«Мы не хотим писать о великом»

Некоторое время назад вниманию тех, кто любит занимательное историческое чтиво, были предложены два необычных москвоведческих труда – «Москва повседневная» и «Война и москвичи» (при прошлогоднем переиздании первый из них стал называться «Повседневная жизнь Москвы»). Перед читателем предстал московский быт начала XX века – как мирный, так и военный, т.е. характерный для периода Первой мировой. Как ни странно, этот документально-культурологический проект почти не имеет прецедентов; описанием повседневности российские историки до сих пор занимаются мало. В феврале создатели этих книг, соавторы Владимир Руга и Андрей Кокорев, выпустят следующий том серии, название которого говорит само за себя – «Москва нэповская».

Девушки, одетые в дорогую одежду, красовались перед уличной шпаной, а та специально ждала, когда они выйдут, заигрывала, бросала в витрины окурки

В интервью газете ВЗГЛЯД Владимир Руга поделился своим редким опытом архивиста-бытописателя и сравнил первую четверть прошлого столетия с нашими днями.

ВЗГЛЯД: Владимир, вы подробно описываете московские реалии первой четверти XX века. Подозреваю, что знакомство с московской повседневностью 1900-1920-х заставляет по-особому воспринимать фильмы и книги, эксплуатирующие ретро-тематику, которых сейчас так много. Если вы читаете или смотрите что-то подобное, то наверняка находите массу ошибок, мелких и не очень.

Владимир Руга: Да, конечно. Ошибок много.

ВЗГЛЯД: А можете привести пример?

В.Р.: Навскидку вспоминается случай, относящийся к отображению не «нашего» времени, а более позднего – 1940-х. Не так давно появился очень интересный фильм, рассказывающий про послевоенную Одессу – не «Ликвидация», а еще один, причем это был не сериал, а просто кино. Прекрасный фильм, талантливейшие артисты, но работники НКВД там почему-то были одеты в форму летчиков. А все ордена, которые можно было разглядеть у офицеров, представляли собой юбилейные медали 1970–1980-х годов (тогда как действие происходило в 1947-м или 48-м). Это мелочи, на это никто не обращает внимания. Но когда ты в теме, это бросается в глаза. Поэтому лучше каких-то вещей не знать.

ВЗГЛЯД: Культура быта, по идее, в значительной степени является культурой удовольствия и комфорта. Принято считать, что в России с этим традиционно хуже, чем в Европе. Но книги вашей серии оставляют впечатление, что в описываемый вами период московский быт был «окультурен» и ориентирован на создание удобств как минимум в той же степени, что в 2000-х.

В.Р.: Знаете, все-таки не зря представители богатых слоев всегда стремились в Европу. Европа в плане комфорта и сервиса действительно давала фору. Но то, что попадало из Европы к нам, приобретало совершенно фантастические формы. Скажем, московский ресторанный сервис очень напоминал то, что мы видим сейчас. А что мы видим сейчас? В Париже есть всего несколько ресторанов, которые работают ночью, а в Москве их сотни. Хотя еще двадцать лет назад в Москве все закрывалось в одиннадцать вечера.

Авторы книг о повседневной истории Москвы полагают, что неправильно давать эмоциональные оценки истории (фото: пресс-служба ИГ "АСТ")

Если говорить о 1920-х, то можно вспомнить, к примеру, о том, как устраивались показы модных коллекций. В больших европейских магазинах модели выходили на подиум и скромно прохаживались. А в нэповской Москве модели стояли в витринах и строили глазки проходящим гражданам. Представляете? Девушки, одетые в дорогую одежду, красовались перед уличной шпаной, а та специально ждала, когда они выйдут, заигрывала, бросала в витрины окурки. Опять-таки – взяли нечто с Запада, но превратили во что-то совершенно свое. Это Россия!

ВЗГЛЯД: НЭП ненадолго привнес в советскую жизнь своего рода буржуазность. Был задан некий новый стандарт существования. Есть ли здесь определенное сходство с тем, что произошло у нас в 1990-е?

В.Р.: И да, и нет. Действительно, параллелей тут много. Но, с другой стороны, те, кто жил во времена НЭПа, в большинстве своем помнили не только плохую жизнь, которая была в предшествующие семь лет, не только Первую мировую, революцию и период военного коммунизма. Они неплохо помнили и то, что было до этого. А до этого была довольно стабильная, спокойная жизнь, пусть и со своими особенностями. Не надо ее идеализировать, но у людей была возможность жить согласно своим планам, была перспектива развития. А люди начала 1990-х – к примеру, представители моего поколения – помнили 1980-е годы. Первые полтора десятилетия XX века и 1980-е – это все-таки большая разница. Семьдесят лет советской власти дали о себе знать. Я не умаляю ее достижений, но все же. Опыт, имевшийся к моменту наступления 1990-х, сильно отличался от того, который предшествовал НЭПу.

