Мужчины и мокрицы

Одно из главных писательских преимуществ Захара Прилепина – умение включать в голове у читателя совершенно определенный социальный механизм. Прилепинские герои (автобиографический характер которых, кстати, вредно преувеличивать) функционируют как некие почвенные типажи; брутальные, но от этого не менее нежные простые люди, порожденные авторским воображением, позиционируются как выходцы из современной народной среды, из суровых поселково-окраинных недр, плохо видных столичному интеллигенту, но как бы постоянно дышащих ему в спину.

Ведь понятно, что если писатель с ореолом нонконформиста пойдет на прием к Путину и задаст ему «острый» вопрос, то все останутся довольны

Эта подразумеваемая (и колоритно иллюстрируемая) связь персонажей с «народом», представление о котором живет в читательском сознании в виде несколько одиозного, но оттого еще более притягательного стереотипа, – вещь архиважная. Она придает тексту дополнительный объем, в корне меняя отношение к героям. А следовательно (с учетом фирменной автобиографичности), и к самому писателю. Возникает впечатление, что за писателем стоят немалые, как сказал бы Андрей Вознесенский, людские количества, что в тексте транслируется энергия масс – если не масс вообще, то по крайней мере каких-то сильных, пассионарных групп и контингентов.

История эта началась, разумеется, с романтической нацбольской эпопеи «Санькя», где принадлежность персонажей к чуждому респектабельности коллективу была однозначно обусловлена их революционной деятельностью. В дальнейшем Прилепин освободил свои полотна от жестких политических рамок, нашел себя в красочных лирических зарисовках и сентиментальных жанровых сценах, но эстетика говорения «за того парня» осталась. И даже если в каких-то текстах она отсутствует, читатель благополучно вычитывает и домысливает ее сам, чему немало способствуют биографическая легенда Прилепина, равно как и (отчасти) его медийный образ.

В новом сборнике повестей «Восьмерка» Прилепин с видимым удовольствием возвращается к активному использованию вышеописанного метода. Восемь небольших повестей, вошедших в эту книгу, – по большей части как бы картины из современной (и совсем недавней) народной жизни. Написаны они так, что их краткая характеристика просто не может не включать словосочетание «пацанские истории», уже ставшее своеобразным штампом, но по-прежнему милое сердцу аннотаторов.

Взрослые и дети, а также представляющие собой нечто среднее между тем и другим «пацаны», которыми населена «Восьмерка», чужды амбициозным способам самореализации, характерным для городского социума. Центром прилепинского мира вновь становится крупнозернистая соль земли, будь то омоновцы, как в заглавной повести, жители озорно подмигивающей городу деревни, как в повести «Витек», или современные паломники, как в повести «Лес».

В мире «Восьмерки» ценится специфический кодекс мужской чести, а женщина представляется существом совершенно иной антропологической природы, нежели мужчина. Физическое самовыражение и бескомпромиссное выяснение отношений – неотъемлемая часть здешнего бытия; тот, кто в определенных ситуациях не переходит к этим видам активности, просто не может быть обитателем этой вселенной.

Восемь небольших повестей, вошедших в эту книгу, – картины из народной жизни (Фото: издательство АСТ)

Особое место в сборнике занимает повесть «Допрос», где юный интеллигент-книгочей становится жертвой ложного обвинения и подвергается зверской экзекуции со стороны правоохранительных органов. Здесь у каждого своя правда: истязаемый апеллирует к гуманистическим ценностям и незримо присутствующей либеральной общественности, а оперативник-мучитель объясняет ему, что бить и быть побитым – нормальный и даже необходимый жизненный опыт, без которого мужчина – никакой не мужчина, а мокрица.

Как и в других своих книгах, Прилепин создает до аляповатости яркие, почти клишированные образы, в которых нельзя не увидеть что-то очень знакомое. Но при этом надо понимать, что реализм Прилепина имеет довольно опосредованное отношение к реальности. Его омоновцы, брутальные опера и деревенские мужики – персонажи современной мифологии, точно так же как сам Захар Прилепин – персонаж и одновременно автор своего личного мифа.

Читая «Восьмерку», в который раз задумываешься об интересном парадоксе. Чем больше Прилепин, как и некоторые его братья по духу, культивирует брутальность, тем больше видна его зависимость от тонких и совершенно не брутальных писательских ноу-хау, едва ли не филологическая природа его деятельности. Недаром многим его героям присуща чувствительность и философичность, не очень-то характерная для реальных (то есть встречающихся в жизни) правильных пацанов. Перлы вроде «безбожно гомоня не по времени сладкоголосыми половицами» порождает, несомненно, Прилепин-филолог, а не мифический «большой писатель», он же реальный пацан, говорящий на образном народном языке.

К слову, столь же парадоксальным образом обстоит дело и с фирменной оппозиционностью Прилепина. Чем заботливее он ее обозначает, тем яснее, что в действительности его существование вписывается скорее в какие-то другие парадигмы. Потому что ведь понятно, что если писатель с ореолом нонконформиста пойдет на прием к Путину и задаст ему «острый» вопрос, то все останутся довольны и никто не будет обижен. Писателя радушно пригласят на следующую встречу, а он еще подумает, идти ли. И в результате, скорее всего, для разнообразия не придет.