Про певчих птиц Лямпорта

Чувствующим необходимость организации форм и положений и знающим, как технически оформить и исполнить. При этом очевидно, что для всех участниц группа стала в одинаковой степени неповторимой удачей счастливого дела.

Застенчивое слово

Современные художественные достижения существуют в попытках. Из них «Колибри» лучшая в своем роде...

Умная, талантливая, способная к волевому труду, расчетливая современность бывает удивительно свежа, расточительна и красива.

В сотрудничестве с ней находят признание новые смыслы и открываются новые явления. В значении слова «проект» – разработка, предшествующая работе и сама являющаяся серьезной работой, – произошло преобразующее изменение путем переноса смыслового ударения с «разработка, предшествующая…» на «серьезная работа».

Знание, познавшее себя, становится достижением. Волевое выражение такого знания – творческим достижением. Выражение в художественной форме – артистический акт. Попытка выражения – проект.

Современные художественные достижения существуют главным образом в попытках. Из них «Колибри», может быть, лучшая в своем роде, а по мне, так лучшая безусловно.

По своей природе колибри не певчая птица. Колибри трепещет, а не летит – похожая на механическое сердце, быстро бьется, колотится о воздух. Она декоративна – запятая, не больше, вызывающе мала и драматична самоистребительной частотой сосредоточенного на себе стремительного биения.

Вопиющий эгоизм декоративности оправдывается почти насекомой, с цветка на цветок, бессознательностью существования и жестяной жестокостью безотчетной, свободной от самолюбования красоты. Красота колибри строго функциональна.

Живя сбором с цветов, она мимикрирует и поэтому явно не виновата, непредумышленна в своей яркости. Оперение служит ей спецодеждой, как телогрейка – работяге, черный халат – уборщице, лохмотья – нищему.

Точнее невозможно было и подыскать в век розовых – из пластика крепче стали – детских игрушек, культа синтетики, бесстыдно флиртующего с экологией, свободы, отдавшейся произволу политкорректности.

В век измочаленных нервов, притворяющихся оскорбленным достоинством, и онемелых от собственного бесчувствия страхов, заносчивых половых извращений, хронической передозировки, сердечной недостаточности, осложненной злокачественным воспалением самолюбия, – искать приемлемые модуляции приходится с безумным расчетом. Чтобы не оскорбить талантом, не унизить богатством, не ослепить яркостью, не разорить щедростью – бездарных, самолюбивых, тупых, завистливых, сумасшедших, грязных и нищих.

На эту тему
• В Ташкенте убит Марк Вайль
• Антониони: за облаками
• Умер Лучано Паваротти
• Живое молчание Бергмана
• Ушла из жизни легендарная телеведущая

Очевидно, что одной из актуальных задач художника в эпоху демократии стал поиск такой формы, которая оправдывала бы аристократизм художника перед простотой современников. Высокое перед низким.

Ситуация неравенства, не компенсируемая ни деньгами, ни всеобщим избирательным правом, ни одной из статей конституции, рано или поздно должна была назреть. Во многом конфликт сглаживается тем, что тип подлинного художника практически сошел на нет, а искусство главным образом исчезло, заместившись эрзацами fast food, общепита, contemporary art.

Тем суровее все обернулось для немногих уцелевших. Спрятать радугу невозможно. Потребовались сложные маневры, чтобы достоверно замотивировать исключительность, не снижая ее ценности, но при этом избежать конфликта и подозрений со стороны широких масс, бурливо стремящихся в средний класс.

Поэтому «проект» – еще и застенчивое слово.

Где-то я прочитал, что «Колибри» были в своем роде кабаре. Народная простота обманывает себя тем, что позволяет себе обманываться, – могли бы в самоутешение написать вместо «кабаре» – «рюмочная» или «пивная». Песенки в разлив!

Манеры и поведение

«Колибри» избегали малейшего намека на задушевность и практически запретили себе любое уклонение в интонацию. В эмоциональность

Психоаналитическая часть проекта была его важнейшей образующей и несущей. Хорошо знакомые с претензиями публики, «Колибри» избегали малейшего намека на задушевность и практически запретили себе любое уклонение в интонацию. В эмоциональность.

Знаменитое «Только не бросай, только не бросай» произносится голосом, обрывающимся в конце фразы, но ни в коем случае не срывающимся от жалости. Вместо того чтобы искать в открытую открытого же сострадания, голос звучит как звон клинка из стали высокой марки, ударившейся о такую же сталь.

