28 ноября 1943 года, 70 лет назад, открылась Тегеранская конференция союзников по антигитлеровской коалиции, первая во время войны, а для Сталина вообще первая встреча лидеров «большой тройки»: Рузвельта, Черчилля и Сталина. Традиционно ее принято связывать с успехами в войне против Германии на протяжении 1943 года, с «коренным переломом» в войне усилиями прежде всего Советского Союза. Это верно.
Именно в Тегеране был решен вопрос о границе СССР и Польши по «линии Керзона
В связи с тем что наметилась уже перспектива «послевоенного устройства», лидеры великих держав встретились лично, чтобы эту перспективу и обсудить. Но для начала ее надо было приблизить, поэтому, несмотря на уверенную позицию Сталина, он настойчиво поднимал затянувшийся вопрос об открытии «второго фронта». И не на Балканах, как предлагал Черчилль, а во Франции, с чем согласились Сталин и Рузвельт.
Вообще, Тегеран-43 – это интересный факт согласия прежде всего этой «двойки» часто в противовес по-прежнему недоверчивому к СССР Черчиллю. Даже на известной фотографии трех вершителей судеб мира это как-то проявилось: Сталин и Рузвельт сидят рядом в спокойных позах, чуть развернувшись друг к другу, а сбоку – как будто чем недовольный Черчилль.
Черчилля можно было понять, поскольку СССР явно совершил прорыв – от пакта Молотова – Риббентропа с фашистской Германией к встрече сразу с двумя руководителями Запада, да еще явно с позиций вынесшего наибольшие тяготы будущего победителя, чьи интересы они теперь вынуждены учитывать. И действительно, это сделать пришлось всерьез.
Именно в Тегеране был решен вопрос о границе СССР и Польши по «линии Керзона», как очень похоже записано и в пакте Молотова – Риббентропа, а если Польша хочет побольше себе земли – пожалуйста, за счет Германии на западе. Восточную Пруссию, оплот германского милитаризма и прусского духа, тоже решили отдать СССР.
В Тегеране фактически было молчаливо санкционировано и присоединение к СССР Прибалтики в 1940 году, хотя формально западные союзники никогда этого не признавали, да какая разница, не протестовали же. Германию хотели было уже раздробить на мелкие государства, да вовремя опомнились (может, вспомнили о последствиях Версальского мира после Первой мировой войны, а может, кто-то, причем необязательно только Сталин, надеялся целиком подчинить ее своему влиянию). Отложили решение германского вопроса – и правильно, впереди еще были полтора года войны. Но СССР достаточно легко пообещал вступить в войну с Японией, какими бы тяжелыми ни были его потери.
Может быть, потому что практически параллельно с Тегераном в Стокгольме происходили секретные попытки опять наладить контакты с Германией, но ничего не вышло. Сторговаться на этот раз не удалось, и Сталин развернулся лицом к тем, кто теперь был готов пойти с ним на контакт.
Эта конференция традиционно рассматривается как большая победа советской дипломатии, пример начавшегося сотрудничества и возможности договориться. А нельзя ли ее оценить как настоящее, прочное воплощение большинства тех пунктов, которые были намечены в пакте Молотова – Риббентропа и Договоре о дружбе и границах с Германией в сентябре 1939 года, уже после начала Второй мировой войны?
Или как очередной договор о разделе освобожденного ими от фашизма, но все-таки суверенного мира, установлении новых сфер влияния? Если соглашаться с концепцией насильственного, по сути, присоединения Прибалтики к СССР, то не повторение ли это в другом месте и с частичной сменой актеров «Мюнхенского сговора» 1938 года? Вопросов много.
А схема раздела власти в мире с позиций сильного – одна. Изжила ли она себя в современном, по идее, многополярном мире?
Источник: Блог Романа Авдеева
