Борис Михайлов: Конт(р)акт рисовальщика…

Вместо вопроса «Что было бы, если бы я был немцем?», которым Михайлов задавался когда-то на Украине, теперь ему приходят в голову другие вопросы. В поисках ответов на них Михайлов и попал в Брауншвейг, где в числе прочего запечатлел, как немцы отвечали на вопрос «…если бы я был персом?» и уходили от ответа на вопрос «…если бы я был русским?».

А если серьезно, в Брауншвейге лучший русский фотограф только что сделал серию фотографий, которую, по мнению уже видевших ее кураторов музеев, отличает особая свежесть, при этом она попросту обречена стать классикой.

У меня не осталось никакой обиды. Только я перестал воспринимать их улыбку так, как я ее воспринимал до тех пор

– Здравствуй, Борис. Ты уже закончил проект в Брауншвейге?
– Не могу сказать, что он закончен, и не могу сказать, что он не закончен.

– А как ты вообще попал в Брауншвейг?
– Получил грант. Вроде бы чтобы поработать совместно с тамошним театром. Хотя никаких конкретных условий мне не навязывалось. То есть можно при театре, а можно и без театра, я мог сам выбирать, что мне там делать.

– Театр драматический, оперный?
– Ни то, ни другое. Новый современный театр. Режиссер – Клаудиа Боссе, уроженка Брауншвейга, но она довольно известна уже и в Германии, и в Австрии, и в других странах. Спектакль очень интересный. Ну, как интересный…

Во-первых, это Брауншвейг. Что я знал об этом городе? Только то, что это было одно из центральных мест для наци. Даже название города переводится как «Коричневое молчание».

– Нет, скорее уж «Коричневый, молчи» (schweig – «молчи», например: braun-schweig.de).
– Ну да, примерно «Коричневое молчание». Там Гитлер получил немецкий паспорт и стал немцем. Он любил этот город, там каждый год устраивались какие-то празднования, специальные сельскохозяйственные выставки, школы были особые офицерские, и так далее, и так далее…

Но и не только это…

Во-вторых, это немецкая глубинка, я подумал: может быть, я там войду в контакт с немецким сознанием, пойму то, что в Берлине мне не видно.

– Это была твоя идея, или задача была тебе сформулирована при получении гранта?
– Можно сказать, что это был такой грант... Дополнительная реклама для театра. А мне интересно было, как живет город и как живет такой организм, как «город-театр». В общем, обоюдовыгодное предприятие…

Так вот о спектакле. Это постановка пьесы Эсхила «Персы», но не в классическом ее варианте, а в переработке Хайнера Мюллера (прим. А. М.: несколько лет назад Борис Михайлов выпустил фотокнигу «Look at me. I look at water», посвященную Хайнеру Мюллеру. Эта работа была сделана по заказу общества Хайнера Мюллера, причем инициировали ее наследники писателя, прочитавшие в оставленных им дневниках, что он хочет зачем-то связаться с Михайловым).

Как все помнят, пьеса о битве при Саламине, в которой греки полностью разгромили персов. В спектакле задействовано несколько профессиональных актеров, остальные 250, составляющие Хор, – это просто люди, жители Брауншвейга, прочитавшие объявление.

Они пришли в театр и каждый день по четыре часа проводили там, и мне было интересно такое активное участие, почему люди так на это откликнулись? В общем, туда пришел народ, и я мог это использовать.

Удалось ли мне это? И да, и нет. Почему я и сказал, что проект и закончен, и не закончен. Ты помнишь, может быть, у меня была такая работа – «Евреи в профиль»?

– Нет, не помню. Зато помню альбом «Если бы я был немцем»…
– Я к нему еще приду…

Но была у меня и такая серия, «Евреи в профиль», и здесь я хотел проделать ту же самую вещь – снять немцев в профиль. Мне показалось, что люди, которые пришли…

Они же пришли не просто так, но что их что-то объединяет и что здесь как раз можно найти всю эту «антропологию»…

Тем более, что мы помним, как наци это делали, специальные циркули там были, приборы для измерения…

Вот такая у меня была игра…

Но за игрой удалось ухватить нечто: я показывал фотографии двум немецким издателям, они сказали: точно, это же он и есть – немецкий профиль! Хотя я не уверен, что это так… Ну, может быть…

Я недавно читал, что генотип больше проявляется во внешности женщин, чем мужчин. Так вот, среди этих 250 человек большинство были женщины, может быть, поэтому что-то всё-таки получилось…

Ну вот, это одна часть работы.

