Левитация по-питерски

Борис Акунин как-то сказал в одном из интервью, что может варить из исторических сухофактов любой компот.

Как и другие романы Быкова, «Остромов» транслирует специфическую историософию, отмеченную несколько кликушеским пафосом

Ингредиенты, использованные Дмитрием Быковым в книгах вышеозначенной трилогии, и особенно в «Остромове», не назовешь «сухофактами». В качестве материала здесь выступает не просто история, но история культуры, история создания текстов, история общественной, равно как и самой что ни на есть антиобщественной мысли. Налицо особый жанр, для определения которого не подходит штамп «исторический роман». Дух времени, его стиль, его интеллектуальные тренды и оставшиеся от него окололитературные предания, а также биографии творческих людей служат здесь фактурой в большей степени, чем те или иные «центральные» события, о которых можно прочесть в исторических монографиях. А уж компот, приготовляемый из этих отнюдь не сухих фактов, действительно может быть любым: авторский вымысел решительно преобладает над реальностью.

И, тем не менее, Быков в конечном счете работает не с прошлым литературы или философии, но с прошлым вообще, и не с вымышленным, а с реальным: речь, собственно, о конкретных периодах советской эпохи. Именно реальному историческому прошлому, а вместе с ним и настоящему ставит он свои велеречивые экзальтированные диагнозы. Которые, в свою очередь, вполне однозначно работают на создание авторского мифа, причем работают с такой же эффективностью, что и вымысел.

Если действие «Оправдания» происходит в конце 1940-х и в середине 1990-х, а действие «Орфографии» – в 1918-м, то «Остромов» переносит нас во вторую половину 1920-х.

Документальной основой на этот раз послужила деятельность малоизвестного человека по имени Борис Кириченко, фигурировавшего также под фамилиями Кириченко-Уотсон и Астромов. Этот странный авантюрист, в биографии которого, насколько можно понять, осталось немало белых пятен, попытался осуществить совершенно безумный на первый взгляд проект. Внедрившись в среду ленинградской интеллигенции, еще не утратившей околосимволистской мистической закваски, он основал собственную масонскую ложу. Точнее, сформировал небольшой эзотерический кружок, где выступал учителем жизни, причастным к оккультным тайнам и способным ввести учеников во врата тонкого мира. Не без участия Астромова появились отдельные ложи в Москве и Тифлисе.

В «Остромове» много аллюзивно насыщенных диалогов и не всем ясной интеллектуальной сатиры (обложка книги) (Фото: club366.ru)

Подопечные делились с гуру кто чем мог, в частности деньгами и даже столовыми приборами, а он учил их медитации и левитации. Вернее, каким-то хитрым образом убеждал их в том, что они всему этому учатся. Но самое главное, что этот Остап Бендер от оккультизма вовсе не собирался быть подпольщиком и маргиналом. Напротив, он активно налаживал связь с советскими властями, и, уже будучи арестованным, писал Сталину, предлагая ему проект взаимовыгодного сотрудничества с масонами. Участники астромовской авантюры с с самого начала находились под «колпаком» у органов; понятно, что ничем хорошим, в том числе и для самого гуру, это не кончилось.Астромов-Кириченко превратился у Быкова в Остромова-Кирпичникова, но ведет он себя в целом весьма похоже. Вокруг него, а также в отдалении, на различных ветвях сюжетного древа – масса других лиц, имеющих реальные прообразы, порой куда более известные. Михаил Алексеевич, то есть поэт Михаил Кузмин, со своей обманчиво простоватой, просветленно-смиренной речью, знакомой просвещенному читателю по дневникам и воспоминаниям. Живущий в Судаке пафосно-инфантильный Валериан Кириенко, «стройный, как три кипариса», то есть житель Коктебеля Максимилиан Волошин. Балерина Лидочка Поленова, попавшая под пароход во время катания на лодке, то есть балерина Лидия Иванова, чья трагическая гибель была именно такова. Бубуины, то есть обэриуты, и так далее.

Есть прототип и у главного героя Дани Галицкого, единственного из учеников Остромова, кто сподобился созерцания эгрегоров и приобщения к тайне левитации. Даниил Жуковский, сын поэтессы волошинского круга Аделаиды Герцык, расстрелянный в 1938-м, был филологом-стиховедом и вообще интересовался очень нетривиальными вещами; правда, жил он в Москве, с ленинградским гуру вроде бы никак не пересекался и оккультистом, насколько известно, не был. Впрочем, есть в Дане Галицком и кое-что от мистика Даниила Андреева, автора «Розы мира», в то время как мысль о связи с Даниилом Хармсом уводит, пожалуй, по ложному следу.

Одного этого узла из трех Даниилов достаточно, чтобы почувствовать, насколько непрост быковский компот. В «Остромове», как всегда у Быкова, много аллюзивно насыщенных диалогов и не всем ясной интеллектуальной сатиры; для читателя, не знакомого с кодами Серебряного века и не способного считывать изощренные биографические и именные отсылки, останется недоступным довольно большой смысловой пласт. Но искушенность во всех этих премудростях для полноценного восприятия «Остромова» на самом деле необязательна, как не обязательно и знакомство с «Оправданием» и «Орфографией», которые связаны с «Остромовым» некоторыми общими персонажами.

Это роман, начинающийся серией карикатурных зарисовок и заканчивающийся своеобразным катарсисом – о лжеучительстве, неожиданно обернувшемся учительством реальным, о парадоксах веры и о том, что для достижения сверхчеловеческих высот нужно оставаться человеком.

Как и другие романы Быкова, «Остромов» транслирует специфическую историософию, отмеченную несколько кликушеским пафосом, и вбивает в читательскую подкорку отнюдь не бесспорные идеи автора относительно судеб России. Но способствующий этим операциям словесный инструментарий безукоризнен, и местами в тексте даже появляется какая-то новая, не встречавшаяся раньше у Быкова языковая алхимия, что как минимум интересно.

Как всегда, с помощью обращения к прошлому Быков пытается отвечать на современные вопросы, но на этот раз общение героев не производит впечатления перебранки автора с самим собой, и образы не грешат картонностью. Это большой шаг вперед по сравнению со «Списанными» и даже с зажигательным «ЖД». Правда, к истинному пониманию описываемой эпохи «Остромов» приближает меньше всего, но это уже мелочи.

* Признан(а) в РФ иностранным агентом