«Это часто происходит при помощи взяток»

− «Торговля детьми» − это обвинение из уст немецкого прокурора звучит страшно. А что обычно скрывается за этой формулировкой в подобных случаях? Может ли тут действительно идти речь о попытке усыновления – но в обход принятых процедур – или детей на самом деле перепродают как товар?
− В этом конкретном случае, естественно, никто не видел уголовного дела – надо видеть, что там написано, и что они так именуют. На самом деле, ситуации с не совсем правильным с формальной точки зрения усыновлением достаточно распространены, это большая проблема. Тем не менее в результате никто ни у кого органы не вырезает, а дети просто уходят в иностранные семьи, и, казалось бы, ничего в этом страшного нет.

Наши усыновители часто не имеют возможности усыновления именно из-за того, что есть определенные регионы, места, где выстроен такого рода бизнес

Но это часто происходит при помощи взяток. При этом дети удерживаются от возможности уйти в российскую семью. Наши усыновители часто не имеют возможности усыновления именно из-за того, что есть определенные регионы, места, где выстроен такого рода бизнес. Назвать это «торговлей детьми», образно говоря, можно, потому что вы за взятку получаете ребенка, но это не значит, что вы его используете как купленный в магазине кусок колбасы.

− Как это происходит?
− Есть основания полагать, что детей просто не показывают нашим усыновителям и дается согласие на их усыновление иностранными гражданами, в то время как, согласно законодательству, приоритет на такие усыновления – за нашими гражданами.

Такие истории мы слышали от людей, которых консультировали наши юристы, – о том, что они брали направление на ребенка, но из-за того, что ранее ребенок был обещан иностранным гражданам, им отказывали. Хотя по закону должно быть наоборот.

На эту тему
• Обратная сторона договора
• Усыновление без закона
• Разночтения не по-детски
• Запрет на словах
• «Мы теряем детское население»

Были истории про то, как детей сдавали в семьи еще до того, как их видел хотя бы один российский усыновитель. Или отговаривали наших усыновителей – рассказывали им про ужасные диагнозы детей, про то, что они серьезно больны, но на самом деле этот ребенок просто был уже намечен к усыновлению определенным агентством.

− Немецкая газета Welt пишет, что была определенная схема: не имея разрешения на усыновление, немцы якобы действовали через американское агентство по усыновлению, которое имело официальную аккредитацию в Москве. Если эти пары из Германии действительно хотели усыновить российских детей, почему, как вы думаете, они не стали заниматься этим напрямую, ведь до недавнего времени в России существовал институт независимого усыновления?
− На самом деле, он существует практически только на бумаге. Органы опеки зачастую отказываются работать с иностранными гражданами, потому что для них это сложнее. Они просто-напросто говорят им: обращайтесь в агентство – с этим мы тоже сталкивались. Так что люди просто вынуждены искать агентство, а если агентства у этой страны нет – не все страны представлены в России агентствами по усыновлению – то, возможно, они пытаются обращаться в агентство другой страны.

Мы не знаем, что стоит за этим конкретным случаем в Германии. Возможно, там действительно злостные нарушения – и люди пытались в обход всех возможных норм «выкупить» ребенка. Есть и другой вариант – возможно, их страна не представлена в России агентством (хотя в отношении Германии это странно), а возможно, это агентство просто не получило лицензии в ходе недавней переаккредитации.

По мнению Елены Альшанской, действующая схема усыновления позволяет развиваться коррупционным механизмам (фото: личный архив Елены Альшанской )

А здесь, вы только представьте: особенно гражданин Германии, который не говорит по-русски, – он ведь не может приехать и просто так пойти в опеку. Он как минимум должен оплатить переводчика, несколько месяцев жизни в России, чтобы пройти все необходимые этапы усыновления. Плюс очень редко органы опеки соглашаются работать с гражданином другой страны. Конечно, их можно заставить: они это обязаны делать, поэтому человек, если ему отказано, может обратиться в суд. Но вы представьте себе не русскоговорящего гражданина, который приносит в наш суд исковое заявление…

Поэтому, зная о том, что здесь очень сложно добиться возможности иностранного независимого усыновления, они ищут агентство.