Сострадания песня, тем не менее, добивается, но это происходит не через прямой эффект, когда боль (призыва) встречает жалость (ответа), а через узнавание манер и поведения персонажа – современной горожанки с гуманитарным по преимуществу образованием, ее живым прототипом.

Склонная к психологическим рефлексиям, изучению окрестностей и самоизучению, подобный тип выводит линии этики и этикета, формируя самопредписания психологических реакций, уточняемые постоянной сверкой с классово сопредельными подругами. И, формируя в конечном счете моральный кодекс, узнает в песне свою ситуацию «брошенки» и свое хорошими манерами предписанное поведение – «холодную, достойную сдержанность».

Находя в лирической героине идеальные манеры, слушатель через это узнавание воспринимает ситуацию как свою.

Само собой разумеется, что аудитория состоит не только из разведенных и брошенных женщин среднего возраста.

Любой, кто опознавал данную «манеру поведения» по известной ему азбуке социальной отмашки, прочитывал «маленькую трагедию» и автоматически подключался к понимающей аудитории.

Подключение проходит в таком порядке: 1) узнавание манер своего круга; 2) радость узнавания; 3) знакомство с ситуацией; 4) сочувствие хорошим манерам, проявленным в ситуации; 5) проекция сочувствия на себя, знакомых, с репроекцией на героиню песни и наконец 6) долгожданный сентиментальный прорыв. Морально оправданный. Интеллектуально зарифмованный. Эстетически индуцированный. Социально дозволенный.

Самососредоточенности и психоаналитическому эффекту в большой степени способствовала медитативная, с чертами психоделики музыка на первом и втором дисках группы ( «Манера поведения», «Маленькие трагедии»).

Смешно сказать, вынужденно потакая умственному загибу коллективной ленинградской фифы, эмансипированной наличием стирального и посудомоечного агрегата до люциферовой гордости и отказывающей себе на этом основании в здоровом удовольствии выплакать бабью тоску со слезой и соплей, целому творческому содружеству пришлось корежить из себя меня.

Маленькие трагедии

«Колибри» расселись на периферии и сразу исчезли, вернее, слились с фоном

Появление на телевидении в передаче «Кафе «Обломов» в начале 90-х было для уже известной в узких кругах группы удачным широкоформатным дебютом.

Раскинувшейся на подушках ведущий (Артем Троицкий) сыграл роль целевой аудитории в помещении и декорациях «пушистой гостиной», оптимально соответствующей задачам проекта.

«Колибри» расселись на периферии и сразу исчезли, вернее, слились с фоном. Мимикрировали. Оператор старательно выводил лица одно за другим на хороший крупный план, но практически ничего не добился – только мелькали регулярные мотивы обивки подушек и диванов.

При всем желании различить и отличить очень разных в жизни Елену Юданову, Наталью Пивоварову, Инну Волкову и Ирину Шароватову не было никакой возможности.

Они пришли на передачу в густом мейк-ап, почти в артистическом гриме, с широкими тенями и «губами», практически в сценических масках. Пришли не показать себя, а показать группу «Колибри», сопроводив живым появлением выход клипа и песни.

Главные карты – яркость, красочное изящество, художественный талант – «Колибри» вынужденно разыгрывали под двойным прикрытием: а) поверхностный декоративностью и б) полезным психоанализом.

Можно сколько угодно вникать в смыслы, скажем, действительно богатой смыслами «Орландины», но и помимо смыслов, и помимо великолепных стихов ( А. Хвостенко – А. Волохонский) теперь существует самостоятельная, независимая красота песни.

Механика голосов стала пластикой, манеры – стилем, стиль истончился до эфирности. Эфемерности.

Неуловимое стало осязаемым, задело и ускользнуло опять. Это в природе колибри не поют, на сцене – заливаются что там твои соловьи.

За кисейным занавесом игры исчезает индивидуально-биографическое. Никаких фотографий с документов. Никакой сажи-копоти просто человеческого. Певчие птицы. Ни заботы, ни труда, ни гнезда. Спели – улетели.

Десятка два песен. Восемь-девять лет полнокровной творческой работы. Одна смерть. Три жизни в остатке.

Не сложить, не вычесть, не перемножить, не свести к единому округлому результату всепримиряющего вывода, не закрыться сподручным деепричастным оборотом.

В чем смысл? Два десятка песен, восемь-девять лет полнокровной творческой работы, одна смерть, три жизни в остатке...
Личный проект завершен.

На первый-второй рассчитайсь!
– Первый!
– Второй!