Тайский массаж мозга

Прошлогодний конкурс Канн был относительно слаб, зато эклектичен – присутствовали и михалковские «Утомленные солнцем – 2», и гениальная «Поэзия» Ли Чан Дона, и «Красата» (sic!) Гонсалеса Иньярриту, и «Счастье моё» Лозницы, где эксплуатируется модная ныне (прежде всего, в самой России) тема русофобии. В таких условиях жюри под председательством Тима Бертона приняло единственно возможное решение – политическое. «Пальмовая ветвь» досталась Апичатпонгу Верасетакулу – режиссеру-гомосексуалисту из Таиланда, знающему толк в защите нелегальных иммигрантов. В том же «Дядюшке Бунми» одна из первых реплик главного героя являет собой правозащитную матрицу: «лаосцы гораздо трудолюбивее, чем мы, тайцы», и нужную пару заменителей («таджики-русские», «арабы-французы», «турки-немцы», «мексиканцы-англосаксы») вам подскажет ваше гражданство.

#{image=512959}Наряду с определением «культовый» определение «медитативный» – самое заезженное по рецензиям. Обычно за ним скрывается что-то тоскливое, неспешное, маловразумительное, и тут уж не отвертеться: «Дядюшка Бунми» именно медитативное кино, весь сюжет которого укладывается в сабж. Первые пять минут по кадру разгуливает одинокий буйвол – одно из предыдущих воплощений Бунми. Экватор придется на трагедию сиамской принцессы, которая занимается сексом с говорящей рыбой. И всё это время режиссер занимается сексом с мозгом среднего зрителя – насилие это или акт любви, каждый решит для себя сам.

Например, упомянутый выше Бертон мог решить, что, будь он тайцем, то снял бы свою «Крупную рыбу» примерно так же, как Верасетакул снял своего «Бунми». Налицо те же признаки «магического реализма» – течение времени искажено, современность соседствует с мифом, астральное – с физическим, герои на короткой ноге с духами, но никто ничему не удивляется. Женился сын на обезьяньем призраке, значит, такова его планида, и Бунми обсуждает с лохматым орангутангом искусство фотографии тем же тоном, каким только что обсуждал погоду со свояченицей. И тут, наверное, стоит пояснить, что в Индокитае свои традиции артистической игры (ярко-выраженные эмоции – редкость), у Верасетакула свои традиции кастинга (с опорой на любителей), словом, в диалоге актеров «У тебя странная реакция. – А какая у меня должна быть реакция?» легко заподозрить режиссерскую издевку пополам с самоиронией.

#{movie}В принципе, в случае с «Бунми» можно заподозрить вообще что угодно. Восточные сказки давненько нам строят глазки, но культурный код тайцев, их традиции, буддийская школа Тхеравада в замесе с деревенскими суевериями – всё это для европейца так же непролазно, как тайские джунгли, а ведь есть еще и загадочная «тайская масс-культура», отсылками к которой Верасетакул также не гнушается пользоваться. То есть ничто не помешало бы ему свести свою картину к чистому надувательству, в котором неискушенный зритель-фаранг и политкорректное жюри фестивалей искали бы скрытые подсмыслы. Равным образом туристов разводят заклинатели змей, выпивая на их глазах яд только что подоенной кобры. Равным образом туристов разводит сам Таиланд, презентуя в своих курортных зонах сосредоточение порока и оставаясь при этом страной с весьма патриархальными нравами.

Однако принять версию о надувательстве как базовую мешает тот простой факт, что снят «Бунми» с явной авторской любовью и сентиментальной нежностью. Другое дело, что данная история о смерти и распараллеленных реальностях, рассказанная вопреки всем правилам внятного рассказа, не отменяет и ироничного заигрывания с синефилами как Европ, так и Азий. Ближе к титрам режиссер вообще соскакивает на фотофильм – демонстрацию слайдов, но если в фильмах-метафорах из Вьетнама или Китая эти слайды обычно показывают зверства какой-нибудь военщины, то у Верасетакула военщина показана в обнимку с пойманным йети.

Посему этот до крайности незрелищный фильм про дядюшку-визионера может быть рекомендован к просмотру не только начитанному по верхам «небыдлу», которые смотрят подобное кино для того лишь, чтобы казаться умнее (хотя им – в первую очередь). Не только тем, кому для понимания метафоры о Платоновой пещере, ограниченности восприятия и «глазах, что должны привыкнуть к темноте» не требуется Википедия. Не только преданным фанатам Верасетакула и его «Тропической болезни». Но и тем, кому настроение фильма важнее, чем его содержание. Аналогично можно получить удовольствие от разговора с умным, но иноязычным собеседником, где значение отдельных слов компенсируется интонацией. И тебе не принципиально, что выступает этот умный собеседник как Капитан Очевидность, рассказывая нафталиновые истины про «внутреннюю красоту, которая важнее, чем внешняя», про «земные проблемы, смешные перед лицом вечности» и про «сов, которые не то, чем они кажутся».

Хочется надеяться, что именно этим и руководствовалось каннское жюри. Этим, а не тезисом «искусство не нуждается в разъяснениях» (потому что тогда в разъяснениях не нуждается и фаллос на Литейном). Этим, а не тем же, чем руководствуется букеровский комитет, награждая замешанную на африканских верованиях «черную прозу» (потому что снисходительное поощрение экзотики – тоже разновидность расизма). Этим, а не модой на «шокирующую Азию», связанную, в том числе, с кризисом христианской идентичности.

В конце концов, сам Верасетакул, заикнувшись о «переоцененности небес» и отдав должное Родине «музыкой джунглей», заставил-таки своего персонажа – буддийского монаха – сменить сангати на футболку и кеды, а на титрах зарядил бодрый и вполне себе современный рок.

То есть, прошел вершину творчества, держа курс на Запад.

Если не считать, конечно, что вершина была пройдена Верасетакулом еще в 2003-м, и вершина эта – мюзикл «Приключения железной киски», развязный трешак про трансвестита – секретного агента спецслужб.

Лично я – считаю.