Хоррор на почве русского мифа мог бы стать одним из лучших в мировой литературе. Долгая история русских верований плотно связывает языческое начало с повседневным бытом русской деревни. Домовые, лешие, водяные, русалки так вплетались в ткань бытия человека на протяжении многих веков, что стали соседями...
2 комментарияНациональные бестселлеры?
Для этого обзора я выбрал книги трех блистательных и совершенно чуждых друг другу авторов. Все три книги уже отмечены вниманием критиков и, в меньшей степени, вниманием читателей. Они входили в шорт-листы престижных премий, но, как оказалось, их премиальный потенциал вовсе не исчерпан.
«Человек с яйцом», «Клеменс» и «Бог дождя» номинированы на премию «Национальный бестселлер», самую скандальную и непредсказуемую премию России.
Лев Данилкин. Человек с яйцом: Жизнь и мнения Александра Проханова. М.: «Ad Marginem», 2007.
Ни один герой романа не обретает прочной веры и духовной гармонии. Ни любви к Богу, ни любви к ближнему в их душах нет
Мнения о книге Льва Данилкина разделились. Одни восхищались: надо же, глянцевый критик, гламурный верхогляд, а прочел «всего Проханова», перелопатил уйму старых газет, от «Литературки» конца 60-х до последних выпусков «Завтра», написал томину в 650 страниц.
Другие стыдили критика: Лев Данилкин «эстетически смакует, как смакуют фирменные сыры с жилкой плесени, личность и дело беллетриста и публициста мракобеса Александра Проханова» (Евгений Ермолин). Позор, докатился или с ума сошел.
Я не стану примерять на себя роль третейского судьи, мудреца, который должен отвергнуть (или примирить) эти точки зрения. Сразу же скажу: я книгу Данилкина оцениваю высоко.
Прежде всего определимся с жанром. Данилкин – не литературовед, не ученый, а «Человек с яйцом» – не филологическое исследование. Поэтику Проханова Данилкин анализирует поверхностно, в общем, не идет дальше собственных рецензий в «Афише». Мудреная композиция «Идущих в ночи», цветовая символика военной прозы, конспирологические «игры» – всё это или не замечено, или едва обозначено.
Но «Человек с яйцом» не подходит и под серию ЖЗЛ. Данилкин не старается докопаться до истины, отделить правду от лжи. Книга наполнена рассказами Александра Проханова, изобилует ссылками на высказывания его друзей, соратников, врагов, от Александра Дугина до Натальи Ивановой, но что из этого достоверно? Данилкин принимает на веру слова своего героя, а так нельзя. Это путь не к истине, а к мифу.
На самом деле «Человек с яйцом» создан литературным журналистом, а не исследователем и не биографом. Гигантский, разросшийся непомерно журналистский материал.
Журналисту надо так расположить «микрофоны», «осветительные приборы», так настроить камеры и диктофоны, чтобы образ героя был как можно более ярким, привлекательным, выигрышным. Данилкину всё это удалось.
Громадный труд читается легко.
Справедливости ради замечу, с героем Данилкину повезло. Александр Проханов столь ярок, пассионарен, непредсказуем, что «дополнительного освещения» ему и не требуется. Чем бы он ни занимался: литературой, журналистикой, политикой или живописью, – он всегда интересен. Может быть, отвратителен, но всё равно интересен.
Лев Данилкин, не побоявшийся заняться творчеством «советского патриция», нашел золотую жилу.
На страницах «Человека с яйцом» Проханов говорит, Проханов пишет, Проханов проповедует, Проханов витийствует, Проханов обличает, Проханов мистифицирует, Проханов рассказывает анекдоты.
И все-таки Данилкин подпортил свою бочку меда.
Во-первых, претенциозное и по-прохановски безвкусное (пусть и придуманное некогда самим Юрием Трифоновым) название. Умные и тонкие суждения Данилкина о Шалтае-Болтае, ссылки на Пола Остера и намеки на птицу (Проханова), высидевшую яйцо «пятой империи», сами по себе интересны, но в контексте этой книги выглядят притянутыми за уши.
Во-вторых, Данилкин время от времени как будто стесняется своего героя и начинает извиняться перед читателем: «…быть читателем Проханова – значит, состоять в некоем клубе эксцентриков; он как вино из знаменитого виноградника, при этом такого урожая, который всеми экспертами признается испорченным, – но есть чудаки, наоборот, восхищающиеся присутствием в напитке особенных оттенков вкуса».
Такими пассажами Данилкин как будто страхуется: он эксцентрик, а не красно-коричневый, убеждений Проханова не разделяет.
А еще Данилкин старается приукрасить своего героя, хоть немного исправить его, мягко говоря, неоднозначный облик. Но все это тоже бессмысленно. Черного кобеля не стоит отмывать. А вот читать о нем интересно.
Марина Палей. Клеменс. Роман. М.: «Время», 2007.
- Шесть девушек в одной книге
- Про Дуню Толстую. Лифчик Лямпорта
- Александр Кабаков: «Больше не хочу писать романы…»
- Рассказать тебя
- Следы на асфальте
«Клеменс» уже успели объявить «гомоэротическим» романом. В основе сюжета – любовь переводчика, питерского еврея Майка к немцу по имени Клеменс. Но это книга вовсе не о запретной любви.
