«Душу свою вынуть – и протянуть»

В 2008 году Любовь Аркус, главный редактор киноведческого журнала «Сеанс», прочитала сочинение мальчика-аутиста Антона Харитонова. Вскоре она нашла автора сочинения, и четыре года борьбы за нормальную жизнь для него превратились в сюжет документального проекта «Аут».

Это не государство и не правительство выгоняют этих несчастных мам с детских площадок со словами: «Уберите своего урода

Первая часть дилогии, картина «Антон тут рядом», стала одним из трех российских фильмов, отобранных для участия в Венецианском кинофестивале. О том, что дает обычному человеку общение с аутистами и почему об их проблемах так мало говорят в России, Любовь Аркус рассказала в интервью газете ВЗГЛЯД.

ВЗГЛЯД: После прочтения этого сочинения сколько времени вам потребовалось, чтобы принять решение о начале съемок фильма?

Любовь Аркус: Три месяца. После того, как я нашла Антона, мы поехали в лагерь для детей-аутистов на Онеге. Волонтер из меня никакой, я никогда в жизни не сталкивалась с аутистами. Но мои близкие были очень вдохновлены этой поездкой и убеждены в том, что я смогу снять про это фильм. Я в этом до последнего была не уверена. Однако со мной решил поехать мой друг, выдающийся оператор Алишер Хамидходжаев. И когда он, увешанный камерами, штативами и другим операторским «железом», возник в этом лагере, стало понятно, что, хочу я этого или нет, но снимать кино надо.

Любовь Аркус: Я в 1988 году брала интервью у Иосифа Бродского. И он там мне сказал ключевую фразу: «Я лучше, чем он» – это корень зла» (Фото: seance.ru)

ВЗГЛЯД: Вы включили себя в фильм в качестве второго главного героя. Любой человек, связанный с кино или телевидением, знает, что раскрываться перед камерой невероятно сложно: от нее ничего не спрячешь. Как вы пришли к этому?

Л. А.: На Онеге я просила Алишера меня не снимать, потому что лет с 30 я перестала любить свое изображение. Но когда уже на этапе монтажа я села «складывать» фильм, то вдруг поняла, что главные кадры – именно те, в которых есть я. Мои действия и поступки ведут эту историю. Если меня убрать, то истории нет. Это во-первых. А во-вторых, у меня была ясная и четко сформулированная задача, которая заключалась вовсе не в том, чтобы показать, какое трагическое положение у аутистов в нашей стране. И не в том, чтобы зрители пожалели Антона. Я хотела, чтобы люди поняли, что Антон есть в них. И что это лучшая их часть. Поэтому мне пришлось не только ввести себя как персонажа, который действует в фильме, но и вложить туда часть своей души. Открыто провести тему, что Антон – это я.

ВЗГЛЯД: То есть существует нечто, что запрятано у нас глубоко внутри, а у аутистов, получается, активировано?

Для аутистов вежливость, за которой не стоит реальное чувство, – ужасная вещь

Л. А.: Наоборот. Это мы с возрастом активируем какие-то приспособленческие механизмы, которые помогают нам выживать. Я в буклете к фильму написала, что в каждом из нас есть другой, сокровенный человек. И для этого человека есть только одна ценность – любовь и только один страх – потерять ее. Но если мы будем по этому принципу существовать, то далеко по жизни не пройдем. И вот каждый день мы этого другого, сокровенного человека потихонечку убиваем или прячем его очень глубоко. И в какой-то момент начинаем действовать так, как будто его там и нет. Я считаю, что мне очень повезло: я встретила Антона, который мне о многом напомнил.

ВЗГЛЯД: Вы уже наверняка кому-то показывали фильм и видели реакцию на него. Это та реакция, которую вы хотели получить?

Л. А.: Да. Я не знаю, хороший сделала фильм или плохой, я столько работала над ним, что не в состоянии это оценить. Но реакция моих друзей и коллег внушает мне чувство глубокого удовлетворения. Люди плачут, причем даже те, у кого я никогда слез на глазах не видела. И я понимаю, что они плачут не над Антоном – они плачут над собой.

ВЗГЛЯД: Как аутисты реагируют на камеру?

