Прощай, Высоцкий

Он действительно актуален – своей энергией, мощью, напором, поэтикой – но не этикой. Негласный кодекс чести советского интеллигента 70-х годов ХХ века, сформулированный Высоцким, сегодня устарел. Апеллировать к нему сегодня – это значит признаваться, что за 20 последних лет наше общество не выработало новых норм и категорий «приличного», представлений о хорошем и плохом.

«Вам, из другого поколения…»

Позиция героя Высоцкого есть, однако, позиция человека инфантильного и безответственного, с сегодняшней точки зрения...

Если поколение тех, кто родился в 60-е, можно назвать «книжными мальчиками», то нас, уродившихся в 70-е, – «песенными». Если прежнее поколение училось жить по фильмам и книгам, то мы – в силу технического прогресса – в первую очередь по песням (как сегодняшние 17-летние учатся жить по блогам).

Потому-то Высоцкий, как главный феномен песенной культуры СССР, был для нас фундаментом именно мировоззренческим, ценностным. Потом уже были и БГ, и «Дорз», и Цой – но вначале Высоцкий.

Не забывайте еще, что у Высоцкого только в 1985-м, уже после смерти, начали один за другим выходить большинство его песен (25 пластинок, всего около 200 песен – ранее официально не звучавших).

Впервые без купюр! Огромными тиражами, с гомоном залов, которых мы по возрасту не застали, – это было его полноценное второе рождение.

Одновременно и по телевизору: помните плохонькие кооперативные фильмы конца начала 90-х, про героев, борющихся с коррупцией, где так хорошо было захерачить под финал песню Высоцкого!

Типа, герой одинок, и только Высоцкому можно доверить сокровенные мысли – а больше некому.

Высоцкий имел на наше поколение, 1970–1976 годов рождения, воздействие, может быть, даже более сильное, чем на поколение своих сверстников.

Они относились к нему без придыхания, он был для них «Володя» – а для нас он был легендой, метеором, прерванным полетом. Сводом истин – на месте давно обесцененной идеологии.

Он давал ответы на вопросы, которые более всего и волнуют в молодости, когда еще нет собственного опыта, но есть чистота помыслов и желание «прожить не стыдно».

Его песни были ответом на вопрос «как вести себя в человеческих ситуациях» – ведь каждая вторая его песня ситуативна, она и является в краткой форме поучением.

Пример из жизни и вывод в конце: не стоит подходить к чужим столам! Или характеристикой человека: и не друг и не враг, а так! И я в свои 12 лет твердил вот это, главное, вершину всех заповедей: «Если в бой не вступил с подлецом, с палачом – значит, в жизни ты был ни при чем, ни при чем».

И именно так я и буду жить, решил я тогда. Вступать в бой с подлецами и палачами – иначе жизнь пройдет «ни при чем». Любить на разрыв – и жить на разрыв.

Это всё веду к тому, чтобы меня не заподозрили в нелюбви к Высоцкому – или подлом выяснении с ним отношений фрейдисткого толка. Мне жаль тех, кто в свое время не был подвержен его мощи, таланту, напору – как жаль сегодня тех, кто вовремя не сумел расстаться с его влиянием, чтобы жить самому, своим умом, в новое время.

Но уже в 90-е становилось понятно, что максимализм и простота его формул хороши, если только весь мир состоит только из героев и подлецов/палачей.

Как показал опыт, однако, большинство окружающих – не подлецы, не палачи, а попросту люди без затей, без четко выраженных черт и свойств. Большинство людей на свете – заметим – это и есть «не друг и не враг – а так».

А между тем Высоцкий – это всегда необходимость внятной, четкой этической маркировки человека! Которой, увы, большинство людей не поддаются.

Этот максимализм в оценке людей, талантом и напором Высоцкого в нас воспитанный – упрощенная картина мира, она несправедлива и непродуктивна.

Любое общество на 9/10 состоит из серых людей, и как жить среди серых – этого Высоцкий не объяснил.

Этическая позиция Высоцкого

Высоцкий ведь, как и все советские барды, каждой песней утверждает одну мысль: ребята, мы – ХОРОШИЕ

Мой учитель литературовед Вадим Перельмутер сказал как-то: «Высоцкий ведь, как и все советские барды, каждой песней утверждает одну мысль: ребята, мы – хорошие.

Ну да, бывает, ошибаемся, слабы – но в целом-то мы достойны уважения, нам есть за что себя уважать! И только у Галича позиция – противоположная: ребята, вы не можете уважать себя, потому что, как показал недавний опыт, с вами можно сделать все что угодно – например, стереть в лагерную пыль, и вы не пикнете».

