Фрагмент небольшого внутреннего документа, отправленного мной вверх по вертикали пару недель назад
К СТРАТЕГИИ ВЫБОРОВ – 2011
Главный вопрос кампании для избирателя: оставлять нынешнюю «партию власти» или менять на другую?
В пользу второго варианта много доводов. Есть свидетельства об усталости людей от одних и тех же лиц во власти, одной и той же риторики, методов, политического стиля правящей партии. Растут персональные претензии ко многим функционерам, олицетворяющим действующую власть. Есть эмоциональный запрос на качественное обновление существующего политического устройства, недовольство еще вчера вполне лояльных групп. Накапливается груз нерешенных проблем. Меняется экономика.
Драматургия 2011 г. — конфликт между нарождающейся энергией будущего «самостоятельного сословия» — «новых сердитых» — и существующими группами рентополучателей
Меняется коммуникативная структура общества, и, соответственно, меняется восприятие одних и тех же реалий. Будучи занята потоком текущих задач, власть не справляется с самообновлением, подчас отстает от быстро меняющейся ситуации.
Традиционный «охранительный» аргумент о рисках этой смены сегодня уже не выглядит таким уж бесспорным. Да, сегодня нет альтернативного политического субъекта, способного «здесь и сейчас» принять на себя бремя управления страной. Однако иногда просто необходимо менять опытных управленцев, вводя в бой свежие кадры, даже с риском ошибок на этапе их вхождения во власть – просто для того, чтобы не допускать губительного застоя в системе.
Но главный аргумент в пользу такой смены даже не это, а изменившийся набор задач, стоящих перед страной. Опасность решать их посредством инструментов, созданных для предыдущего цикла, и потерпеть по этой причине неудачу достаточно высока. А значит, перед вхождением в кампанию в любом случае необходима ревизия существующих подходов, честный ответ на вопрос: будет ли в новые времена «работать» то, что приносило успех в предыдущий период? Без такой ревизии входить в кампанию попросту нельзя.
Ниже – попытка этой ревизии.
Change of wind
Три десятилетних этапа:
- 1990-е – этап борьбы за выживание
- 2000-е – этап собирания страны
- 2010-е – этап качественных изменений
Каждое новое десятилетие – перемена ветра. Сейчас ветер опять переменился (как это было и в 1999–2000).
В 2011 г. мы вступаем в новый этап. Но не с чистого листа: мы обременены наследием предыдущих двух. От каждого из предыдущих этапов нам достались активы и пассивы.
Каждый новый этап – качественное изменение системы.
- В 90-е государство, борясь за выживание, сбрасывало с себя все, чем не могло управлять («берите себе столько государства, сколько можете унести»).
- В 2000-е, собирая страну, ставило под контроль все, до чего могло дотянуться («сделать Россию сильной, единой»).
- В 2010-е приоритеты системы – уже не только (и не столько) сила и единство: теперь она должна стать умной, адаптивной, технологичной и открытой.
Когда «меняется ветер»? Тогда, когда система решает свои предыдущие задачи и на повестку дня встают новые. Большая часть этих новых задач является прямым результатом того, что предыдущие решены.
Что изменилось за 10 лет?
- в 99-м люди молчали и ждали, что скажет власть (главное было – найти нужные слова). Сегодня люди не столько хотят слушать, что им скажут, сколько хотят быть услышанными сами. Правильно работающие механизмы обратной связи сегодня важнее, чем «прямая» коммуникация. Именно поэтому интерактивные формы (Интернет) становятся важнее, чем однонаправленные (телевидение).
- в 99-м людей заботила главным образом их собственная жизнь – свой достаток, достаток своих близких и т.д. Им было неважно, как живут все остальные, как живет государство. Сегодня их волнует не только и не столько то, что происходит в их собственной квартире, но и то, что происходит в их дворе, городе, регионе, стране. Они уже готовы разделить с государством часть ответственности за это.
- в 99-м главным для большинства был поиск источника средств к существованию, безотносительно к его качеству. Сегодня вопрос не только в том, сколько у тебя денег, но и в том, откуда ты их берешь.
- в 99-м уже существовал, пусть и небольшой, «средний класс»; но он был самой аполитичной из групп населения. Политизированными были только малобюджетные группы, живущие благодаря помощи государства. Сейчас средние политизируются. У этой группы совсем другой запрос к власти – уже не «помогите чем можете», но и не «отстаньте от нас и дайте жить». Формирующемуся новому классу нужно честное государство (отсюда антикоррупционный запрос), открытость власти (отсюда требование прозрачности госуправления и особенно госрасходов), участие в принятии решений (отсюда требование политической конкуренции, свободы дискуссий и собраний, локальные взрывы гражданской активности по острым темам – правозащитным, экологическим и т.д.)
