеты (что проще), а во-вторых, и это было практически нерешаемо, батарейки размера АА. Их попросту не было.
Молодые не могут себе это представить точно так же, как мы не можем представить себе то, что происходило под Ленинградом в сорок втором. Мы можем это прочитать, можем послушать воспоминания редких уже очевидцев, можем кино посмотреть – но все равно представить не можем.
Так же и постсоветские дети не могут представить себе СССР.
Ну, это, вверху, были банальности. Теперь, собственно, пришедшая мне в голову веселая мысль. Помните, несколько лет назад было объявлено о том, что умерла последняя пассажирка «Титаника»? Девочка, которой на момент катастрофы было всего несколько недель, чудом спаслась в одной из первых спущенных шлюпок. Формально она, конечно, была пассажиркой «Титаника». Но какой с этого прок? Ведь она не помнила катастрофу.
Так и подавляющее большинство нынешних «ветеранов Великой Отечественной войны» – черт знает, кто эти люди. Нет, конечно, среди них еще есть настоящие воины, способные назвать номер части и фронт. Но ведь большинство нынешних «ветеранов войны» – это люди, которые в боях не участвовали. Это тыловые военные, работники военных заводов, включая детей. Некоторое время назад в «Живом журнале» была история – комическая артистка Татьяна Лазарева* написала что-то про своего отца, ветерана войны, инвалида по зрению. У всех читавших это в голове создался образ воина, потерявшего зрение в бою. Однако в «Википедии» написано, что отец Татьяны Лазаревой родился в 1934 году и на начало войны ему было семь лет. А в его собственном интервью он рассказывает, что зрение потерял после войны, мальчишкой, балуясь с найденным во дворе боеприпасом – довольно типичная для тех лет история (мой собственный отец так же потерял палец). Так какой же отец Татьяны Лазаревой ветеран? По закону – самый что ни на есть настоящий. Потому что полгода подростком работал на военном заводе.
Само понятие «ветеран» появилось только при Брежневе (злые языки говорят, что степень участия самого Брежнева в боевых действиях на Малой земле – предмет для дискуссии). До этого солдаты войны назывались более просто – «участники боевых действий». Или «участники войны». А «тыловые крысы» (это я ерничаю, конечно, поскольку роль организаторов тыла и эвакуации заводов переоценить трудно) вообще не получали никаких преференций. Потом, по мере естественного уменьшения количества «участников», появилась категория «ветераны» – куда как более широкая и открытая. Теоретически и сейчас тот или иной живший во время войны человек (вне зависимости от возраста) может попытаться стать «ветераном». Почему нет?
Но сколько ни расширяй искусственно категорию «ветеранов» – рано или поздно людей для нее не останется. Кого тогда будут чествовать молодые? Кому будут тогда писать «спасибо» на «Маздах» и «Опелях» патриотические сыны?
Понятно кому – ветеранам СССР. Ведь, несмотря на увеличивающуюся продолжительность жизни и чудо-лекарства, нас будет всё меньше. Тех, кто помнит про очереди, талоны и визы на выезд. Так почему бы не сформировать из них клуб – вроде пассажиров «Титаника»? Конечно, пока еще эта задача далекая – но она достижима, поверьте. Иначе просто и быть не может, таков ход истории.
И как мы сейчас чествуем Михаила Калашникова и Владимира Зельдина – так же наши внуки будут чествовать нас. Не потому, что мы что-то такое важное сделали для СССР, а просто потому, что мы его видели. И можем о нем рассказать.
Хоть нам, конечно, никто из них уже не поверит.
И когда-нибудь наступит такой день, когда на весь мир будет объявлено: умер последний человек, родившийся в СССР. Ему и сейчас уже, на минуточку, двадцать два.
Осталось недолго.
* Признан(а) в РФ иностранным агентом