Двухэтажная Москва

Сюда попадаешь принципиально чаще, чем в первый. По своим личным делам, а не на государственные мероприятия. Поэтому с Пушкинской площадью трудно не ощутить внутреннего родства. Предполагая все это, предприниматели и рекламодатели используют площадь с неимоверной энергией. Здесь круглый год словно бы проводится фестиваль наружной рекламы.

Если раньше осмысление «текста» Пушкинской площади следовало начинать с описания самого памятника, то теперь это будет данью традиции и потаканием инерции.

Сейчас площадь организована центробежно. Яркие цвета и гигантские изображения рекламы требуют панорамного взгляда. Стоишь, вертишь головой или медленно поворачиваешься на каблуках, поглощая кусочек за кусочком визуальные образы, которые хорошо прочитываются с большого расстояния.

Взгляд невольно проносится мимо Пушкина, огибая статую или даже игнорируя ее как тусклую щель внутри плотной пестрой фактуры. Абсурдистский эффект возникает оттого, что бронзовый Пушкин кажется бесплотной тенью. А плоские рекламные изображения, благодаря своему жизнеподобию, создают иллюзию выпуклости, трехмерности, материальности. Они агрессивно рвутся заполнить собой пустоту площади и транспортных магистралей.

Итак, на фоне Пушкина развешена наружка...

Она логично делится на слои, а вернее, этажи.

Надземка

Нижний этаж Пушкинской площади ведет с обитателями Москвы душевный разговор. К разным слоям населения тут имеются разные подходы

Верхний этаж Пушкинской площади отдан самой громкой и самой массивной рекламе. Чтобы чувствовать себя на ее уровне в прямом и переносном смысле, недостаточно сидеть за рулем престижного внедорожника. Лучше летать в транспортном средстве, которое использовал герой Брюса Уиллиса в «Пятом элементе».

Реклама так называемого сити-формата парит над асфальтом, словно торопит время и технический прогресс. Верхний этаж существует для того, чтобы питать комплекс титанизма, переводя его в потребительский аппетит. Однако надземка слишком далека от народа и потому замыкается на себе же.

Над «Макдоналдсом» высятся огромные буквы брендов. Над Тверской, уходящей вниз, зависает черный коридор, из которого выступают два названия и два изображения.

Одна стена – «Вы цените его за роскошь, он ценит вашу жизнь». Другая стена – «Кофе, пробуждающий желания». Женское лицо напротив автомобиля. Они друг друга соблазняют и интригуют. Они – идеальная пара.

Как часто бывает в наружке, образы общаются между собой в обход прохожих и проезжающих. Поэтому человек на асфальте ощущает себя не столько потребителем, сколько свидетелем жизни рекламных небожителей.

Тему желаний продолжает наружка по правую руку от Пушкина: «Золотая бочка» исполняет желания». Золотистая бутылка на космическом синем фоне сулит волшебное блаженство и гарантирует массам попадание в мир роскоши – гораздо более легкое, нежели через респектабельную витрину Tiffany на углу той же стены.

«Кофейная» женщина знать ничего не хочет о фаллическом образе пивной бутылки, словно намекающем, что не все подвластно кофе. И витрина ювелирного магазина, прославленного Одри Хепберн, словно игнорирует вульгарность пивной тары. Бутылку как повесили, так и уберут. А витрина, сверкающая в толстой каменной стене, останется как оплот вечности. Рекламу кофе тоже уберут. Но кофе – это все равно святое.

По левую руку от Пушкина – «Новый Volvo – интеллектуальная роскошь». Слоган старается, чтобы автомобиль не ударил в грязь фарами перед профилем великого русского поэта.

Слова «талант», «поэзия», «творчество» всем известны. Но потенциальным покупателям данной модели, наверное, импонирует интеллект – самое современное понятие культурного профиля. Поэтому из всех эпитетов выбрали этот... Как бы поклонились Александру Сергеевичу, правда, не вылезая из кабины.

Объединенные соображениями коммерции, образы сити-формата всегда пытаются наладить отношения друг с другом и окружающей средой. Либо обособиться. Ведь они обречены на дальнозоркость в силу своего гигантизма. Поэтому они заведомо экстравертны и амбициозны.

Случается среди них и своя оппозиция. На Пушкинской площади ее образуют советские бренды, уцелевшие от ушедшей эпохи.

В надземку прорвались магазинные аббревиатуры. ЦУМ – хотя бы в формате перетяжки. ГУМ – в качестве стилизованного значка, венчающего массивный сталинский дом архитектора А.Г. Мордвинова на углу Тверской и бульвара. Галерея «Актер» значится как имя магазинно-бутикового комплекса. Но второе слово в названии несет в себе память о некоммерческом и неприбыльном Доме актера, располагавшемся в советские времена в том же здании.

Он незамедлительно сгорел при наступлении свободного рынка.

Телесно-ностальгический низ

Единственным местом, где советский пласт вырывается выше современного рекламного, остается фасад кинотеатра, некогда называвшегося «Россия»

Нижний этаж Пушкинской площади ведет с обитателями Москвы душевный разговор. К разным слоям населения тут имеются разные подходы.

Тем, кто устал быть прикованным к своему офису и мечтает куда-нибудь съездить, адресованы национальные и экзотические мотивы: кафе «Пирамида» с египетскими элементами шрифта, а напротив – «Русское бистро» с декоративным входом, напоминающим о сказочном теремке.