Коллективное сознание нового протестного слоя (назовем его «новые сердитые») — это сознание бунтующего подростка
Новые группы действуют не в безвоздушном пространстве. Наряду с ними существует мощный конгломерат сил, сформировавшийся вокруг власти на предыдущем этапе. Их базовой установкой остается патернализм, т.е. потребительское отношение к государству как к неиссякаемому источнику различных благ – политических (так они относятся к «партии власти»), экономических (госсектор и система обслуживания госрасходов), социальных (бюджетораспределительные каналы и живущие за счет бюджета слои и группы – от сверхбогатых до самых бедных). Их запрос к государству остается прежним: увеличение госрасходов и борьба за их перераспределение внутри сложившейся системы.
Драматургия 2011 г. – конфликт между нарождающейся энергией будущего «самостоятельного сословия» – «новых сердитых» – и существующими группами рентополучателей.
Данный расклад содержит в зародыше контуры будущей, пока еще не оформленной институционально, новой российской двухпартийности. Скорее всего, следующий политический цикл будет посвящен ее окончательной демаркации.
На данный момент оформлению «нового класса» в полноценную партию налогоплательщиков (противостоящую в рамках системы партии бюджетополучателей) мешает ряд факторов:
- «новые сердитые» уже психологически воспринимают себя как налогоплательщики, но их реальный, выраженный в цифрах налоговых поступлений вклад в формирование национального дохода пока еще смехотворно мал по сравнению с сырьевой рентой.
- «новые сердитые» уже созрели до гражданской активности, но пока еще не готовы не то что к партизации, но даже и к какому-либо организационному оформлению своей деятельности. Их хватает в лучшем случае на ситуативные кампании-флешмобы.
- крайне низким остается общий уровень политической культуры. Доминирующей остается привычка к дискредитации института выборов как такового, государство все еще одиноко в своей борьбе за повышение прозрачности и контроля процедур.
- слабость системной оппозиции. Ее вожди остаются во власти старых патерналистских стереотипов, они продолжают использовать старую социал-распределительную риторику и «не схватывают» появляющиеся новые формы протестной активности. Это по факту уже привело к формированию «двух оппозиций» – «старой» и «новой», конкурирующих за протестную повестку.
- отсталость российских медиа, крайне плохо умеющих осваивать новые коммуникативные средства и среды. Массовая коммуникация все более смещается в эти среды (блогосфера, социальные сети и др.,) а медиа остаются в старых форматах, отчаянно пытаясь удержать уходящую от них аудиторию. В новых средах появляются новые звезды, новые сообщества и площадки, находящиеся по отношению к старым в состоянии взаимного непризнания.
Инициация гегемона
Основной признак политического ландшафта 2000-х – аполитичность «среднего класса». Это создавало ситуацию, в которой массовая политика была исключительно делом низкоресурсных (т.е.бюджетозависимых) групп. Наблюдался парадокс: с одной стороны, установка на количественный и качественный рост «среднего класса» была одним из главных предметов заботы государства; с другой – по мере того, как люди решали свои задачи экономического выживания и пополняли ряды «среднего класса», они «выписывались» из политически активного слоя в абсентеистское «болото».
В то же время основным, если не единственным предметом политики, оставалась борьба за распределение средств государственного бюджета. Вокруг этого процесса сформировалась коалиция «верхних» (т.е. непосредственно причастных к управлению потоками) и «нижних» (тех, для кого социальная помощь государства – главный, а то и единственный источник средств к существованию). Те же, кто переходил из «нижних» в «средние», тем самым попутно исключал себя из политики. В результате борьба власти за повышение уровня и качества жизни граждан превратила политическую систему в машину перманентной деполитизации наиболее активных слоев населения. Решил свои проблемы – можешь больше не думать, за кого идти голосовать.
Мы воспринимаем сами себя — и нас воспринимают в мире — не только «партией», но и страной жуликов и воров
Сейчас, в начале 2010-х, ситуация начинает меняться. Средние слои, в которых ранее аполитичность считалась эталоном вменяемости и адекватности, более не хотят оставаться в стороне от общественной жизни. Моральной нормой для этих слоев все более становится активная гражданская позиция. Соответственно, начался активный поиск приемлемых форм участия в общественной жизни.