Марина Палей написала роман о несовместимости человека с окружающим миром, конкретнее – с Россией.
«Клеменс» – роман откровенно (до провокационности) антироссийский и антирусский, напитанный бешеной, яростной ненавистью к России, «Ханству-Мандаринству», «спесивой и нищей суперимперии».
Палей последовательно подвергает уничтожающей критике российских мужчин и женщин, родителей и детей, семью и пионерлагерь, власть и общество, столицу (северную) и провинцию. Кажется, не остается ни одной сферы человеческой деятельности, которую Палей обошла бы вниманием. Наступление по всему фронту! Даже русский язык оказывается языком «рабства и унижений».
Характеристики убийственные: «В стране бесстыжих греха нет (цитата). В мире скотов процвесть может лишь скот (самоцитата)».
Часто Палей действует на грани (да и за гранью) фола: «…ничтожный кусочек одной хромосомы перепорхнул по дурацкому недоразумению на другую хромосому… и готов даун, – или взять, например, государственные флаги – российский и нидерландский – всего-то и различий в расположении белой полоски – а каковы последствия!»
Любовь к немцу здесь – любовь к другому миру, существующему за границами Богом проклятого «Ханства-Мандаринства».
Покинув (увы, ненадолго) Россию, Майк испытывает счастье освобождения. Но и в Германии он не обретает душевной гармонии. Клеменс – в сущности, такой же маргинал в Германии, как Майк в России, – оказался аутистом. Он не может ответить на чужую страсть.
В Германии очевидным становится двойничество Клеменса и Майка. Они отражения друг друга, а ужас существования, как выясняется, не преодолеть даже к западу от Немана и Буга.
Мне трудно оценить этот роман. Превосходный стиль, исключительный изобразительный талант, интеллект, остроумие, эрудиция, смелость и бескомпромиссность Марины Палей заставят снять шляпу даже последнего скептика. Но принять ее взгляд, согласиться с ее оценками – для меня невозможно.
Я отношусь к автору «Клеменса», как относился бы к Вилли Мессершмитту, Гейнцу Гудериану или Наполеону Бонапарту. Враждебный талант, достойный восхищения.
Майя Кучерская. Бог дождя. Роман. М.: «Время», 2008.
Книга о духовной жизни православной неофитки названа именем языческого бога (фото:acshop.narod.ru) |
Награждена «Студенческим Букером», отмечена похвалами ведущих литературных критиков.
Текст художественно совершенный, интеллектуальная проза читается на одном дыхании. Описание напряженной духовной жизни, неожиданно динамичное и увлекательное. Остросюжетный роман о жизни души. Редчайший образец в современной литературе.
Содержание книги – духовный поиск, но героиня (студентка МГУ Аня) ищет не Бога, не веру, она ищет кумира, учителя, лидера. Первым кумиром становится блистательный преподаватель античной литературы. Его смерть едва не доводит Аню до самоубийства, но в руки ей попадает книга архимандрита Киприана, и начинается духовное преображение Ани. По крайней мере, так ей показалось.
Аня крестилась, бросила курить, перестала слушать рок, начала молиться, читать Отцов Церкви, ездить по святым местам, мечтать о монастыре. Окормлял Аню отец Антоний. Ему и суждено будет стать сначала духовным учителем, а затем и возлюбленным Ани.
Храм веры в сердце героини, едва возникнув, начинает разрушаться. Названия глав, как вехи на пути Ани: «Архимандрит Киприан всё объяснил», «Лестница в небеса», «Торжество православия», «Старец святый», «Не старец святый», «Двойное дно», «Первый звонок», «Дальше в лес», «Приехали».
Отец Антоний оказался грешным, духовно сломленным человеком. Батюшка пьет пиво (и много пьет!), читает детективы, слушает The Beatles, Doors, Rolling Stones, Queen. Он критикует церковь и едва ли не впадает в ересь.
Меняются и его отношения с Аней. Отец Антоний превращается в Антошу.
– А не оскорбит ли молодую девушку бутылка шампанского?
– Не оскорбит, – отвечала молодая девушка…
– А не оскорбит ли молодого иеромонаха рюмочка французского бренди…
– Не оскорбит, – усмехнулся в усы иеромонах.
В конце концов «Антоша» признается, что любит и Аню, и ее подругу Петру – непонятное, темное существо, воплощенное искушение.
Аня теряет душевный покой: «…все чаще ей казалось: православие, ее православие, – лишь обольщение, самообман».
Книга получилась не христианской и не православной. Ни один герой романа не обретает прочной веры и духовной гармонии. Ни любви к Богу, ни любви к ближнему в их душах нет. Живут не для Бога, тем более не для ближнего, а для себя. Цель духовного поиска героев в конечном счете оказалась эгоистичной, может быть поэтому – недостижимой.
Все духовные искания оканчиваются поражением, капитуляцией перед природой человека. И героиня обращается не к Христу, а к языческому богу дождя с мольбой не о спасении, но о смерти.