Похожий конфликт был в 60-е между Варламом Шаламовым и Солженицыным: второй утверждал, что «и в лагере можно остаться человеком», а Шаламов – что лагерь убивает любого, независимо от его человеческих качеств.

Какая позиция из этих двух приятнее слушателю?

Понятно какая.

Потому-то такая огромная разница в чинопочитании Высоцкого и Галича – схожих в темах и героях, и по таланту – но с разной степенью веры в человека.

Высоцкий считается у нас нашим всем, «всеобщим Володей», а Галич у нас кем там считается?.. Ни премий Галича, ни фестивалей, ни звезд эстрады, поющих песни Галича.

Попробовали бы. (Впрочем, казалось, что и Высоцкого нельзя петь другим – но ведь поют.)

Этика Высоцкого, впрочем, не уникальна – она присуща всей почти советской культуре 60–70-х, включая даже и антисоветскую, как справедливо заметили еще Вайль и Генис («60-е. Мир советского человека»).

Главным этическим постулатом эпохи 60-х было: человек хороший – обстоятельства плохи. То есть читай: не в человеке зло, а в системе. В советской или не советской – неважно.

Таким образом, легко оправдывались любые предыдущие ужасы (например, сталинские). Не ты виноват, что бил во время допросов людей сапогами по яйцам – система виновата.

Зло существует как бы отдельно, в Другом, в виде фольклорных подлецов и негодяев – что в целом совпадает с общей парадигмой советского официального искусства (борьба с отдельными недостатками или отдельными негодяями).

Такая картина мира проста и удобна, но, увы, она не объясняет, условно говоря, уже ни ГУЛАГа, ни Освенцима. Она не объясняет склонности больших масс людей добровольно, в полном согласии с собой творить ужаснейшие ужасы.

Современная этика, хотя бы и постмодернистская, настаивает на том, что в каждом из людей зло и добро переплетены, неразделимы, граница почти незаметна, и главная борьба проистекает не между хорошими и плохими людьми – а между добром и злом в каждом из нас.

Это уже гораздо более сложное объяснение человека и мира, и более печальное, но более жизненное, практичное, что ли.

Мы почему-то забываем, что этика Высоцкого, как и его современников, могла возникнуть только в условиях определенной социально-экономической формации.

Постаревшие мальчики

На эту тему
• Канонизация Высоцкого закончилась
• Леонид Радзиховский: Орлы и Кумиры
• Вечно живые
• Павел Руднев: Любимову – 90!

Сколько бы ни фрондировал герой Высоцкого – всегда помните, что он действует в обществе, где невозможно умереть от голода.

Советская формация вообще уникальна тем, что решила две фундаментальные материальные проблемы: относительно доступные еда и жилье. Не будем сейчас говорить об их качестве – но их минимум был гарантирован каждому.

Для героя Высоцкого, условно говоря, не было проблемы «что есть» и «где жить». Еще он был лишен страха потерять работу (то есть средства к существованию), и при этом у героя была масса – в сравнении с нами – свободного времени. Бесплатного времени – которое оплачивало государство, если так можно выразиться.

В таких экономических условиях (экономика – базис, культура – надстройка) и не мог не появиться в качестве привлекательного морально-этического образца этот тип советского фрондера, которого воспел Высоцкий.

Способного показать себя в критической ситуации – но лишенного способности к ежедневному усилию, к практике малого дела. Такой человек привык рисковать – и даже искать риска! – но трудиться постоянно и ежедневно не умеет, не способен.

Он только «в горах» и чувствует себя хорошо, в дальнем рейсе, на грани, на срыве – а в остальное время испытывает тоску и скуку.

Такое уникальное существование возможно было только при позднем советском социализме, чему так страстно завидовали западные интеллектуалы, и совершенно противоположно нынешнему времени, где наиболее востребованными качествами человека являются как раз «бесперебойность и серийность» (Бодрийяр).

В обществе, где свободного времени в избытке, ответственности минимум, а коридор социальных возможностей ограничен идеологией, жизнь в режиме Ожидания Поступка, Подготовки к Поступку – и есть наиболее комфортный способ духовного существования.

Всякий советский человек по-настоящему только и мог проявиться в Поступке: гений Высоцкого в том, что он облек эту идею в максимально доступную и привлекательную форму.

Позиция героя Высоцкого – человека Поступка – есть, однако, позиция человека инфантильного и безответственного, с сегодняшней точки зрения.

Высоцкий – это гимн спонтанному существованию, в режиме всплесков, озарений, пульсаций – то, что мог позволить себе только советский человек! Мог! И чего никак не может позволить себе человек сегодняшний.

Потому Высоцкий любим и будет любим у нас! Потому что это существование в режиме рывка, постоянной подготовки к поступку – оно очень удобно для оправдания собственной лени.