На эту тему
• Ленинградский вокзал передумали переименовывать
• Александр Хинштейн: Брежневу стоило уйти в 1975 году
• В Госдуме потребовали переименовать ст. метро "Войковская"
• Открылась фотовыставка о Кремле с материалами архивов НКВД
• Учебники по истории России подвергнут ревизии

ВЗГЛЯД: Можете ли вы назвать авторов, отечественных или зарубежных, которые повлияли на ваш выбор, вдохновили вас на то, чтобы описывать повседневность, а не заниматься более традиционными историческими вопросами?

В.Р.: Наверное, нет. Дело просто в том, что мы с Андреем Кокоревым – достаточно обычные, не очень возвышенные люди. Поэтому нам интересны бытовые аспекты жизни.

ВЗГЛЯД: Странно, что они не интересны многим другим авторам исторических книг.

В.Р.: Многие, наверное, хотят писать о великом, а мы – о реальном и жизненном.

ВЗГЛЯД: Тем не менее, позволяет ли проделанная вами работа сделать какие-то поучительные выводы? Извлекаются ли из вашего материала какие-то, как принято говорить, уроки истории? 

В.Р.: Основной вывод, который я сделал для себя, заключается в том, что до нас жили такие же люди, как мы. Наши дедушки и прадедушки точно так же любили, точно так же чего-то хотели, о чем-то мечтали, и точно так же многие ничего не успели. Они отличались от нас, может быть, постольку, поскольку цивилизация сто лет назад была несколько иной. Но внутренне мы с ними похожи – жизнь продолжается.

ВЗГЛЯД: Существует распространенное представление, что раннесоветская реальность, как, собственно, и весь советский период, – это квинтэссенция политического и экзистенциального зла. Можно ли с этим согласиться в свете ваших изысканий?

В.Р.: Надо принимать ту историю, которая есть, и не надо впадать в крайности. В те годы, о которых идет речь у нас, а также, скажем, в 1930-е, кто-то стал жить гораздо хуже. Но если мы спросим у наших бабушек – у тех, которые еще живы, – то многие из них скажут, что 1930-е – это лучшее время в их жизни. Кто-то ответит на это, что они просто другого не видели. Ну и что? Для бабушек это все равно так. История – вещь абсолютно личностная, она у каждого своя. Для кого-то это шоколад, а для кого-то концлагерь. Например, мой дед в 1930-е попал в лагеря, и бабушка, даже не будучи с ним расписанной, поехала следом. Через четыре года ей каким-то образом удалось его вызволить. Ужасное было время? Да. Но это было время их молодости, когда они были бодры и любили друг друга. Или вот возьмем революцию. Никто не спорит, что был уничтожен целый пласт нации, не стало множества умных, образованных людей. Но давайте посмотрим с другой стороны: дети тех, кто десятилетиями жил в голоде и нищете, стали жить лучше, и это был несравненно больший процент населения. Любая ситуация рассматривается с двух или трех, а то и с пяти сторон. Однозначной оценки в духе «плохо» или «хорошо» никто просто не имеет права давать.

ВЗГЛЯД: Тем не менее однозначно негативная оценка советского периода господствует в широких интеллигентских кругах, другой точки зрения там не терпят, а тот, кто ее высказывает, удостаивается уничижительных отповедей.

В.Р.: Другая точка зрения, согласно которой после революции народ стал жить лучше, превалировала много десятилетий вплоть до перестройки. Вполне естественно, что потом, когда сменилась власть, стал превалировать противоположный взгляд. Это весы – перевешивает то одна чаша, то другая. Сейчас на самом деле мнения совершенно разные. Нередки разговоры о необходимости сильной власти и о положительных сторонах советской системы. Для каждой эпохи характерны свои суждения, это нормально.

ВЗГЛЯД: Как вы представляете себе вашего читателя?

В.Р.: Наш читатель – это любопытствующий субъект, которому скучно читать исторические романы. Вернее, после четвертого или пятого романа он начинает думать: черт побери, а правда ли так могло быть? А что ели эти герои? А куда они ходили? На чем они ездили? Какую зарплату получали? По какой цене покупали сигары? И так далее. Думаю, что в Москве тысяч пятьдесят таких людей наберется.