Как пираньи набросились на останки семьи Пороховщиковых любители романтических слезливых историй. Вот очередная няшка у Миши Зеленского, сплетницы и разносчицы быдлячьего гламура. Какие-то алкоголические девицы засняты скрытой камерой, мифические друзья дома, сомнительные коллеги (непонятно, по какому делу) и одноклеточные родственники.
Вчера весь день я гнала от себя этот ужас. Старалась не думать, не представлять, КАК это случилось. Сейчас увидела фотографию повешенной Ирки, с нелепым тройником на шнуре.
История этой семьи – это история безумия, история убийства. Когда-нибудь эта история станет основой для фильма ужасов, для настоящего хоррора. Безумный этот человек, прикидывающийся рассудительным мужчиной и русским дворянином, в течение тридцати лет сводил с ума свою жену, практически убивал эту женщину и убил ее. И знали об этом все те, кто наблюдал эту трагедию с близкого расстояния.
Сколько сладких фильмов и передач было снято на телевидении о «возвышенной» любви закоренелого холостяка и восторженной девочки. Она молила о помощи даже в этих пошлых глянцевых открытках. Она же говорила об этом, но никто не слышал. О том, как он запрещал ей рожать. О том, как фанатично служил своей матери, был ее абсолютным рабом. О том, как вымещал ненависть на жене. О том, как вознамерился воскресить умершую мать. О том, как Ирка всю жизнь была заложницей этого жуткого дома, изъетого чумой, болезнью, безумием.
Теперь, когда Ирки нет, раскручивается тема ее «жуткой депрессии», которая привела ее к самоубийству. Типа мама умерла, собака умерла, Пороховщиков в инсульте.
И никто не скажет правды.
Я работала в театре Пушкина в тот период, когда роман юной костюмерши и большого артиста был в самом разгаре. Ирка Жукова была светлой, компанейской, веселой девчонкой, влюбчивой, доверчивой, смешливой. Выпить любила уже тогда, да. Но кто не любит выпить в богемной театральной среде, в хорошей дружеской актерской компании?
Любовь к Шалвовичу у Ирки развивалась стремительно, страстно, с бурными выяснениями отношений, ссорами, примирениями. Но весь театр знал, что любовь эта сокрушительна, а Шалвович – человек с замашками тирана.
За тридцать лет он превратил ее в безумную старуху, с помутившимся рассудком, с собачьей преданностью в выцветших от постоянных истерик глазах, с внешностью бомжихи. Не знаю, бил ли он ее, но не удивлюсь, если бил.
Его суждения о жизни, о политике, о женщинах были, мягко говоря, сильно оригинальными. Убежденный сталинист, сторонник репрессий и расстрелов, он, тем не менее, считал себя дворянином и выдавал свою мракобесную философию за мужские принципы. Эти принципы не мешали ему с удовольствием красоваться в различных скандальных ток-шоу, раздавать интервью желтым изданиям, не стыдясь, рассказывать о самых интимных сюжетах своей и ее личной жизни, устраивать публичные разборки со своими родственниками... И никто не замечал надвигающегося ужаса.
Я не психолог, но что-то мне подсказывает, что бывшие невинные романтические девушки эти, попадающие в волосатые лапы «художников»-педофилов, возомнивших себя Гумбертами-Гумбертами, переживают совсем не опыт любви, а опыт сексуального и морального насилия со всеми жуткими последствиями. Преступления эти не подпадают ни под одну уголовную статью, бытовые насильники и педофилы находят себе новые жертвы и вновь разглагольствуют по телевизору о высокой и вечной любви, посланной им богом.
И Ирку никто не спас. Не от петли. А от Пороховщикова.
Источник: Блог Ксении Лариной