Магазин «Армения», название которого написано и буквами армянского алфавита. «Траттория Венеция», зовущая во дворик, где при очень богатом воображении может померещиться итальянский колорит.

Для тех, кто любит поиронизировать над издержками поп-культуры, имеется красивая чашка с капучино на рекламной стене кафе McCafe. Чашка с капучино обращена к вывеске «Свежая косметика ручной работы». Тянешь носом весенний воздух и ощущаешь, как кофе отдает парфюмерными композициями, а гели для душа источают тонизирующую пену...

Для тех, кто любит детей или ощущает себя маленьким и беспомощным, висит реклама страховой компании, симулирующая рекламу социальную. «На переходах протяни руку самому маленькому».

Дети в модной одежде в витринах Benetton смотрят мимо мальчика и девочки в майках с фотографий архитектурных памятников. «Где эта улица? Где этот дом? Сохраним архитектурное наследие» – реклама при входе в метро.

Наконец, всем ностальгирующим по советской культуре и досовременной атмосфере адресована мелкая пластика. Наиболее лояльным к прошлому оказывается пятачок перед «Макдоналдсом».

На углу дома прилеплены и ютятся две мемориальные доски. Одна посвящена художнику и академику Николаю Васильевичу Томскому. Другая, с элементами портрета, – блистательной Любови Орловой. Смотришь и удивляешься, как это все уцелело...

Далее – там и сям притулившиеся кубики киосков «Московские новости», «Табак», «Чистка обуви», «Билеты». Киоски корреспондируют с квадратиками дорожных знаков, чья прямая функциональность и мотивирует аскетизм графики. Однако попутно несет в себе дух советского примитивизма.

Из новейших форм с этими квадратиками рифмуются только голубые прямоугольнички туалетиков. Таков приговор всему советскому пласту от мегагламура. Советские знаки на Пушкинской площади образуют материально-ностальгический низ.

Единственным местом, где советский пласт вырывается выше современного рекламного, остается фасад кинотеатра, некогда называвшегося «Россия», а в постсоветское время переименованного в «Пушкинский».

Слово «Россия», сцепленное с архитектурной массой, намертво прижилось на поднятом к небу широком «козырьке». А «Пушкинский» читается плохо – нарисовано витиевато, расположено низко. Из всех искусств для нас важнейшим является кино. И потому советский бренд непокорно вознесся выше, чем постсоветский.

Бренд «Известия» тоже пытается вторить «России». Однако он зажат между нависающей сверху рекламой коммерческого банка и рекламой глянцевого журнала «Yes!». От «Известий» остается узкая малозаметная полоска. И пускай кто-то попробует возразить, что это не символично.

Кто думать будет? Пушкин?

На эту тему
• Юрий Лужков хочет смотреть на Кремль
• ТВ обошлось без пива
• В Петербурге запретили «превед»
• Олег Кашин: Превед, маркетологи!
• Гордость за страну

На фоне наружки что-то происходит с Пушкиным. Он не вписывается ни в один из этажей, на которые спонтанно разделяется площадь. Пушкин слишком низко по сравнению с большой парящей наружкой. Но все-таки Пушкину, стоящему на постаменте, далеко до ground floor. Таким образом, поэт обретается где-то между этажами.

Стоит сам по себе, никуда не рвется, ни с кем и ни с чем не объединяется. Пушкин не боится стать Посторонним для реальности. Ему достаточно оставаться любезным народу. А люди и мир, где они обитают, совсем не одно и то же.

На это Пушкин и обращает наше внимание простым своим присутствием. Фигура величайшего поэта России, чье первенство неоспоримо, будто констатирует реальное наличие вечных ценностей.

В окружении коммерческой наружки Пушкин смотрится как социальная реклама. «Вечные ценности существуют. Они где-то рядом».

Фонари очерчивают вокруг Пушкина если не круг, то магический квадрат, куда нет доступа слоганам и брендам. Везде избыток рекламы подавляет не столько горожан, сколько ее саму А на классическом пятачке свиданий – то ли сакральная пустота, то ли неуют запустения.

Такое же ощущение неуюта охватывает иногда в подземных переходах, не оснащенных никакими киосками и магазинчиками. Оказывается, мы уже отвыкли от города без демонстративного процесса купли-продажи, витринного изобилия и хаоса. А Пушкину все равно, к чему мы привыкаем. Что-то не прочитывается в нем снисхождения к человеческим слабостям, каким он вообще-то отличался в поэзии.

Поза поэта несет в себе нечто от медитации, ворожбы, заговаривания окружающей реальности. В позе читается совет соблюдать дистанцию. Поэт не просто размышляет, но демонстративно ушел в себя, игнорируя богатство форм и красок вокруг. Теперь очень хорошо видно, что размышляет поэт совсем не о том же самом, о чем размышляем сейчас все мы.

Раньше в фамильярных апелляциях к Пушкину скрывалась надежда. А кто дверь закроет? Пушкин? Кто работать будет? Пушкин? Кто мусор вынесет? Пушкин?..

Да, казалось, что совсем уж на худой конец Пушкин подключится и возьмет на себя часть наших обязанностей. А теперь на аналогичный вопрос «Кто думать будет?» напрашивается нериторический и неутешительный ответ. Пушкин точно за нас думать не будет. Отказался. Поэтом продолжает быть, а функции неофициального первопредка нации с себя слагает.

На Пушкинской площади как-то особенно остро чувствуешь, что даже Пушкин теперь только сам за себя. Прямо хоть вешай перетяжку со слоганом: «Ужасный век, ужасные сердца!»