Та схема усыновления, которая действует сейчас, позволяет развиваться коррупционным механизмам. Потому что информация о детях закрыта, сами дети закрыты, поэтому мы не можем сказать, что вот этого мальчика Витю мы все время наблюдали, были с ним вместе и знаем точно, что ни один российский усыновитель к нему не приходил.

Так в определенных районах выстраиваются коррупционные схемы. Если вы обладаете информацией о детях, и сами дети также у вас, вы − монополист. Это порождает болезнетворную среду для развития бактерий под названием коррупция.

− Как изменить ситуацию?
− В существующей системе нельзя ничего сделать, тут нужно менять сам подход, нужно переставать закрывать информацию о детях и детей. Все это сокрытие у нас идет якобы под флагом помощи российским гражданам, которые скрывают факт усыновления.

Тут нужно поднять статистику: узнать, сколько пар реально – из всех семей, в которых устроены дети, – скрывают этот факт. У нас где-то 7 тысяч детей в год устраиваются под усыновление из 100 тысяч детей, то есть меньше 10%. Допустим, из них еще 2% скрывают факт усыновления. Таким образом, из-за условных 2% детей, от которых скрывают факт их усыновления, мы создаем чудовищное поле для развития коррупции.

Если бы вся информация была доступной любому человеку и дети были бы открыты, если бы они учились в общеобразовательных детских садах и школах, то таких ситуаций не возникало бы. Ребенок не мог бы взять и вдруг исчезнуть в Германии.

Для ребенка любые такие перемещения – когда его выдирают из окружения, к которому он начинает привыкать, – это травма

− Что обычно происходит с детьми, в отношении которых вскрывается факт незаконного усыновления?
− На Западе очень строго к этому подходят, обычно усыновление аннулируют и детей возвращают в Россию.

− Как это может отразиться на психике, душевном состоянии ребенка?
− Для ребенка любые такие перемещения – когда его выдирают из окружения, к которому он начинает привыкать, – это травма. К сожалению, и у нас, и даже за рубежом закон больше смотрит на соблюдение норм и правил, чем на состояние ребенка. Поэтому понятно, что это, безусловно, отразится на ребенке, но по закону, к сожалению, нельзя поступить иначе.

У нас закон, к сожалению, еще менее чуток к состоянию ребенка. Не только в случае нарушения забирают. Изъятие происходит легко – его из семьи «выдирают» за пустой холодильник. Хотя для ребенка семья – это весь его мир. За одну минуту чужие люди могут разрушить судьбу ребенка просто в ноль, потому что им показалось, что у кого-то грязно или нет еды.

Точно так же происходит в опекунских семьях, когда из-за одного синяка ребенка изымают и вообще не думают о том, что испытывает ребенок в этот момент.

Тут нужна работа серьезных, профессиональных социальных служб, а прежде всего, общественных организаций. Потому что общественные организации – это не только работа, а еще и контроль.

− А вот что важнее в этом случае с вашей точки зрения – соблюдение неких формальных процедур или же интересы детей, которые мечтают о том, чтобы найти новых родителей?
− Это вопрос с подковыркой. В этом конкретном случае я не видела дела и не знаю, что там было. А в целом, нужно перестраивать систему так, чтобы она воспринимала ребенка как личность, у которой есть потребности – психологические, биологические, а прежде всего потребность в любви к людям, которых он считает своими родителями – неважно, биологическими или приемными.

Первоочередные реальные потребности ребенка – это, безусловно, не письменный стол, игрушки и макароны. Если спросить ребенка: «Что ты хочешь, чтобы у тебя были родители, которые бы тебя любили, или письменный стол?» − покажите мне того ребенка, который согласится с мнением органов опеки.