Юрий Клавдиев: «Я абсолютно счастливый человек»

Его диапазон широк: от пьес для детей до сценариев полнометражных фильмов. Беседой с ним театральный обозреватель газеты ВЗГЛЯД Алиса Никольская продолжает серию бесед с театральными представителями поколения нынешних тридцатилетних.

Что такое состоявшийся человек? Я даже не знаю примеров. Это из области того идеала, который недостижим

Юрий Клавдиев привнес в современную драматургию героя, чье основное качество – внутренняя свобода. Несмотря на яростные покушения извне, этот герой всегда добьется своего и сохранит в неприкосновенности собственную душу.

Преодолевая серьезные испытания, он, подобно персонажам рыцарских романов, в итоге приходит к пониманию простых вещей: любви, жизни, дружбе. В какой-то степени это путь и самого Клавдиева.

Порой кажется, что в душе этого человека сокрыта мудрость и ярость многих и многих поколений. Чем он и поделился в беседе, заодно открыв рецепт счастья для каждого из нас. Хотя разговор начался немного с другого.

– Недавно я узнал, что у человека, оказывается, существует гражданская позиция. Это значит, что человек любит президента, государство, политиков. А если человека спросить «А зачем они тебе?», то человек не ответит. Но ведь тогда это нулевая гражданская позиция.

Я считаю, единственное, что человеку нужно, – это непрерывное стремление, непрерывное желание движения, развития. История человеческой эволюции насчитывает больше 60 тыс. лет. Для чего? Когда мы вывели науку из-под влияния церкви, где-то за 300 лет произошел гигантский скачок. Люди в космос вышли. Представляешь, что могло бы быть, если бы люди постоянно старались стать лучше, чем они были минуту назад?

Это для меня самое главное. Человек должен непрерывно совершенствоваться, непрерывно хотеть что-то узнать. Люди, которые в силу каких-то идиотских причин этого не делают, для меня просто не существуют. Это не люди, это расходный материал. Даже политики их так называют – балласт, электорат, народ, население. Безликие слова. Немцы называли узников концлагерей «бревна», «материал».

– И в советских концлагерях так называли.
– Да. Другое дело, что большинство, например, политзаключенных «материалом» не были, и они это доказали впоследствии. Поскольку режим был сломан и какое-то время люди были социально активны. Это доказывают сентябрьские события в 2001-м, реакция людей на ГКЧП. Думаю, если сейчас случилось бы что-то подобное, никто не пошел бы на улицу – разве что магазины грабить. Это – поступок «материала».

Больше скажу: абсолютно все, что с «материалом» происходит, «материал» заслуживает. Ведь очевидно, что если человек говорит нет и твердо стоит на этом, его невозможно свернуть. Его можно убить, но не свернуть. Потому что если человек сделал выбор, если сказал: «Я хочу выйти в космос», для него нет ничего невозможного. И это может сделать каждый. А единственная причина, по которой люди до сих пор этого не сделали, – элементарная человеческая лень, пассивность. А людей, которые не желают развиваться, можно убедить в чем угодно. Против таких вещей восстает все мое существо. Я реально не понимаю, почему так.

Для меня существует два вида одиночества

– Ты имеешь в виду такую человеческую психологию?
– Разумеется. И я пишу именно об этом, и разговариваю, и спрашиваю всех умных людей, которые мне попадаются, тоже об этом. Вот моя жизненная позиция.

– А в чем состоит твое собственное движение?
– В непрерывном накоплении информации, знаний об окружающем мире. Это абсолютно бесконечный процесс, притягательный в своей бесконечности. В движении вперед прекрасная картина получается. Я непрерывно читаю, слушаю, смотрю. Для меня не существует такого понятия, как любимый стиль в литературе или любимый жанр в кинематографе. Есть только понятие «нравится – не нравится». Везде можно что-то найти. Я просто собираю зерна. Использую этот материал для создания собственных вещей. И этот материал питает что-то еще во мне.

