«Обвинение почти всегда одерживает победу»

Верховный суд РФ опубликовал статистику за полгода, где приведены данные о количестве рассмотренных дел и принятых по ним решениях.

В советских судах было более уважительное отношение к процедурам и правилам

В последние полгода судьи ВС рассмотрели 2 тыс. 372 обвинительных приговора, вынесенных нижестоящими инстанциями, из них они отменили 101 приговор. Приговоры в отношении 18 человек были отменены и направлены на новое рассмотрение в полном объеме ввиду мягкости назначенного наказания.

За этот же период судебной коллегией по уголовным делам рассмотрены оправдательные приговоры в отношении 129 человек. Оправдательные приговоры были отменены в отношении 28 из них.

Ранее судебный департамент при Верховном суде РФ обнародовал данные, в соответствии с которыми территориальные суды выносят менее одного процента оправдательных приговоров. Однако значительную часть из них отменяют суды вышестоящей инстанции. В то же время осужденным добиться отмены обвинительного приговора куда сложнее.

О том, почему судьи охотнее соглашаются с прокурорами, чем с защитой, и о проблемах судебной системы газете ВЗГЛЯД рассказала судья Конституционного суда в отставке, заслуженный юрист России Тамара Морщакова.

ВЗГЛЯД: Тамара Георгиевна, статистика Верховного суда показывает, что обвинение имеет куда больше шансов на устраивающий его приговор, чем защита...

На эту тему
• У предпринимателей будет меньше шансов сесть в тюрьму
• Наказание за экстремизм ужесточается
• В Савеловском суде Москвы выявлены массовые нарушения
• Глава Мосгорсуда заявила о беспрецедентном давлении на судей
• Глава КС: Судебная система отягощена пороками

Тамара Морщакова: Это старая тенденция – обвинение почти всегда одерживает победу, и, кажется, делает это без каких бы то ни было процессуальных грехов. А вот когда суд оправдывает, то это вызывает негативную реакцию вышестоящих судов. Или мы должны предположить другое – что все судьи, которые оправдывают, берут взятки. Но предполагать это было бы неправильно, это действительно не так. А качество обвинения у нас очень низкое. И качество расследования очень низкое. В любом деле есть масса существенных процессуальных нарушений, которые должны были бы повлечь отмену приговора.

ВЗГЛЯД: Однако, несмотря на низкое качество следствия, суд соглашается с его выводами. Чем это можно объяснить?

Т.М.: Такое явление, как оправдательный приговор, давно в нашей судебной системе заклеймено, потому что это признак слабости, признак ошибки, которую допустили органы расследования или низшие суды.

А еще это признак того, что в каких-то ситуациях суды, когда они вынесли оправдательный приговор, отказались идти в ногу с теми, кто проводил расследование, с теми, кто отвечает за раскрытие преступлений и за доказывание вины. А если они не идут в ногу с ними, это означает, что они мешают борьбе с преступностью. Это очень старая советская теория. Ее многократно критиковали в прошлом, старались уйти от этого, в том числе принимая процессуальный закон, принимая законы, определяющие статус судебной власти. Старались уйти от этого, чтобы судебная власть не рассматривалась только как придаток к правоохранительным органам в виде прокуратуры, следствия, МВД – тех, кто работает на досудебной стадии в уголовном судопроизводстве. Но, видно, никуда не ушли. И, наверное, иметь такие показатели, как оправдательный приговор, который почему-то характеризуется в нашей судебной системе не только как негатив в адрес органов уголовного преследования, но и как негатив в адрес того суда, который вынес оправдательный приговор, судебная система не хочет. Хотя, исходя из многочисленных жалоб, в том числе рассматриваемых и в Европейском суде, ясно, что наше обвинение, как оно представляется перед судом, и наши суды, которые соглашаются с обвинением, далеко не всегда обеспечивают требования справедливого правосудия.

ВЗГЛЯД: То есть можно утверждать, что если гражданин стал объектом интереса правоохранительных органов, то шансы у него отстоять свои права будут близки к нулю?

Т.М.: Шансы будут минимальные. Особенно если они заинтересовались им не просто потому, что кто-то из других граждан обратился к ним с заявлением о том, что такое-то лицо совершило какое-то преступление, а если они заинтересовались по каким-то своим источникам сведений об этом гражданине, думая, что его надо преследовать.

ВЗГЛЯД: Высказывание председателя Мосгорсуда о том, что слову полицейского она априори верит больше, чем слову гражданина, стало крылатым...

Т.М.: Во всех судах по любому, казалось бы, самому мелочному административному нарушению, когда органы полиции обращаются к гражданину с претензией, а он с ними спорит, судья ему с легкостью повторяет эту фразу: «У меня нет оснований не доверять работнику полиции». Это противоречит всем известным презумпциям. Во взаимоотношениях с государством гражданин защищен тем, что государство должно доказывать, что оно не виновато и не нарушило. А гражданин не должен доказывать, что он не виноват. Наоборот, ему должны доказывать в публичных видах всех процедур, что его невиновность не подтверждена, а подтверждается виновность. Практика обратная, но это давнишнее явление, и оно очень широко распространено.

ВЗГЛЯД: В Верховном суде, по идее, должны заседать самые профессиональные судьи, однако и в этой инстанции явно виден обвинительный уклон.

Т.М.: Дело не в компетентности. Я думаю, что многие судьи прекрасно понимают, какие решения должны были быть приняты по делу, но не всегда принимают такие решения. Не от того, что они низко квалифицированы, а от того, что у них определенным образом выстроена система целей.