Л. А.: Это в фильме особая тема. В авторском тексте сказано, что камера – главный герой этой истории. Камера для аутистов означает внимание к ним. Но при этом она не обладает теми человеческими качествами, которые мешают этим людям. У камеры нет второго дна, третьих планов, четвертых подтекстов. Камера не лицемерна, не фальшива, не вежлива. Я сейчас не имею в виду, что вежливость – это плохо, тут просто надо понимать, что для аутистов вежливость, за которой не стоит реальное чувство, – ужасная вещь. Они понимают, что им предъявляют что-то, чего на самом деле не существует. Ты говоришь: «Приятно познакомиться». А глаза твои показывают, что ничего приятного для тебя в этом нет. Нам по-другому не выжить, это социальная гигиена. Но проблема аутистов в том, что у них таких механизмов нет, они с паническим страхом реагируют, когда видят эти умения у других людей.

#{interviewcult}ВЗГЛЯД: И как тогда с ними контактировать?

Л. А.: Душу свою вот так вынуть – и протянуть. Больше никак. И контакт получается потрясающий, очень тонкий. Он не словами выражается. Антон говорит, но его слова ничего не обозначают. Он общается взглядом, энергией, посадкой плеч, поступками. А с твоей стороны нужны любовь и полная откровенность.

ВЗГЛЯД: Но ведь, по идее, так не только с аутистами, так со всеми надо...

Л. А.: А я вам о чем говорю? Я, собственно, этого и добивалась: чтобы люди вспомнили. Просто при общении с аутистами по-другому нельзя. По-другому – это только закалывать их лекарствами, как это у нас обычно делается. А лекарства им совершенно не помогают и превращают их в овощей.

ВЗГЛЯД: А зачем их закалывают лекарствами? Считается, что аутисты опасны?

Л. А.: Понимаете, в Антона был вложен огромный ресурс. Не только любви, но и денег, времени и сил. И не только моих, но и всей редакции журнала «Сеанс», всех моих друзей. И для того чтобы он – человек, не приспособленный для жизни во всех смыслах, – жил нормально, нужно было, чтобы 24 часа в сутки с ним кто-то находился. Но это же уникальный случай. А если такой, как Антон, попадает в интернат, то там 90 человек на отделение, и на эти 90 человек – две сестры и две нянечки. И в пять часов они уходят домой. Для аутиста такое заведение – настоящий ад. Он не может взять себя в руки, у него градус паники зашкаливает. И его закалывают лекарствами, чтобы он не бился, не кричал, не беспокоил других. По сути, это убийство. В конце концов такие люди становятся пожизненными пациентами психиатрической больницы, причем самого тяжелого отделения. Хотя на самом деле никакой патологии, опасной для общества, у Антона нет.

ВЗГЛЯД: Что государство должно сделать в первую очередь?

Л. А.: Государство должно сделать многое. Проблема аутизма не решается благотворительностью. Она может быть решена только на государственном уровне. Прежде всего нужно признать диагноз «аутизм» как таковой. Только наша страна его не признает, аутистам чаще всего записывают другие диагнозы. После этого нужно попытаться составить статистику. Сейчас ее нет, поскольку нет диагноза. И дальше необходима комплексная программа по решению этой проблемы. Нужны детские сады и школы разного типа и с разными методологиями, нужны волонтерские службы. И самая болезненная тема – это принимающая система. Я имею в виду то, что случается с аутистом, когда его родители либо погибают, как в случае с Антоном, у которого умерла мама, либо по какой-то причине больше не могут с ним справляться. Нужно решить, где им находиться, где им жить. В мире существует множество моделей, которые можно перенимать.

ВЗГЛЯД: А вы думаете, общество готово принять этих людей? Особенно учитывая тот факт, что есть еще множество параллельных миров со своим «адом»: люди с синдромом Дауна, инвалиды, онкобольные... И всем нужны помощь, понимание и любовь.

Л. А.: Я понимаю, что мой фильм мало что изменит. Но своим фильмом я обращалась не к государству и не к правительству. Я обращалась к людям. К каждому отдельно взятому человеку. Я знаю случаи, когда школа и учителя готовы были принять аутистов и заниматься с маленьким дополнительным классом. Но против были родители. Это не государство и не правительство выгоняют этих несчастных мам с детских площадок со словами: «Уберите своего урода». Это не государство, а охранник в супермаркете заламывает ребенку руки, потому что он не понимает, кто это, да и ему наплевать. Это все делают люди. Они не то чтобы не испытывают сострадания, многие как раз испытывают. Но они чаще всего не хотят знать и помнить. Так вот, почему они решили, что они лучше? Почему твоему ребенку можно гулять на детской площадке, а этому ребенку – нельзя? У меня было большое счастье в жизни, я в 1988 году брала интервью у Иосифа Бродского. И он там мне сказал ключевую фразу: «Я лучше, чем он» – это корень зла». Вообще всегда. Вот это страшно.