Однако массовая политизация нигде и никогда не бывает благостным, инерционным процессом. Она всегда и всюду проходит через конфликт. Причина этого кроется в самой природе процесса пробуждения в человеке гражданского самосознания. Наиболее уместной аналогией здесь является превращение человека из ребенка во взрослого, проходящая через подростковую стадию. Норма первичной реакции подростка на социальную реальность, с которой он сталкивается впервые в своей жизни, – резкий, витальный протест. И адресатом этого протеста, как правило, являются опорные институты государства и общества.
Коллективное сознание нового протестного слоя (назовем его «новые сердитые») – это сознание бунтующего подростка. На этом этапе важно правильно диагностировать антропологические причины такого «бунта», в котором, по сути, главную роль играет не столько протест, сколько неуклюжая попытка привлечь к себе внимание, заставить «взрослых» разговаривать с собой на равных, а не как с несмышлеными детьми.
Есть наиболее распространенные ошибки в реакциях, нередко оказывающиеся фатальными для государств, еще вчера казавшихся оазисами стабильности.
Ошибка первая – игнорировать этот бунт, считая его несерьезным и политически незрелым (что, как правило, так и есть, но дать себе отчет в этом подростковое сознание еще не в состоянии).
Ошибка вторая – пытаться сюсюкать, как это делают взрослые с детьми, рассказывая им сказки: чуткое ухо «социального подростка» сразу ловит фальшь и манипуляцию, и это выступает катализатором эмоционального взрыва.
Ошибка третья – сразу пытаться интегрировать новые протестные группы в существующую социальную систему, навязывая им уже имеющиеся в ней организационные формы: такие формы, как правило, вызывают неприятие просто в силу того, что воспринимаются как архаичные и «вчерашние».
Выстраивание коммуникативного контакта с пробуждающимся гражданским самосознанием – тонкая, очень специфическая работа, требующая, во-первых, чуткости и терпения, а во-вторых, нестандартных решений и творческого подхода. Риски этой работы всегда высоки; но цена вопроса – самосохранение институтов государства.
«Новые сердитые» и партия власти
Характерный признак неофита – фиксация на внешних формах, без попытки проникнуть во внутренние механизмы, которые они оконтуривают. В этой связи неудивительно, что первичный объект атаки со стороны новых протестных групп – «власть», понимаемая через ее публичное представительство – «партию власти».
Коммуникация с «новыми сердитыми» для нашей «партии власти» – «Единой России» – оказывается крайне непростым делом. Ее сегодняшняя архитектура попросту не имеет необходимого интерфейса для такого взаимодействия. Она сконфигурирована под совсем другие задачи, характерные для предыдущего политического цикла.
#{best_opinions}Главной электоральной технологией «ЕР» до сих пор было взаимодействие с теми группами населения, которые пока еще не нашли себя в новой экономической реальности. Именно эти группы до сих пор составляют ее электоральное ядро. Ими партия воспринимается в первую очередь как защитник и помощник, даже «спасатель» в непростой борьбе за существование. Ей (в первую очередь персонально В. В. Путину как ее лидеру) делегируется ответственность за все происходящее, т.е. собственно «власть», в обмен на гарантии помощи, социальной поддержки. На более простом языке формула «общественного договора» между такими группами и «партией власти» выглядела так: «делайте что хотите, но помогите мне выжить».
Выходить с такого рода предложением к «новым сердитым» – политическое самоубийство. В сознании «гегемона» (безотносительно к тому, соответствует его самоощущение реальности или нет) он уже вполне обеспечивает себя сам и ни в чьей «поддержке» не нуждается. Более того, он категорически не готов разменивать имеющиеся у него гражданские права на какие-либо блага от власти. Он уверен, что непосредственные носители этой самой «власти» в любом случае получают больше, чем благодетельствуемые ими сограждане, и, в отличие от подсаженных на велфер, его это злит. Он борется за участие в принятии решений по поводу распределения общественного богатства – не столько в целях обогащения, сколько в целях самоутверждения. И, главное, он не столько хочет слушать других, сколько хочет быть услышанным сам, даже если на поверку обнаруживается, что по существу сказать ему нечего.
