Художники, гэбисты, овцеводы…

Первая свежесть (от 13 до 5 баллов)

13. Николай Климонтович. Последние назидания. Роман. «Октябрь», № 4

Анна Ахматова как-то назвала творчество одного поэта «тщательно разыгранной манией преследования

Жанр воспоминаний из детства и юности крайне невыигрышен – особенно в контексте современной журнальной прозы. Перекормили до тошноты однообразными сагами о ленинградских тетушках, пионерских лагерях, первых поцелуях и народных дружинниках. Но Климонтович выгодно отличается от прочих вспоминальщиков замечательным умением вкусно рассказывать о самых простых вещах, высокой стилистической точностью и зорким вниманием к деталям. Потому-то так захватывает его долгое повествование о собственных сексуальных дебютах. И еще: Климонтович очень честен, он не боится спокойно и трезво говорить о стыдных страницах своей жизни. Уважаю!

12. Анатолий Азольский Посторонний. Роман. «Новый мир», № 4. Окончание следует

У Азольского все то же: лихорадочная полудетективность, длинные самораскручивающиеся предложения, умещающие в себе добрый десяток подробностей, поворотов и наворотов. Коллизия из брежневских времен: мелкий литсотрудник сотворил смелую-пресмелую, ужасную-преужасную рукопись о пламенном революционере Матвее Кудеярове и сдал ее в советское издательство; за ним открывают охоту гэбисты; в процессе заметания следов новый Солженицын набредает на комплот профессоров-академиков, открывших Тайну Мироздания. Внезапно профессора-академики начинают один за другим погибать и исчезать: видать, и здесь не обошлось без роковой гэбни. Анна Ахматова как-то назвала творчество одного поэта «тщательно разыгранной манией преследования». У героев Азольского, начиная с «Клетки» и «Лопушка», мания преследования образцовая, масштабная, разветвленная, щегольская и описанная великолепным языком, но отнюдь не разыгранная, а самая что ни на есть натуральная; герои Азольского не страдают манией преследования – они ею наслаждаются.

11. Женя Снежкина. Люблино. Городской Романс. «Новый мир», № 4

Скромные и безыскусные очерки о небогатой московской окраине – моментами весьма интересные, попадающие в точку.

10. Александр Иличевский. Матисс. Роман. Окончание. «Новый мир», № 3, Горло Ушкулука. Рассказ. «Октябрь», № 4

Во второй половине однородно-безразмерного романа Иличевского «Матисс» появился зачаточный сюжет: безумный математик Королев решил ради интереса побомжевать, а тут начальник-компаньон возьми да и выкинь его из квартиры, так что пришлось Королеву стать доподлинным бомжем, присоединившись к Ваде и Наде. Так они бродяжили до тех пор, пока Королева не убила шаровая молния (а может, и не убила, а лишь контузила). «Горло Ушкулука» – готичненький рассказец об овцеводах, обитающих в дельте Волги, а также об овцах, волках, волкодавах и кровавом двойнике-маньяке – получше, повыразительнее, но тоже перегружен «находками». Все же Иличевский писатель хороший – с богатым жизненным опытом, с хищной зрительностью, с изысканной чуткостью к мистике ландшафтов и фактур. Поучить бы его еще сюжетостроительству, персонажестроительству, стилистике и языку (вместо того чтобы осыпать градом преждевременных похвал).

9. Забалуев & Зензинов. По-дорожное. Слово о странствующих. «Новый мир», № 3

Нелегкие будни телеоператоров-новостников. Кусочками. В прозе, стихах, сценах и прочих жанрах. Коллаж. Монтаж. Эпатаж (умеренный). Ирландское рагу.

8. Юлия Винер. Рассказы. «Новый мир», № 3

Израиль. Израильтяне. Одинокий художник, мечтающий о чистой и светлой любви. Пожилая домохозяйка со странностями; по ходу действия выяснится, что странности у нее оттого, что она потеряла всю свою семью вследствие нападения палестинцев. Новеллы Винер чрезвычайно просчитаны, выверены до миллиметра, до миллиграмма – и в намеренной, обдуманной сентиментальности и в столь же намеренной приземленности подобны кинофильмам Спилберга.