– Важно, что процесс накопления влияет не только на творчество, но и на личностное развитие.
– Конечно. Где-то году в 2000-м, когда у нас был один рок-проект, я написал песню «Кроме крови во мне есть что-то еще». Это «что-то» как раз отличает человека от животного. Потому что ни одно животное еще ракету не построило и в космос не вышло. Для этого нужно неизбывное желание узнать все, увидеть все, яростное желание сделать все как можно лучше.

– А поскольку идеал, как известно, недостижим, можно двигаться до бесконечности.
– Конечно.

– Ты состоявшийся человек на сегодняшний день?
– Абсолютно нет.

– Почему?
– Что такое состоявшийся человек? Я даже не знаю примеров. Это из области того идеала, который недостижим. Если называть состоявшимися людей, добившихся определенных успехов, то таких людей много. Но они не останавливались, а продолжали дальше.

– А если говорить о тех людях, которые, доходя до определенного возрастного рубежа, прошли солидный путь, выстроили профессиональные убеждения и знают, что им нужно в дальнейшем?
– Если так, то да. Я знаю, чего я хочу, знаю, что у меня было, что у меня есть. И очень надеюсь, что не ошибаюсь в том, что у меня будет.

– А подробнее?
– Я хочу оказаться правым. Это очень здорово – понимать, что ты прав. И все, что ты клал себе в голову, выращивал, окажется правильным. Вот я читаю Уильяма Берроуза и понимаю, что он прав. Он уже умер, но ведь книги его работают, двигают людей в верном направлении. Я очень хочу, чтобы люди начали заниматься тем, о чем я говорил в начале, – вернулись к познанию и совершенствованию.

Еще я хочу, чтобы все действительно были счастливы. Причем я знаю, что это возможно. Даже без этой квазихристианской демагогии, что счастье для одних бывает злом для других. Не может человек быть счастлив, убивая других. Приводят вот порой в пример маньяков, которые находятся в гармонии с самими собой, когда мучают других.

– Не уверена, что они были счастливы.
– Вот и я не уверен. Они получали некое облегчение, но ведь они страдали от своих болезней. Так же, как и нельзя быть счастливым, обворовав огромное количество людей и построив себе гигантский небоскреб. Это неправильное счастье, оно сжигает человека. Ведь ему будет мало одного небоскреба, ему потребуется штук пятьдесят. И он умрет с осознанием того, что не построил сто пятьдесят. Ерунда это все. Счастье реально, только надо думать об этом и не заниматься глупостями.

Еще я хочу, чтобы люди наконец начали заниматься делом. Одна из основных проблем нашей страны – в недостаточной занятости. Наверное, получается, что я хочу такого анархически-утопического общества. Хотя не люблю эти термины – они себя дискредитировали. Анархия ассоциируется у людей со сворой несерьезной молодежи от четырнадцати и старше, потной, пьяной, с дешевым пивом, выпрашивающей деньги на Арбате. В думающем обществе такие люди невозможны. Хочется верить. Слово «утопия» тоже не нравится, поскольку считается, что это недостижимо. Утопии возможны, даже в локальных отдельно взятых колониях.

Нужно быть честным по отношению к тому, что пишешь

– Перечисляя, что ты хочешь, ты ни разу не сказал, чего ты хочешь лично для себя.
– А я ничего не хочу для себя. У меня все есть. Я абсолютно счастливый человек. У меня есть жена, которую я люблю. Есть 24 часа в сутки, для того чтобы работать. Я распределяю день и провожу время абсолютно на свое усмотрение. К тому же я не бедствую, денег ни у кого не занимаю. Так что грех жаловаться. Значит, Бог как-то за мной присматривает.

– Но ведь на что-то тебя и не хватает.
– На что-то не хватает, да. Но несчастнее это меня не делает.

– А если говорить о прошлом?
– Что было? Была разбитая, искалеченная жизнь. И своя, и друзей. Потери, разрушения – все что угодно. Попытки работать, и неплохие. Все это очень хорошо, потому что это безумно богатый жизненный опыт. Еще и анализируя который, я пришел к выводам, о которых рассказал. И сейчас я двигаюсь к поставленной цели.

