Ученые обожают классифицировать историю. Склонным к политологии людям бывает приятно распластать ее на эпохи империй, форм правления или доминирования какой-либо идеологии. Любители военного прошлого с наслаждением рубят исторический процесс на мирные и конфликтные части. Экономистам нравится «упорядочивать» все по технологическим укладам либо разделять историю на доиндустриальную, индустриальную и постиндустриальную эру. Во всем этом так легко запутаться, что можно совершенно потерять след, ведущий к современному кризису в экономике.
Классифицировать грянувший в 2008 году глобальный кризис не только принято, но даже модно
Подходов к систематизации прошлого накоплена масса. Фридрих Энгельс как-то заметил, что классифицировать можно по какому угодно признаку, хоть по маслу, намазываемому на бутерброды. Вопрос состоит лишь в том, что систематизация должна давать больше, чем саму себя. Она должна позволять понять природу процессов, открыть причины явлений, общую взаимосвязь событий. Может показаться, что плохо в этом плане дело обстоит с классификаций истории только у «буржуазной науки». Однако многие левые мыслители ничего не могут предложить, кроме старых шаблонов. Главный порок таких ученых в том, что свою классификацию они оправдывают правильными постулатами о материальном рождении ее причин. Однако это никак не отменяет азбучных ошибок.
Может показаться вполне логичным разделить историю древнего мира на периоды ранней монархии, рабовладельческой демократии и поздней монархии, выражающей диктатуру класса рабовладельцев. Увы, подобный взгляд на прошлое выбрасывает за борт самое главное – экономические причины политических явлений. Возможно, это еще не самое страшное: феодализм можно поделить на периоды натурального хозяйствования, сословной и абсолютной монархии, недолго думая, смешав хозяйственный базис с выросшей на нем надстройкой. Об особом влиянии последней на свое основание вообще мало кто задумывается при поиске «идеальной классификации» истории. Однако для понимания истории вообще и современности в частности необходимо не политическое или политико-экономическое выделение периодов. Экономика должна объяснять все.
Установление в российской академической мысли господства либеральной экономической теории отнюдь не дарует средство научного объяснения истории. Неолиберальная теория является идеологией, ее «научность» основана на множестве аксиом, которые в соприкосновении с реальной экономической историей рассыпаются. Объяснять историю должен анализ экономических фактов, взятых из нее самой.
Древняя – рабовладельческая – эра складывается из этапов господства натурального хозяйства, рождения рыночной экономики, перехода ее от мелкотоварной фазы производства в эпоху господства более крупного хозяйства. Восточные монархии древности – Египет или Вавилон – имели основанием еще господство натурального производства. Греческие полисы именно потому дают пример расцвета демократии, что это было общество мелкого товарного производства, как в селе, так и в городе. Оно господствовало; рынок определял развитие. Римская империя – это детище уже крупно-земельного рабовладения. Множество поместий в руках сословия сенаторов работало на рынок. Упадок и крах империи был связан с упадком в ней товарно-денежных отношений, разрушением базового для всего экономического развития спроса.
#{intervieweco}Средневековье начинается со времени натурализации хозяйства на селе, а следом упадка городов. Затем в Европе растет производительность труда крестьян, класс феодалов даже старается ускорить срастание деревни с городом: вводятся денежные налоги и оброк. Новое оживление товарно-денежных отношений приводит к росту городов, активизации торговых сношений. Формируются первые зоны повышенной концентрации городов, а значит и капиталистических отношений. В Северной Италии и Фландрии города к XIV столетию меняют тип окружного сельского хозяйства, делая его рыночным. Антонио Грамши отмечал, что в итоге рыцарство Северной Италии превращается в гражданское ополчение.
В XIV веке Европу постиг страшный экономический кризис. Его породило не перепроизводство товаров или их недопроизводство. Это был аграрный кризис, положивший конец эпохе феодализма. Рост сельского населения привел к истощению почв. Потребовалось изменение техники ведения хозяйства, а заодно и городского производства, но раньше пришла чума. Она унесла, вероятно, треть населения Европы. Зато новая эра оказалась рыночной, несмотря на наличие массы крестьян, ведущих еще натуральное хозяйство. Его эксплуатация оказалась капиталистической. К примеру, в Польше XVIII века крестьян заставляли трудиться на барской пашне почти всю неделю, что вело к их обнищанию, но обогащению шляхты. Зерно, выросшее на ее полях, шло на внешние рынки. Таким же образом Россия развивала производство льна.
Марксистский историк Михаил Покровский отмечал, что торговый капитализм строился на капиталистической эксплуатации более ранних форм общественной организации, таких как сельская община. В эпоху его расцвета (до конца XVIII века) сложились мощные торговые монополии, объединившие в общем деле аристократию и финансистов. Шло развитие мануфактурного производства, в городах лавки плодились как грибы. Освоение европейцами Нового Света велось под контролем торговых акционерных обществ. Они обладали огромными капиталами, тогда как промышленность была еще в зачаточном состоянии. Ее час пробил после того, как в 1770-е годы мир потряс новый переломный кризис.
Время промышленного капитализма настало не потому, что накапливание капитала позволило создать фабрики. В торговле, кредите и бумажном обращении капитал имелся в очень большом объеме, но в производство он шел неохотно. В Англии промышленность росла в новых городах, зачастую долго не избиравших депутатов парламента. Во Франции переход к промышленному капитализму потребовал Великой революции и охоты на торговые акционерные компании. Экспорт революции пошел на пользу промышленному становлению Европы. Возникновение к началу ΧΧ столетия индустриальных монополий стало новостью благодаря тому, что они имели в основе промышленность, а вовсе не из-за того, что явились первыми в истории капитализма монополиями. Таковыми они не были.
После очередного кризисного перелома в 1970-е годы финансовый капитал возобладал над промышленным капиталом. Господствующие на планете корпорации оказались финансовыми. Ошибкой было бы констатировать, что этим завершилось слияние банковского и промышленного капитала. В разные периоды истории внутри единой системы оба этих сегмента менялись в роли господина положения, что было связано с конкретными условиями. В наши дни существует мировой блок финансовых корпораций Запада и сырьевых монополий, не исключающий противоречий. Последней новостью экономической истории планеты стал современный экономический кризис.
Классифицировать грянувший в 2008 году глобальный кризис не только принято, но даже модно. Его ухитряются выводить из ошибок банков, денежной политики США, раздувшихся пузырей на фондовом, сырьевом или жилищном рынке. Но выводить его необходимо из всей истории экономического и капиталистического развития.
Исторический опыт говорит, что современный кризис происходит из проблем спроса и предложения, не понимаемых узко как товарное перепроизводство. Главная особенность современного кризиса в том, что перепроизводство он не позволяет ликвидировать без глубоких перемен в структуре экономики, технологий индустрии (включая энергетику) и политической организации общества. Отсюда безрезультатность консервативных попыток покончить с мировым экономическим «замедлением».
История человечества полна кризисных периодов. То рынок вытеснялся натуральным хозяйством, то снова брал верх. Долгое время капитал рос и создавал первые акционерные монополии, но затем наступал перелом, и на первый план выступила индустрия. В более поздние периоды крупные кризисы рождали новые отрасли, меняли структуру экономики. Нечто подобное случится и на нашем веку.
Специально для газеты ВЗГЛЯД