ВЗГЛЯД: Эксперты регулярно отмечают, что нынешние суды прямо наследуют советским со всеми негативными тенденциями последних. Вы согласны с этим?

Т.М.: Они не избавились от этих тенденций, несмотря на то, что уже давно получили другой статус и могли бы избавиться.

#{smallinfographicright=427277}ВЗГЛЯД: Были ли, однако, в тех судах и положительные стороны, которых недостает судам сегодняшним?

Т.М.: В советских судах было хорошее. Было более уважительное отношение к процедурным правилам. Тогда по необходимости, вынужденно, но уважительно относились к правилам. Их нарушение могло влечь разного рода ответственность – партийную, профессиональную, еще какую-то. А теперь ответственность наступает не за нарушение правил, а за то, что, допустим, судья разошелся во мнении с судейским сообществом в оценке каких-то дел, решений.

ВЗГЛЯД: Насколько соотносится сегодняшнее положение дел в российских судах с общемировой практикой?

Т.М.: Наверное, неправильно думать над тем, насколько это соответствует общемировой практике. У нас есть собственный опыт, есть с чем сравнивать. Например, когда в царской России ввели институт присяжных, они выносили более 40% оправдательных вердиктов.

ВЗГЛЯД: Вы всегда активно выступали за принцип независимости судей. В какой мере можно сегодня говорить о независимости судей и от кого?

Т.М.: Понятие независимости претерпело очень серьезные изменения. Судья своим статусом должен быть защищен от любого внешнего вмешательства. Он не подчиняется партийным указаниям, не подчиняется и не находится ни в какой связи с исполнительными органами власти. Структурно не находится. Но судья очень зависим от целей, которые ставят перед ним вышестоящие суды, руководство судебной системы. Потому что он знает, что его деятельность будет оценена коллегами. Его же коллегами, не со стороны – но в соответствии с тем, как это посчитают нужным суды более высоких инстанций, председатели судов, которые по результатам работы могут возбудить против любого судьи дисциплинарное производство и лишить его статуса. Лишение статуса происходит с легкостью, и еще ни одному судье, который несправедливо был лишен статуса, не удалось защититься от этого. Судья боится этого и, естественно, обретя свой замечательный высокий статус, хочет его сохранить. Но тогда он теряет независимость в своих решениях, потому что желает угадать, какого решения ждут вышестоящие суды. Дана команда, допустим, жестоко карать организованные преступные группы, которыми считаются коллективы различных коммерческих предприятий в целом. Значит, вне зависимости от того, чем ты там занимаешься, ты будешь обвинен, если результаты деятельности коммерческого предприятия, вовсе необязательно преступные, будут оценены как достойные уголовного обвинения.

Это в большой степени вопрос уголовной политики. И не только уголовной политики, потому что, согласно нашему уголовному закону, у нас до сих пор караются такие вещи, которые нельзя карать в уголовном порядке. Если человек при каких-то нарушенных правилах оформления лицензии, действуя в коммерческой сфере, получил большой доход (то есть у него в течение года был большой оборот средств, много вложил и что-то еще получил назад в качестве прибыли), то этот доход рассматривается как признак, превращающий нарушение правил при получении лицензии в уголовное преступление. Этого нет нигде в мире. Гражданско-правовые сделки признаются преступными – этого нет нигде в мире.

Естественно, то, что судят так жестоко и так неосновательно, есть следствие определенной уголовной политики, которая на самом деле основана, наверное, еще на каком-то уровне этой самой политики, более высоком.

ВЗГЛЯД: У вас есть представление о целях и задачах такой политики?

Т.М.: Каким интересам служит такая уголовная политика, я, честно сказать, не могу понять, кроме одного – что во многих случаях она служит интересам перераспределения собственности, если речь идет о предпринимательской деятельности.

ВЗГЛЯД: Если представить себе принципиального судью, который не считается с мнением своих коллег и вышестоящих инстанций, насколько долгой в типичном случае будет его карьера и что произойдет в дальнейшем?

Т.М.: Я знаю много случаев, когда судьи не допускали никаких нарушений, однако с должности удалялись. Иногда просто отстранялись от ведения каких-то дел. Это всегда записывается в список упущений и недостатков, который в любой момент может всплыть, если к нему появятся еще какие-то претензии. Сложно быть белой вороной, это ясно.

Вообще, единство судебной политики имеет конституционную основу, потому что оно должно было бы означать, что оно обеспечивает равенство всех перед судом – и в этом смысле политика должна быть единой. Но на самом деле и противоречивые решения принимаются в судебной системе. И если вышестоящая инстанция считает по какому-то делу невозможным решить иначе, она решит его, как считает нужным. Хотя в ее же практике будут другие случаи в отношении других дел и лиц, где занималась другая позиция. В этом смысле система очень подвижна, потому что она позволяет себе отклоняться даже от своей практики. Но с другой точки зрения эта система неподвижна, потому что каждый сидящий и выносящий решения внизу ориентирован на то, что говорят высшие суды. Если высший суд говорит, что можно считать преступным получение большого дохода, то все суды будут так считать. И здесь не действует принцип организации судов в цивилизованном обществе, когда каждый закон, каждая норма, подлежащая применению, проверяется судом на ее соответствие конституционным и общеправовым принципам. Потому что суд – это орган, который обладает уникальным полномочием: он обладает монополией на судебный контроль за применимым правом. А у нас этого не происходит.