Сестра ее смерть

Самая первая повесть Славниковой, «Первокурсница», вышла в советском еще журнале «Урал».

Три дебюта Ольги Славниковой

Романы Славниковой вызвали интерес у профессиональных критиков. Читатели отнеслись к ним прохладно

Тогда «Урал» печатал Набокова и Осоргина, молодого Александра Иванченко и уже хорошо известного Владимира Маканина. Напечататься в журнале, где еще недавно увидели свет «Дар» и «Антилидер», почетно. К тому же это был кратчайший путь к читателю. Тираж «Урала» достигал баснословных ста тысяч.

Впрочем, «Первокурсница» – самая «неславниковская» вещь Славниковой. Карандаш ли редактора прошелся по рукописи начинающего прозаика, или сама Славникова еще только искала собственный стиль – не станем гадать.

В любом случае, дебют был удачный. Выпускница журфака УрГУ вошла в литературную жизнь, приобрела первых читателей и даже поклонников своего необычного таланта.

Второй дебют состоялся в 1996-м. В том же «Урале» появляется ее первый большой роман «Стрекоза, увеличенная до размеров собаки».

Против обыкновения букеровское жюри, обычно игнорирующее провинциальные журналы, включило роман в шорт-лист самой престижной тогда литературной премии России. Прорыв в Москву, высшую лигу нашей литературы, к зажиточному столичному читателю, к респектабельным издательствам, к авторитетным критикам.

«Стрекоза, увеличенная до размеров собаки» была несомненной удачей. Однако повторить успех не удалось. Напечатанный в 1999-м «Новым миром» «Один в зеркале» и «Бессмертный», появившийся в 2001-м в журнале «Октябрь», на мой взгляд, много уступали «Стрекозе».

Романы Славниковой вызвали интерес у профессиональных критиков. Читатели отнеслись к ним прохладно. Даже трехтысячные тиражи «Стрекозы» распродавали с трудом. А ведь каждому писателю, будь он даже самым высокомерным снобом, хочется, чтобы его книги читали не только члены букеровского жюри.

Когда умный полководец сталкивается с упорной обороной, он дает своим полкам передышку. Подтягивает резервы, советуется с начальником штаба, обдумывает обходной маневр, готовит новую операцию.

Я вспомнил о полководце не случайно. Славникова едина в двух лицах. Она и писатель, и критик. Подчеркиваю, не писатель, который иногда балуется критическими статьями, а профессиональный критик, привыкший «отслеживать» литературный процесс.

В девяностые была ведущим критиком «Урала», а на рубеже девяностых и нулевых – «Нового мира» и «Октября». Андрей Немзер не случайно включил ее в десятку лучших литературных критиков России.

Критик рационалистичен, он руководствуется не только интуицией, но знаниями, логикой, расчетом. Он пишет не по наитию, но планирует, как заправский начштаба.

Так вот, чтобы преодолеть стену читательского равнодушия, Славникова решила переоснастить свои «полки» новым оружием, позаимствовав его у «низких жанров». В интервью, вышедшем на сайте «Полит.Ру», Славникова отчитала «серьезных авторов» за пренебрежение сюжетной прозой:

«У книги, тем более у толстого романа, должен быть опорно-двигательный аппарат – сюжет и загадка… Теперь мне интересно работать над сюжетными, даже остросюжетными вещами. Таков роман «2017». Хочу вернуть прозе территорию, захваченную трэшем, помня, что это исконная территория Мелвила и Шекспира».

Задача для автора «медленной», даже «стоячей» прозы непростая. Над новым романом Славникова работала непривычно долго. Несколько лет подряд «Новый мир» печатал анонсы романа «Период», но он всё не появлялся. Лишь весной 2006 роман вышел, но не в толстом журнале, а в твердом вагриусовском переплете, и назывался он не «Период», а «2017».

Славникова уловила только-только появившуюся моду на антиутопии, жанр, к слову, плоский, ограниченный и совсем не славниковский, и написала роман о революции ряженых, инкрустированный образами из бажовской (или антибажовской) мифологии.

Уральские хитники и горные духи поражали воображение столичных критиков, а картины новой гражданской войны – отвечали требованиям моды.

На этот раз победа была полной. «2017» на голову превосходил прилепинского «Саньку», «Рыбу» Петра Алешковского и других финалистов «Букера–2006». Так состоялся ее третий дебют. Наконец-то Славникову стали издавать приличными тиражами, наконец-то у нее появились десятки тысяч читателей.

Между тем, «2017», как и появившийся в январе 2007-го рассказ «Басилевс», не так уж сильно отличаются от ее ранних вещей. Они органично вписываются в художественный мир Ольги Славниковой, который, в сущности, мало изменился со времен «Стрекозы».

Новый реализм

Славникова едина в двух лицах. Она и писатель, и критик (фото: ИТАР-ТАСС)

Уральский писатель Александр Чуманов как-то сказал: молодец Славникова, так быстро написала первоклассный постмодернистский роман! Он говорил о «Стрекозе».

На самом деле Славникова – писатель-реалист. Показательна сама приверженность ее к роману, жанру, дающему широкие возможности для «отражения жизни».

Даже «Басилевс» – это, скорее, конспект романа или роман, сжатый до небольшого рассказа, но не утративший родовых признаков романной формы.

Роман «Один в зеркале» отчасти открывает ее «творческую лабораторию». Реальные люди, по мысли автора, «не смогли выразить собой суть происходящего», а реальность имеет свойство «ускользать в тени своих незначащих мелочей» (иными словами, писатель отбирает существенное из фактов действительности). Если это не реалистическая типизация, то что же?