– А другая?
– Другая состояла в том, что я работал, как обычно…

То есть две-три остановки проехать на трамвае от того места, где живешь… А там собираются люди, я не говорю, что это униженные и оскорбленные, нет, обычные простые люди. Они ничем не отличаются…

Хотя нет, они отличаются от людей, которые в России стоят на остановках, ну, тут немецкая глубинка…

Но всё равно на них есть какая- то печать уездного города. Такие места, где собираются «сидячие», есть везде, и в Лондоне, и в Португалии…

Так же, как есть «места силы», есть – и меня они больше интересуют – «места слабости». Старые люди часто собираются там. Много больных. Не то чтобы я специально это всё выискивал, нет.

В театре я снимал тех, кто пришел, а здесь – тех, кто сидел.

На эту тему
• Борис Михайлов: «Я не порчу реальность»
• Игорь Маркин: «Стать брендом, как Третьяковка…»
• «САХАР» – не Zucker
• Борис Гройс: Выйти за пределы элитарного пространства…
• Морской клоун в самом выгодном свете

– Тебе нравится то, что получилось?
– Да, мне кажется, что серия получилась свежей. Точнее, в Брауншвейге я сделал четыре серии.

Первая – «Немцы в профиль». Они очень понравились самим местным жителям, фотографии развешены по городу.

Вторая – как бы рассказ о фотографировании. Там был еще один фотограф – Саша Вайднер. Молодой немецкий фотограф, 76 года рождения, но уже довольно известный, они пригласили меня и его…

И я снимал то, как он снимал. Я дал ему широкоугольник, и он снимал людей в упор, как для рекламы, а я снимал, как фотограф «насилует» людей во время съемки…

И одновременно реклама тоже хорошо получилась, мы подписали фотографии, профиль, анфас, имя, фамилия – табличка на груди, как будто это партизаны… Сделали их в виде таких больших рекламных щитов, они были развешены по всему городу, все эти 250 или 300, сколько их там было, человек.

Это получилось хорошо. Людям понравилось. Встречая меня в городе, кидались навстречу обнимать, целовать.

– То есть это такая реклама спектакля?
– Да. В театре было бы интереснее, если бы я мог заниматься постановочной фотографией, но это не предусматривалось – каждый день люди должны были репетировать пьесу.

Не уверен, что мне так уж интересно манипулирование такой большой толпой, но, может быть, я бы что-то попробовал сделать…

А так я снимал больше в городе. Люди, которые сидят возле остановок, – это тоже театр. Они как зрители. Театр – весь город…

Хотя, конечно, то, что получилось, – это не весь Брауншвейг, это моя сиюминутная реакция на то, что я видел. Скажем, я не снимал молодых, радости жизни…

– А почему?
– Ну, я был и в каких-то приятных, теплых местах, но там получилось не так интересно, как вот этот «печальный город».

– А четвертая серия?
– Четвертая серия – это так называемое «домашнее позирование». Мы с Витой снимали самих себя в номере, где мы жили, играя при этом с различными предметами, характерными, как нам казалось, для ощущения «немецкого»… Я ее еще никому не показывал, но кажется, что эта серия тоже удалась.

– Возвращаясь к спектаклю… Ты видел пару лет назад фильм Снайдера «300 спартанцев», он, правда, о другой битве греков с персами, при Фермопилах?
– Нет. Я видел старый фильм, шестидесятых годов, а новый не видел.

– Иран выражал тогда официальный протест против этого фильма, персы были показаны там этакими кровожадными бестиями…
– Нет, здесь всё не так. Объявление, с помощью которого людей звали принять участие в спектакле – его написала сама Клаудиа Боссе, – звучало: «Стань персом! Попробуй, как работает демократия среди 500 участников Хора!»

Повторяю: для меня было интересно, почему так много людей пришло, почему именно здесь это ставится. В итоге я понял, что люди пришли, потому что они считали это своим гражданским долгом. Принять участие в постановке этой радикально антивоенной пьесы.

Гуляя по городу, я увидел демонстрацию. Люди с плакатами протестовали против того, что военный корабль, какой-то новый корвет, назвали «Брауншвейг».