Это когда жена кричит «Шкаф почини! Лампочку вкрути! Пятый месяц прошу!» – а муж ей в ответ: «Лучччччше горрррр могут быть толллько горррры!» – берет рюкзак и адье. Потому что только в горах жизнь, так его научил В.С., а всё остальное – рябь, тлен, пустое.

Таких «высоцких мужичков» – тех, кто так и остались до сих пор в этом семидесятском идеализме жить, – я до сих пор встречаю среди людей постарше.

Высоцкий – это гимн спонтанному существованию, в режиме всплесков, озарений, пульсаций – то, что мог позволить себе только советский человек!

Эти бородатые, с каэспэшным душком, сорокалетние певуны и ревуны, как правило, нигде не работающие (ну, а как? Ведь западло работать, когда кругом одни подлецы и палачи – а при таком отношении трудно найти работу), а оттого сидящие на шее у своих жен и матерей и похваляющиеся этим своим бездельем. А это и есть остановка в развитии, это и есть катастрофическое неуспевание за временем, нечувствование его.

И оттого нам слышен яростный скрежет несочетаемых деталей: мировоззрения Высоцкого, примененного к другому времени и другой картине мира.

Но как же иначе? Ведь их Высоцкий учил брать только высшие вершины – а на работе, в быту, в повседневности «вершины» пониже и пожиже. А когда они напиваются – обязательно лезут с советами.

Они, мать их ети, учить меня начинают, как жить – меня, без чьей-либо помощи зарабатывающего честным трудом сумму, на которую сегодня не стыдно жить в Москве представителю среднего класса. В чем суть их учения?

«А я вот не работаю, не унижаюсь. Потому что презираю эту систему. Ни в коем случае нельзя предавать себя! Сегодня продашь палец, завтра – руку. Ни у кого ничего не проси, мне ни от кого не нужно. Таскать мешки честнее». И т.д.

Вот они – материальные воплощения героев Высоцкого в жизни – совершенно неприспособленные к ней, находящиеся в дремучести советских представлений о какой-то исключительной честности физического труда, оперирующие понятием «предательство» как универсальным…

Вообще, если поискать аналогий героям Высоцкого среди русской литературы – то это в первую очередь, конечно же, герои Достоевского.

Герой Высоцкого – вне Поступка – это все то же самоупоение от собственной слабости и – обязательно – самолюбование, упивание своим безволием («Гибельный восторг!») – что так хорошо выражено, например, в «Записках из подполья».

Той же романтической бескомпромиссностью и в то же время упоением от собственной слабости заряжены и герои Высоцкого (перефразируя Достоевского: «Весь мир гори огнем – а мне лишь бы совершить Поступок») – лишь бы отстоять свою честь, свои принципы, свои горы.

Этот мачизм, этот героизм эгоиста в современной жизни просто неприменимы – в мире, где так ценится игра по правилам, с легким их нарушением, балансированием на грани.

В Высоцком есть один потрясающий парадокс: при всей склонности его героя к бескомпромиссности – филигранное, доведенное до блеска умение пользоваться эзоповым языком.

Высоцкий сделал этот язык эстетически привлекательным и этически приемлемым для большинства. Благодаря его таланту выросло целое поколение, ценящих в себе и в других эту способность понимать намеки и недоговорки, подмигивания – но, увы, как показывает опыт, совершенно неспособных сегодня говорить и писать правду.

Эзопов язык – тот единственный компромисс, который возможен между бесноватой цензурой и живыми людьми, для современного общества является шагом назад.

Зачем пользоваться каретой, когда есть автомобиль? Недаром поколение 20-летних просто не понимает, зачем петь про жирафов или планету Тау Кита, а на самом деле иметь в виду каких-то людей или ситуации?

Свобода слова – это еще и свобода говорить прямо. В мире, где слова используются не для того, чтобы скрыть смысл, а напротив, чтобы его подчеркнуть, обозначить – нет смысла прибегать к недомолвкам.

А значит, опыт эзопова языка, культура недоговорок, намеков и умолчаний, которой мы до сих пор так восторгаемся, сегодня теряет всякий смысл.

И что же, спросят, забудем Высоцкого, сбросим с парохода – с его же максималистской яростью?

Ни в коем случае. Однако продолжать поверять, мерить Высоцким нашу нынешнюю жизнь сегодня невозможно. Скажем больше: неразумно и ждать нового Высоцкого.

Прежде каждые примерно 20 лет появлялся гуру, который все объяснял – как жить, как вести себя: Окуджава, Высоцкий, Гребенщиков; и вот прошло уже и 20, и 30 лет – а нового гуру нет.

Судя по всему, уже и не будет – так сложнее, но, кажется, интереснее.