Славникова обращается к темам и проблемам масштабным и обязательно злободневным, что также сближает ее с реалистической прозой. Реальность изменчивого настоящего и стабильного прошлого Славникова изучает и знает.

Самым показательным ее романом остается всё-таки «Стрекоза». С первых страниц судьба маленькой провинциальной семьи включена в повествование о гибели целого рода. Выбирая только ключевые события (появление нового мужчины в доме, арест и т. д.), автор дает читателю возможность восстановить недостающие звенья цепи. С самого начала на повествовании лежит печать обреченности: «То была семья потомственных учителей, вернее, учительниц, потому что мужья или отцы очень скоро исчезали куда-то, а женщины рождали исключительно девочек, и только по одной». Мысль о неизбежности гибели семьи определяет сюжет и композицию романа.

Но Славникова не только «отражает жизнь». Она относится к тому редкому типу писателей, что создают не только свой изолированный художественный мир, но и становятся творцами собственной мифологии. Здесь Славникова выступает и критиком-теоретиком, и писателем-практиком.

«Городок и его обитатели сами по себе неинтересны… чтобы обобщить и поднять их значимость, их следует выдумать. Местные легенды, если они есть, переформулируются, действительность превращается в метафору. Литература сама есть разновидность бытовой магии, поэтому дистанция между бытом и мифом легко минимизируется» (Ольга Славникова. Урок географии // Октябрь. 2001. № 12).

Художественное пространство «Стрекозы» населяли «угрюмая, щекастая нимфа стриженой аллеи, мелкого ручейка рекламных огней», «слепые белоглазые русалки городских подземных вод». Там было даже «Верховное существо, заменяющее упраздненного Бога», что «оберегало Софью Андреевну из городских нечистых облаков».

Но триумф принесли Славниковой псевдобажовские горные духи из романа «2017». Жестокие, своенравные существа, которые могут наградить хитника баснословным богатством, но тут же посмеяться над ним, помучить и, наконец, убить.

В этом страшном языческом мире нет места только для христианского Бога.

Госпожа Смерть

На эту тему
• Вечность в запасе
• Серьезно и просто
• Юбилей Валентина Пикуля
• Наталья Кулагина: «Прыжок в пустоту…»
• Писатели раскрыли свои тайны

От ее книг веет могильным холодом. Герои Славниковой балансируют на грани Небытия. Смерть – любимая тема Славниковой. «Гроб привезли на кладбище» – с такой фразы и описания похорон одной из героинь романа, Софьи Андреевны, начинается «Стрекоза». Заканчивается роман гибелью Катерины Ивановны (ее дочери).

Эпиграф к роману «Один в зеркале», взятый из набоковского «Приглашения на казнь» («Итак – подбираемся к концу»), с самого начала определяет атмосферу и финал романа. Он завершается гибелью Вики в автокатастрофе, а до этого, как вариант судьбы, будет изобретена гибель прототипа героини (псевдо-Вики).

«Бессмертный» с первых страниц погружает читателя в безысходное существование парализованного ветерана Алексея Афанасьевича. Заглавие повести не обманывает читателя, нетрудно угадать неизбежность смерти героя. А до финала читателю предстоит узнать о неудавшейся попытке самоубийства Нины Александровны (жены ветерана) и о попытках самого Алексея Афанасьевича уйти из жизни. Прибавьте к этому несколько смертей эпизодических персонажей.

Образы смерти господствуют и в букероносном «2017». Тамару, одну из героинь этого романа, даже прозвали «Госпожа Смерть».

«Тамара что-то делала руками в дубовом полированном гробу – медленно исследовала этот посылочный ящик (!!!) и словно пыталась погрузиться по локоть в потустороннюю среду, достать с того света какую-нибудь затонувшую вещь. Выражение ее красивого лица заставило Крылова вздрогнуть: оно было точно таким же, как у клиентов «Гранита», когда они, зажмурившись, запускали руку в лотерейный бархатный мешок».

Счастливая соперница Тамары – Хозяйка Горы, мрачный, инфернальный образ – кажется воплощением самой смерти. Герой, видимо, также не случайно предпочитает эту каменную девку теплокровной Тамаре, ведь и сам он больше всего на свете стремится «выйти в ноль».

Впрочем, в глазах Славниковой тема смерти, очевидно, не так страшна. Художественное пространство ее романов и рассказов организовано таким образом, что живые существа кажутся лишь «заготовками» для смерти.

Парализованный старик в «Бессмертном» – «неудавшееся изделие смерти».

«Жил ли на самом деле или намеревался», – сказано об одном из героев «Стрекозы».

Вещи мертвые лучше поддаются описанию, они прочнее, долговечнее, красивей живых существ.

Сама жизнь здесь не более чем приготовление к смерти, за которой следуют не Страшный суд и духовное воскресение (в сугубо материальном мире Славниковой не может быть ни души, ни Бога), а своеобразное инобытие:

«Наконец чучело, представлявшее собой победу профессионального искусства, было готово. Басилевс получился длинноват… Выгнув спину, он словно пускал расчесанной шкурой электрические искры, его сахаристо-рыжие глаза горели дозорным огнем. Рядом с ним, на полке в рабочем кабинете Эртеля, жила постиранная, заново набитая поролоном плюшевая крыса. Теперь эти два существа стали ровней и подобием друг другу; теперь, наконец, их союз состоялся».

Смерть рождает гармонию. Несовершенное, больное создание становится совершенным чучелом, а уродливая гусеница превращается в прекрасную бабочку.

Хозяйка Басилевса, погибшая, как некогда Вика («Один в зеркале»), в автокатастрофе, из уродливой старухи превращается в молодую красавицу. За ее спиной даже вырастают прозрачные крылья.