Демонстранты мне сказали, что он готовится к отправке в горячую точку. И что им непонятно, почему немецкий корабль, одноименный с их городом, должен плыть в другую страну с военной миссией. Причем, как они считают, использоваться не для защиты, а для нападения. Сильное отталкивание от коричневого прошлого…

Меня там интересовал еще такой аспект... Ты помнишь, что в свое время в Харькове был сделан альбом «Если бы я был немцем»?

– Да, конечно.
– Здесь же у меня появилась идея сделать альбом «Если бы я был русским». Появилась после того, как я начал спрашивать немцев, какие у них ассоциации со словом «русские». Причем у хороших таких, нормальных ребят.

И понял, что в их представлениях существует очень много старых дурацких отрицательных клише. А другой стороны, недавно был опрос в России, и большинство людей на вопрос, кто друзья России, ответили, что друзья – это Китай и Германия.

То есть ситуация складывается не совсем симметричная, и я хотел бы ее немного уравнять, показав немцам всю нелепость их собственных представлений, немножко высмеять их. Но пока эта работа не складывается.

Но что-то мешает мне сделать этот проект…

– Во всяком случае, попутно в Брауншвейге ты его не сделал.
– Нет. Кроме того, мне же интересно было понять, что такое провинциальные немцы, посмотреть на них не совсем посторонним взглядом. Но не получилось.

Я не побывал в домах, в квартирах, я снимал только то, что мне давали снимать. Поэтому я и сказал тебе, что проект и закончен, и не закончен. Такое ощущение, что сделать там больше ничего не удастся.

– А у тебя нет ощущения, что это было только начало?
– Скорее, что это был конец.

– Я имею в виду не Брауншвейг, а вообще продолжение твоего «немецкого исследования»…
– Нет. Это ведь было уже не начало, я уже давно разрабатывал немецкую тему, много снимал в Германии…

– Я помню, но я имел в виду именно те вопросы, которые ты сейчас называл. Ты сказал, что в этот раз не вошел в контакт с людьми. Можно предположить, что дальше ты попытаешься его найти?
– Не думаю... Ты знаешь, я чувствую, что я и дальше не войду в контакт. Хотя до какой-то черты все было ровно наоборот – такое живое участие…

– Так чего, по-твоему, в немцах больше – отчуждения или человеческого участия?
– Хороший вопрос. Вот в том-то и дело, что первое ощущение очень хорошее. Пришли интеллигентные люди, хорошие, улыбчивые, говорят, скрупулезно работают с текстами, ко мне относятся доброжелательно. И у меня ничего плохого против них…

Вот этот момент обязательно отметь, пожалуйста. Хорошие, нормальные люди Я и снимал их… по-доброму… Не было никакой иронии по отношению к каждому из них…

Но, с другой стороны, когда я потом подошел к ним и попросил разрешения их пофотографировать, заглянуть к ним домой, они все мне отказали. Мимо, мимо, раз-два-три, повернулись и ушли. То есть я не смог найти с ними контакт. Я сделал три попытки и прекратил.

– Согласись, что здесь нет ничего чисто немецкого. На их месте точно так же могли повести себя французы, англичане, русские, я сам когда-то просил тебя меня не снимать…
– Совершенно точно. Ничего немецкого в этом не было. И у меня не осталось никакой обиды. Только я перестал воспринимать их улыбку так, как я ее воспринимал до тех пор. Но, знаешь, может быть, я еще попробую что-то сделать… Я буду там еще несколько дней.

– Ты говорил, или я тебя так понял, что в числе задач, поставленных тебе в рамках этого гранта, была и попытка ответить на вопрос, сколь существенна разница между берлинцами и жителями глубинки...
– Не было никаких конкретных задач и целей. Просто его дали мне как человеку, который в какой-то мере смотрит на мир критически.

– Я понял, но всё же: в какой мере ты ощутил эту разницу? Тут недавно была как бы эпидемия клаустрофобии, Мюнхен стал казаться многим молодым людям узким, тесным. Некоторые мои знакомые немцы переехали в Берлин и теперь говорят, что там им лучше, что Берлин гораздо более открыт, там совсем другие люди...
– Мне, наоборот, люди в Брауншвейге понравились даже больше, чем в Берлине. Может быть, потому, что я попал там в какую-то особую культурную среду.