7. Василий Аксенов. Редкие земли. Роман. Окончание. «Октябрь», № 3 Практически мне говорить уже не о чем. Самое главное – освобождение всечудесного олигарха Гена Стратова из «Фортеции» вкупе с персонажами прочих аксеновских произведений – случилось в конце первой части романа. Вследствие исчерпания кульминации и развязки читателю явлен бесконечный эпилог. Ген Стратов там, Ген Стратов сям, Ген Стратов в небесах, на море и под землей, Ген Стратов роскошно празднует на Лазурном берегу собственный выход из заключения (список вип-персон на полторы страницы и список спецэффектов на две страницы прилагаются), Ген Стратов беседует с сыном Никодимом, навсегда ушедшим жить в водную стихию, Ген Стратов инкогнито путешествует по российской провинции и раздает свои богатства интернатам и сельским библиотекам. Как Ринальдо Ринальдини эдакий…

6. Алексей Лукьянов. Карлики-великаны. Повесть. «Октябрь». № 3

На эту тему
• Весенние шатуны
• Олигархи и раздолбаи
• Остатки сладки
• Толстый слой литературы
• Мифы и аллегории древней советии

Раздолбаисто-митьковская фантазия с явственно выраженной специфической тихоокеанско-дальневосточной отдушкой (тема – «крах авторитаризма на одном отдельно взятом острове»). Парочка молодых-безбашенных героев-радиодиджеев с милыми именами: одного зовут Тургений Мумукин, другого – Сууркисат Трефаил. Развеселое незлое барокко барака. Сразу после Аксенова смотрится несколько мизерабельно. Некуртуазно. И грустно. Одно дело – пир в Биаррице с шампанским и графьями. Совсем другое дело – пир митьков с портвешком и селедкой, разложенной на газете «Пульс Приморья». Остроты смешат лишь посвященных братушек, сквозь дыры в декорациях проглядывает убогая реальность. Поминутно ловишь себя на желании побыстрей откланяться и покинуть компанию.

5. Наталья Смирнова. План огорода. Рассказы. «Новый мир», № 4

Есть такой жанр – «слезно-криминальный женский роман». Если упарить типичные тексты этого жанра до семи-восьми страниц, получатся рассказы Натальи Смирновой (кстати, неплохо написанные). Если же развернуть рассказы Натальи Смирновой на двести-триста страниц, Юлия Шилова заплачет от зависти.

Гарнир (от 4 до 2 баллов)

4. Нина Горланова, Вячеслав Букур. Гауди из Умывакина. Рассказ. «Новый мир», № 3

Композиционно несообразная история о провинциальном кустаре-самоучке, посрамившем местного начальника.

3. Борис Гайдук. Макароны по-франсискански. «Новый мир», № 4

Неловкая маргиналия на полях «Имени Розы» Умберто Эко. К сведению автора, Вильгельм Баскервильский никогда не был ни чревоугодником, ни побирушкой.

2. Сергей Соловьев. Сухая балка. «Новый мир», № 3

Что называется, проза поэта. Прочитал первый раз – ничего не понял. Прочитал еще три раза – стало что-то вырисовываться, брезжить. Семья в турпоходе: муж (муж?), жена (жена?), маленькая дочка. Муж хочет заняться любовью с женой, та отказывает ему, опасаясь, что их увидит девочка. Последние абзацы соловьевского опуса я так и не понял, сколько ни перечитывал. Кто там с кем совокупился в Сухой балке?

Осетрина второй свежести (1 балл)

1. Станислав Минаков. Нежный Плотов. Рассказ. «Октябрь», № 4

Интеллигентный кавалер (тот самый «нежный Плотов») обхаживает не менее интеллигентную даму Алину. Прямая авторская речь соединяет в себе несоединимое, будучи галантерейной и тут же суконной, а диалоги между главными героями заставляют вспомнить «Очередь» Владимира Сорокина. Только у Сорокина «высококультурная» парочка была смешна и страшна заскорузлой советской заурядностью, а Минаков, похоже, гордится своими претенциозно-мещанскими персонажами.