Сегодняшний гегемон не считает нужным повышать уровень своей политической компетентности для участия в делах управления страной. Ему кажется, что он и так достаточно компетентен для этого «по праву рождения». Будучи продуктом потребительской цивилизации, т.е. «юзером», он исходит из подразумеваемо-умалчиваемого предположения, что все необходимые «гаджеты» для управления этой штуковиной (государством) уже существуют и работают; и все, что ему необходимо, – получить к ним доступ и разобраться, на какие кнопки нажимать. Объяснений, что такой интерфейс еще толком не работает, он не приемлет, воспринимая их как свидетельство неправильной работы системы (т.е. «коррупции»).
Мировой контекст: эпоха глобальной нестабильности
Описанные выше тенденции характерны не только для нашей страны. События, потрясшие зимой 2010–2011 г. целый ряд казавшихся стабильными стран, – яркое тому доказательство. Новый, сформировавшийся уже после кризиса 2008 г. мировой контекст – это слабение прежнего лидера (сохраняющего, тем не менее, значительное влияние и на мировые процессы, и на нас в том числе), а также новые вызовы глобального мира. Нам необходимо менять восприятие себя и своих взаимоотношений с внешним окружением. Если раньше мы отстраивались от «чужой» сверхдержавы, то теперь – от угроз, связанных с хаотизацией и глобальной нестабильностью. Это очень разные стратегии – ожидать атаки сильного и организованного врага или ожидать нашествия варварских орд. Воевать против «чужого порядка» или против хаоса, который в некотором смысле ничей, но зато является угрозой для всех.
Особенностью новых протестных групп является то, что они состоят из людей, уже осознающих себя живущими в глобальном мире. Им свойственно сравнивать положение дел в нашей стране с теми странами, где они либо бывают сами, либо знают о них через посредство глобальных медиа. Им чужда идея любой российской «особости», если такая «особость» оказывается на поверку нашим недостатком, а не преимуществом. А значит, в диалоге с ними бессмысленными выглядят любые ссылки на «российскую специфику» при описании той или иной проблемы, равно как и попытки камуфлировать отсталость патриотизмом. Право на «нестандартные решения» появляется только в тот момент, если удается доказать, что эти нестандартные решения действительно превосходят по качественным характеристикам известные всем мировые аналоги.
В первую очередь это касается объявленных амбициозных планов по модернизации экономики.
Модернизация vs труба
Богатство ценно только не само по себе, но и как индикатор твоего социального успеха. В неравенстве возможностей – главная проблема модернизации в условиях ресурсного государства. Призывая молодых участвовать в модернизации, мы показывает им долгий и трудный путь к богатству и успеху. Но в то же самое время у них перед глазами всегда есть примеры более легкого и быстрого пути – те, кто имеет выгодную долю в сырьевой ренте или бюджетных потоках.
Одни на свой страх и риск осваивают новые технологии, создают и внедряют инновации, в то время как другие получают богатство и успех гораздо быстрее, попросту перераспределяя в свою пользу уже существующие потоки. Вполне логично, что в этой ситуации активность людей смещается именно в сферу борьбы за такие потоки, в т.ч. борьбы политической.
Пока есть Рублевка и есть гламур, с понтом и шиком напоказ проедающий незаработанные деньги, никогда и никого калачом не заманишь на трудную созидательную работу по модернизации. Публичное сверхпотребление элиты стимулирует все остальные слои общества к сугубо перераспределительной активности – как в хозяйственной, так и в политической сфере.
У денег – от миллиардных состояний до сумм размером с СМС-ные микроплатежи – должна появиться собственная «кредитная история», социально признанная и морально одобряемая большинством. Пока это не так, мы воспринимает сами себя – и нас воспринимают в мире – не только «партией», но и страной жуликов и воров.
Тем не менее крайне важно разобраться с надеждами побороть коррупцию посредством демонтажа государства в ходе народного бунта. Сейчас уже выросло и вошло в активную жизнь поколение, для которого события конца 1980-х годов, приведшие к крушению СССР, – это история, знакомая лишь по учебникам. Поэтому нам всем нелишне помнить, что советская Перестройка началась именно с кампании по борьбе с коррупцией и злоупотреблениями правящей элиты. Притом что тогдашние казнокрады по масштабам – сущие младенцы в сравнении с их преемниками в позднейшие времена.
Этот урок крайне важен: государство оказалось разрушено, политическая и управленческая система практически полностью демонтированы, страна понесла колоссальные потери, к власти пришли новые люди и новые группы, изменился сам общественный строй, однако никакого существенного прогресса в вопросе защиты национального богатства от расхищения не вышло. И нет ни малейшей гарантии, что в следующий раз выйдет лучше.
