Не ищите, глупые, девочку Любу

«Юрьев день» отличается от многого, что делал Серебренников до этого. Как в кино, так и в театре. Отличается интонацией. Высокомерно-равнодушной. Что вдвойне странно, потому что в чем в чем, а в равнодушии Серебренникова упрекнуть трудно.

Во всех его работах чувствовалась боль, занозой сидящая в душе и саднящая двадцать четыре часа в сутки. А здесь – ничего не болит. Не плачется, не смеется. Не ощущается. Словно искусственная кожа: какие иголки ни втыкай, без толку.

У нас холодный дом

Во всех его работах чувствовалась боль, занозой сидящая в душе и саднящая двадцать четыре часа в сутки. А здесь – ничего не болит. Не плачется, не смеется

Серебренникову не впервой рассказывать о непростом пребывании на этом свете современного человека. Большинство его спектаклей и фильмов посвящено именно этой теме. Болезненной рефлексии в невыносимых обстоятельствах. Выбору, подчас невозможному. Поступкам отчаянным и страстным, приводящим либо в смерть, либо на вершину мира.

Поэтому изначально «Юрьев день» мог стать едва ли не самой значимой его картиной. Но вот не стал. Серебренникова подвело чувство, вернее, бесчувствие реальности. Мир «Юрьева дня» - насквозь придуманный. Глянцевый, несмотря на жесткость «предлагаемых обстоятельств».

Сконструирован фильм мастерски. Видно, что делал его человек с опытом и талантом. Но единственная, перекрывающая многие достоинства, беда картины - в ее бездушии. Выхолощенности. Глядя на экран, мучаешься вопросом: когда, в какой момент Серебренников, самый резкий, беспощадный – и человечный режиссер своего поколения, вдруг перестал чувствовать?

Союз рыжих

На эту тему
• Восстание непрофессионалов
• Павел Деревянко: «Мы сняли фильм про любовь»
• Одиночество в кадре
• Джейсон Стэтхем сел на колеса
• Бэтмен домогается «Оскара»

Сюжетная завязка такова: есть оперная певица со знаковым именем Любовь и простой фамилией Васильева. Перед долговременным отъездом из России она отправляется на малую родину, в город Юрьев, чтобы показать сыну дом своего детства и напитаться местной атмосферой. Сын, ершистый угрюмый юноша, поездкой недоволен и все время бурчит. Героиня же абсолютно счастлива. Она порхает по снежным сугробам, невзирая на каблуки, и сияет. Впрочем, сиять ей недолго: во время визита в местный Кремль ее сын бесследно исчезнет.

Этот момент в фильме самый напряженный: понимаешь, что произошло нечто неведомое и непоправимое. Страшное. Трагическое. И все последующие два часа возвращаешься именно к этому. К пропавшему юноше. Словно предчувствовавшему беду. А не к героине, начинающей все больше чудить.

Сначала она, как и положено, пытается найти ребенка. Скандалит. Плачет. Наезжает на милиционеров. Ругается со следователем, хитроватым мужичком в кожаном пальто и шляпе а-ля Глеб Жеглов. Но все это довольно быстро закончится. Жизнь в глазах у героини погаснет. Из человека она превратится в зомби.

Выкрасит волосы в соломенно-рыжий цвет, как все женщины городка. Со следователем переспит. Устроится на работу уборщицей в туберкулезный диспансер, и будет подкармливать местных больных. И очень быстро забудет про свою прежнюю жизнь.

Начинаясь как фильм ужасов – логично и атмосферно, «Юрьев день» постепенно выморачивается во что-то странное. Нагромождение слов, героев, линий. Нужных и ненужных.

Король на площади

«Юрьев день» красив. Очень. Оператор работает с камерой, как художник с кистью. Эффектно подает общие планы – девственно-белый снег, мрачные ободранные дома, спертый воздух пивной, отделения милиции, диспансера. Стены везде синие, давящие. Подолгу обозреваются подробности – рука, локон, стакан.

Но от этих подробностей в какой-то момент начинает рябить в глазах. Всего становится слишком. И красивого, и уродливого. На многих моментах можно и не заострять внимание – а заостряют. Все, мол, поняли? Все разглядели и запомнили? Символы, вместо того чтобы ждать от зрителя разгадки, кричат о себе. Оконные рамы, сложившиеся в крест. Омовение обнаженного тела юноши с ранами на груди и руках. Пение «Всенощного бдения» и вырывающийся из губ свет. Завораживает? Нисколько. В лучшем случае заставляет пожать плечами. Поскольку во всех этих красотах виден указующий перст. Назидание. Тем более бессмысленное, что ни из чего не проистекает.

Актеры в фильм собраны отличные. Практически нет неудачных актерских работ. Основное внимание держат двое: Сергей Сосновский в роли шустрого следователя и Евгения Кузнецова – одинокая кассирша музея Таня, у которой находит приют Любовь Васильева. Обе работы сделаны выразительно и вкусно, а главное – абсолютно осмысленно. Сцены, где они главенствуют, лучшие в фильме.

А главную героиню играет Ксения Раппопорт, утонченная красавица из петербургского Малого Драматического театра, способная и на воплощение сложнейшего рисунка роли и на разрывающие переживания. Она существует в кадре пластично, словно оживляя живописное полотно. Но ни одно действие ее героини нельзя хоть как-то объяснить. Проще говоря, она везде играет следствие, а не причину. Причина же... нет, не остается за кадром. Ее нет изначально. Постоянный вопрос «почему, почему так?» сопровождает весь фильм.

А ведь именно на внутренних изменениях героини, по идее, держится конструкция фильма. Но когда их не видишь и не ощущаешь, происходящее выворачивается в фальшь. Где горе? Где счастье? Где то самое обретение себя, о котором кричат аннотации к фильму, из чего оно берется? Нет их. Растворились в воздухе города Юрьева. Героиня просто так, нипочему жила так, а потом стала жить по-другому. А пропавший сын маячит где-то грустным призраком, печалясь, что он уже не нужен. Отброшен, как использованный инструмент.

Сценарию «Юрьева дня» немало лет. Наверняка, в те поры, когда он был написан, многие вещи звучали по-другому. В тексте чувствуется и боль, и интерес, и обреченность. Но – с экрана ничего не слышно. Видимо, камертоны сценариста и режиссера не совпали. Горько, что при таком количестве превосходных составляющих фильм не получился. И тем не менее, Кирилл Серебренников остается тем режиссером, чьих работ по-прежнему ждешь. Надежда умирает последней.