Эдинбургские мистерии

В XIX веке – веке Байрона и Шелли Эдинбург был столь же важным центром, как и Лондон. Приволокнуться за актрисами ездили именно туда. Там творили сэр Вальтер Скотт и сэр Артур Конан-Дойл, Роберт Льюис Стивенсон и Джеймс Босуэлл, Дэвид Хьюм и «отец экономики» Адам Смит, которого читал даже Онегин. «Эдинбургский вестник» (Edinburgh Review) считался одной из самых влиятельных газет – Байрон читал его даже в Греции.

Демография vs театр

Вот мне завидуют – какая работа, какая работа, а я жену месяц не видел: развод?

Однако в веке XXI за мегалополисом Лондоном угнаться сложно: по самым скромным подсчетам, население Лондона стремительно приближается к 10-миллионной отметке, Эдинбург же не насчитает и миллиона. Количество привлеченных туристов тоже конечно – выше крыши не прыгнешь. Отсюда вся беда фестиваля – в особенност, театрального.

Двуликий Янус Эдинбургского театра – официальный международный и неофициальный, но тоже международный «Фриндж» – привлекает чересчур много народу. Получается своеобразный театральный закон бутерброда: чем больше хлеба, то есть шоу, тем тоньше слой масла, то есть публики. И страдают от этого обе стороны.

Директорский состав уже выражает опасения, что Эдинбургский театральный фестиваль перерос сам себя. Много интересных и важных работ привозится в город в рамках фестиваля, и даже лучшие из них не собирают полного зала. В этом году публике было предложено 2000 спектаклей, что на 10% больше, чем в прошлом. И общие цифры продажи билетов тоже упали на 10%. Капиталистическая демократия, наконец, столкнулась с тем, что предложение настолько велико, что публика пресыщена. Даже самый заядлый театрал иногда устает от театра.

С другой стороны, охватить 2000 спектаклей невозможно не только в рамках публикации, хотя бы и ежедневной, но и в рамках пребывания в Эдинбурге. Как пошутил кто-то из блоггеров: «Вот мне завидуют – какая работа, какая работа, а я жену месяц не видел: развод?» Именно освещающие фестиваль газеты и формируют зрительский интерес. Звездная болезнь начинается с борьбы за «звездочки» в Scotsman, принимающей на себя роль непогрешимого судьи. Идеальная схема влияния массмедиа на массы.

За гранью реального смеха

Спектакль Impressing The Czar

«Фриндж», как следует уже из названия – изначально «независимое приложение» к основному фестивалю, – давно уже вытеснил его и в сознании ведущих критиков, и в сознании ведущих театралов. Независимость из позы постепенно переросла в диктат – и вот уже основные работы «едут» на «Фриндж», а не на официальную международную часть.

При этом «фрик» и «Фриндж» все же рифмуются где-то в сознании. Для большинства обывателей, обитателей и просто прохожих Эдинбургский театральный фестиваль «Фриндж» – фрик-шоу, яркие краски, мертвые невесты, полосатые гетры, возможность полностью раскрыть себя и увидеть, как раскрываются другие. По крайней мере, так предполагалось исторически.

Человек лучше всего раскрывается в смехе. Это еще Хейзинга в своем Homo Ludens, «Человеке играющем», написал. В эссе… Григорий Кружков пишет о том, что смех во многом близок демонстрации собственного превосходства. Та же мимика, что и при угрозе – так человек, избежавший великой опасности, хвалится: я силен, я так могу, и еще так могу!

Не знаю, какой опасности пытаемся избежать мы (может, тотального поглупения?) – но в Эдинбурге летом смеются много и часто. «Посмотрев комедию замысловатую и отличающуюся искусством в расположении, зритель уйдет из театра, смеясь шуткам, проникшись нравоучениями, в восторге от происшествий, умудренный рассуждениями, предостереженный кознями, наученный примерами, возмущенный пороком и влюбленный в добродетель», – писал когда-то Сервантес.

Однако такой вид комедии давно ушел из нашей жизни. Телевизионная группа «бури и натиска» и наша собственная медиаориентированность привели к тому, что из всех видов комедий мы наслаждаемся разве что стэнд-ап комеди. Тоже, надо признаться, несколько медийного формата. Кстати, награду If.comedy – центральную «комедийную» премию эдинбургского «Фринджа» (до недавних пор ее основным спонсором была компания Perrier), получил Брэндон Бернс с шоу «Надеюсь, на этот раз вы наконец будете оскорблены?». Видно, попал в самую точку – недаром прежде чем получить вожделенную награду, он провел на «Фриндже» 11 лет.

Сцена из спектакля On Danse

Современное искусство замешано на глине персоналий. Это в средние века художник считал ниже своего достоинства подписать свою картину – в наше время он поставит подпись, к картине, собственно, еще и не приступив. Поэтому исчез водевиль – чересчур много ярких пятен – исчезли и большие сюжетные комедийные постановки. «Мера за меру» переросла в «причины просты: меньше затрат (а стоимость постановки обходится в несколько тысяч фунтов стерлингов), вся слава в одни руки». К тому же, как это неплохо было описано у Сидни Шелдона в романе «У зеркала два лица», главное – известность у агента.

«Справедливо, – говорил Дон Кихот, – театральным украшениям не подобает быть добротными, им надлежит быть воображаемыми и только кажущимися». Для такого формата «воображаемых украшений» лучше всего подходит международный Эдинбургский фестиваль. Поэтому уместно будет отметить и «основную» сцену: странный балет Уильяма Форсайта «Впечатляя царя» (деконструктивизм в действии, представляющий саркастический шарж на историю нашей цивилизации от Ренессанса до общества потребителей) в постановке Королевского балета Фландрии, «Оседлай зверя» от Шотландского балета (живой заряд энергии в экзотических нарядах).

Центральной темой этого фестиваля стал миф об Орфее в рамках празднования 400-летнего юбилея оперы Монтеверди.С одной стороны, ювелирно-выверенная работа Canto/Pianto известного хореографа Триши Браун, с другой – Орфей Монтеверди в исполнении Le Concert des Nations под управлением Жорди Саваля, возрождающего декор XVII века во всем его монументальном великолепии, с третьей – Orpheus X от гарвардского American Repertory Theatre, где Эвридика – второсортная поэтка, а Орфей – герой почти нашего времени, рокер. В целом, Орфеи подобрались на вкус и на цвет.

Однако миф о самом великом барде значим не только на уровне сюжета о любви (пусть и в роли Эвридики выступает пресыщенная публика), но и на уровне творческого самоопределения фестиваля. 60-летний рубеж пройден, менады не разорвали. Что дальше?