Сегодня есть исторический шанс сделать ставку на другой подход. Вместо того чтобы разрушать или разбирать по кирпичикам систему (сколь угодно слабую и несовершенную) – укреплять, развивать и совершенствовать ее механизмы, шаг за шагом меняя и обновляя те элементы системы, которые можно диагностировать как corrupted. Такого рода содержательную альтернативу идеям радикального слома правильнее всего назвать «умной политикой».
Трудное, сложное и простое
Президентский тезис об «умной политике» был услышан как призыв к усложнению системы. На самом деле речь идет о такой сложности, цель которой – простота.
«Сложное» и «трудное» в русском языке вовсе не синонимы. Скажем, стирать белье в тазу – трудное дело. В стиральной машинке – проще. Притом что сама стиральная машинка – достаточно сложный механизм. Но это та сложность, которая нужна для того, чтобы облегчить и упростить дело, которое раньше было трудным.
Похожая задача у политической машины под названием «демократия». Демократическая политсистема – крайне сложный механизм, предназначенный для того, чтобы упростить и облегчить процесс коллективной выработки и реализации политических решений. То, что составляет главную трудность при коллегиальном управлении. Смысл громоздких и дорогостоящих демократических процедур – сделать доступным для любого обычного гражданина, не являющегося профессионалом в государственном управлении, участие в делах страны на том уровне, который он сам считает для себя достаточным.
Чем сложнее система, тем выше риск ее разбалансировки. Сломать стиральную машинку легче, чем вывести из строя старый жестяной таз. А это значит, что любая сложная, современная машина должна обладать достаточным количеством степеней защиты, в т.ч. так называемой «защиты от дурака». Следовательно, с развитием и усложнением политической системы неизбежно должны развиваться и ее защитные механизмы; и это не имеет никакого отношения к ограничению свобод.
Задачи власти
В данном контексте задача системы – не просто научиться находить общий язык с «новым гегемоном», но и предложить ему user-friendly интерфейс для участия в управлении государством. Разработка, «обкатка» и ввод в строй такого интерфейса целиком на ответственности «правящего режима»; успех в решении этой задачи – залог его самосохранения.
Рассматривая под этим углом существующую у нас на данный момент многопартийную демократию, необходимо задать главный вопрос: является ли она, хотя бы в прототипе, таким интерфейсом?
Наше убеждение состоит в том, что – да, является. При всем несовершенстве, «кривизне» и ограниченности возможностей «система в целом сложилась и функционирует нормально» ©Д.А.Медведев. Более того: в своей основе она уже содержит все необходимые механизмы для инфильтрации новых групп и сил, их превращение в активные, полезные элементы политической конструкции. Парадоксальным доказательством этого тезиса являются те формы, которые принимает сегодня активность «новых сердитых».
Дело в том, что практически все эти формы инициированы и подготовлены самой властью. Антикоррупционные движения используют в качестве источников информации те публичные ресурсы, которые созданы государством для опрозрачивания госрасходов.
Гражданские, правозащитные, экологические организации пользуются теми возможностями, которые созданы государством для развития институтов гражданского общества. Политические партии задействуют ресурс государственных СМИ для предвыборной агитации в рамках закона о равном освещении их деятельности. Кампании по сбору средств на те или иные общественные инициативы стали успешными и массовыми благодаря усилиям по развитию цифровых средств коммуникации и систем электронных платежей. И т.д., и т.п.
Более того: даже публичная идеология новых протестных групп – борьба с коррупцией, модернизация экономики, демократизация и развитие институтов гражданского общества, справедливое перераспределение сырьевой ренты, прозрачность работы власти, удобство и качество госуслуг, порядок и безопасность – не просто не является чем-то другим по отношению к идеологии власти. Протестные группы слово в слово повторяют то, о чем уже много лет говорят президент, премьер и правящая партия с самых высоких трибун. Их претензии к государству возникают в тех местах, где эти слова расходятся с делом. И – надо признать – нередко (хотя не всегда) эти претензии оказываются справедливыми.
А значит, никаких оснований для войны не на жизнь, а на смерть между «партией власти» и «новыми сердитыми» не существует. И, следовательно, необходимо найти формы для совместной работы по совершенствованию, исправлению и – здесь уместно использовать это уже почти набившее оскомину слово – модернизации нашего государства.
Но если таких форм найти не получится, тогда политическое будущее нашей страны окажется под нешуточной угрозой.
Источник: Сайт Алексея Чадаева
