В своих мемуарах «Петербургские зимы» поэт Георгий Иванов пишет о первой встрече с другим поэтом – Михаилом Кузминым в 1909 году. В то время Кузмин, известный петербургский эстет, перестал интересоваться своей внешностью: отказался от маникюра и цветных жилетов, «но костюмы элегантного покроя еще остались». «Перестали быть (казаться) целью – приобрели прелесть».
Настолько сыто Россия не жила никогда, ее население никогда не имело такого доступа к материальным ресурсам, информации и свободы ими распоряжаться
Россия, которая на неопределенный – от года до двух лет – срок лишилась возможности наращивать потребительский жирок, сейчас колеблется, выбирая новый образ жизни, формируя отношение к прошлому, формулируя вынесенные уроки. И это состояние куда опаснее, чем может показаться на первый взгляд.
Ведь даже если экономическое процветание вернется в самое ближайшее время, этическая и «бытовая» оценка ему будет уже дана. Канун Нового года, самого «потребительского» и одновременно волшебного из праздников России, – хорошее время, чтобы задуматься об этом.
Вариантов такой оценки (причем как прошлого, так и настоящего) не так уж много. Первый, самый популярный – про «духовность». Его сторонники считают, что потребительский бум последних 15 лет оторвал население России от реальности, привел к моральному, нравственному и физическому упадку: дескать, довольство растет, а счастья – его-то нет.
Поэтому мы должны отринуть в себе потребительское и вернуться к духовным корням. Степень этого возвращения не определена точно: одни считают, что достаточно просто смириться, другие, как сенатор Игорь Чернышев, предложивший россиянкам начать красить губы свеклой, готовы зайти несколько дальше в отрицании мирских благ.
Можно довольно долго спекулировать на исторических анекдотах и привлекать в качестве аргумента поучительную историю монаха Джироламо Савонаролы, который в XV веке довольно лихо заставил флорентийцев сжигать зеркала и гомосексуалистов в рамках возвращения к духовным основам, но в итоге, после повешенья, был сожжен сам уставшими гражданами республики. Но на самом деле причин смотреть на такой путь скептически ровно две: экономическая и политическая.
 Последние пятнадцать лет дали России и ее гражданам уникальный опыт сытости, опыт оценки качества вещей (Фото: YAY/ТАСС) |
Экономическая лучше всего описана в работе профессора Лондонской школы экономики Ричарда Лэйарда «Счастье: уроки новой науки». В этом исследовании ученый рассматривает взаимосвязь между уровнем дохода на душу населения и уровнем счастья этого самого населения.
Лэйард отмечает, что действительно, в таких странах, как США или Британия, за последние 50 лет, несмотря на неуклонный рост дохода, уровень счастья не поднялся. Казалось бы, это аргумент в пользу того, что уровень дохода на счастье не влияет? Но это не так.
По Лэйарду, рост уровня счастья останавливается, когда доход на душу населения начинает превышать двадцать тысяч долларов США. Т.е. дополнительный доход по-настоящему ценен, когда позволяет людям выбраться из крайней материальной нищеты.
В самих США, если верить данным Всемирного банка, он составляет чуть больше пятидесяти тысяч. Но Россия перевалила за отметку в двадцать только в 2010 году. При этом важно отметить, что еще в 2003-м, когда Лэйард проводил свое исследование, Россия была в числе самых несчастных стран со своими девятью тысячами: сказывалась память о политической, социальной и экономической нестабильности девяностых годов.
Можно резонно предположить, что в случае нашей страны инерция воспоминаний о времени позднего СССР и последовавшего переходного периода настолько сильна, что и порог в двадцать тысяч – это не предел, его недостаточно.
Т.е. если отвлечься от некоторого ощущения личного внутреннего дискомфорта и обратиться к цифрам и пресловутому мировому опыту, становится понятно, что говорить о национальной депрессии на почве переедания несколько преждевременно. В пользу этой точки зрения говорят и косвенные показатели, такие как демографическая динамика, например.
С политикой проще. Глупо отрицать, что одним из важнейших политических достижений России, чаще всего определяемого через слово «стабильность», стал беспрецедентный за всю, подчеркну, всю историю России уровень жизни и личной свободы населения.
Не желая умалять другие заслуги власти, надо признать, что и границы у нашей страны в прошлом бывали пошире, и международное влияние – побольше, и ракеты мы строили, и научные прорывы были. Но настолько сыто Россия не жила никогда, ее население никогда не имело такого доступа к материальным ресурсам, информации и свободы ими распоряжаться.
Можно говорить, что хорошо бы и посытнее и посвободнее, но об этом смотрите выше. При Владимире Путине появилось первое сытое поколение россиян за всю ее историю, не напуганное... нет, не отсутствием свободы, а прозябанием в полунищете. Если принять точку зрения о том, что «надо жить проще, духовней», то надо признать и это достижение за ничто, т.е. фактически поставить крест на пятнадцати годах истории страны, накопленном за это время опыте и так далее.
На этом поле играют сторонники второго варианта: «кризис – это возможности». Их риторика, замаскированная подобными прогрессивными лозунгами, фактически остается риторикой подобного же отрицания итогов последних лет. Когда вам говорят о том, что у нас тут «возможности», сейчас все будет по-новому, не бойтесь бедности, то следует напрячься – вас явно хотят обокрасть те, у кого за эти годы ничего не вышло. «Новые возможности» – это не возможности для вас, а для тех, кто это говорит.
Таким образом, универсальным маркером негативного сценария становится тезис о том, что «бедность – это нормально», что ограничения – это нормально. Это, конечно же, неправда. Описывая Австро-Венгерскую Империю XIX века, С.А. Маккарти говорил: «Когда деньги в небольших количествах добыть легко, а усилия необходимо прилагать только для того, чтобы заработать большие деньги, тогда они достигают своего высшего великолепия: становятся почти незаметны. Слуги, а не господа, они поддерживают утонченный стиль и филантропию».
Последние пятнадцать лет дали России и ее гражданам уникальный опыт сытости, опыт оценки качества вещей – от продуктов питания и гаджетов до услуг здравоохранения и образования. Это не уникальный опыт: такие страны, как Япония, переживали нечто подобное в XIX веке.
Это знание стоит дороже нефти и газа, поскольку позволяет не только оценивать чужое, но и претендовать на создание собственного. Важно не забывать о стандартах и технологиях, знание о которых мы получили за предшествующие годы.
Тут и находится точка принятия решения: либо, руководствуясь опытом последних пятнадцати лет, трудясь, вернуться к тому уровню благосостояния, которого мы достигли, или пойти по пути отрицания и либо скатиться в суеверные поиски ложной «духовности» (а говоря проще – повода к лени), либо уйти в другую крайность и погрузиться в хаос «новых возможностей».
Сейчас, когда наши «жилеты» перестали быть целью и волна отхлынула, только от нас зависит, приобретут ли они прелесть или превратятся в лохмотья.