– Которая хороша своей недостижимостью…
– Не совсем. Цель самосовершенствования – да, недостижима. Я никогда не буду доволен собой как полностью совершенная личность. И это здорово, потому что было бы очень скучно. Все прочитать, посмотреть… Слава богу, это невозможно.

Нужно быть честным по отношению к тому, что пишешь. Эдуард Лимонов – это, наверное, единственный человек, который был честным по отношению к тому, что писал. Сейчас он, к сожалению, стал заниматься демагогией из серии «кто круче, я или Бродский, кто круче, я или Булгаков», и получается, что он самый крутой.

На эту тему
• Вячеслав Дурненков: «Время стеба прошло»
• Михаил Угаров: «Смешно, когда измеряют пьесу молодого автора драматургией Чехова…»
• Все будут рыдать
• Павел Руднев: Торможение театра
• Павел Руднев: Памяти Алексея Казанцева

– Если бы он только писал… А он подвигает подростков на агрессию.
– Да. И прячется за них. Вот это очень плохо. Он пытается это сбалансировать своими неизменно потрясающими книжками. Которые становятся все менее потрясающими, потому что переходят в разряд любования собой в искусстве. Что не есть хорошо.

В нас, наше поколение, закачали огромное количество пропагандистской литературы, когда нам было лет семь-восемь. Помнишь учебники «Родной речи» за то время? Героев, которые там описывались: этот поезд подорвал, этот еще что-то. А я это все прочитал еще до того, как пошел в школу, чтобы составить свое мнение. А потом начались совсем другие герои – Робин Гуд, рыцарь Айвенго, Том Сойер. Все эти люди не могли существовать в действительности, потому что слишком были офигительные. Не для них этот мир.

– Тебе нравятся герои, которые делают невозможное?
– Нет ничего невозможного. В моей пьесе «Заполярная правда» герои говорят о том, что такое стать богом. Ведь что сделал Иисус? Накормил голодного, вылечил больного, поднял мертвого. Причем без всякого божественного вмешательства. Это каждый может сделать. Просто нужно оказаться в нужное время в нужном месте. Посмотреть внутрь себя. Там же все есть. Мы все – нормальные люди.

Просто кто-то поддается этой идиотии, которую в нас закачивают, а кто-то не поддается. И прекрасно. Мир не кончается на небе, горизонте, траве, тех вещах, которые можно увидеть и пощупать руками. Есть огромное количество вещей опричь этого. Бескрайнее море, безудержное. И нельзя этому не следовать.

– Углубление в себя не приводит к одиночеству?
– Для меня существует два вида одиночества. Первое – продуктивное одиночество. Возможное только у человека мыслящего. Тогда, как бы человек ни был одинок, у него всегда кто-то есть. А есть дикое, безумное одиночество, когда мы в силу каких-то определенных обстоятельств оказываемся одни. Но есть такой самурайский термин: боль – это великий подарок, потому что бог посылает ее нам, чтобы мы мужественно, стойко терпели и исполнялись уважения к себе.

Когда мне особенно трудно и тяжело, я что-нибудь разбиваю об стенку, потом собираю осколки и впадаю в некое медитативное состояние. Тогда начинаешь что-то понимать. Самураям было хорошо, потому что они могли достать меч и зарубить первого попавшегося простолюдина – это назвалось «право проверки меча». Хотя трудно совершить непоправимую вещь.

– А что такое непоправимая вещь?
– Это, скажем, убийство по глупости. Ты можешь что-то сказать или сделать, и это повлечет за собой смерть какого-то человека. И ты его уже не вытащишь с той стороны. Это чего-то не сделать. Не успеть. Испугаться. Одно время я боялся драться и просто сидел и ждал, когда страх пройдет. А один мой друг сказал: ты всю жизнь так и просидишь, а все, что тебе нужно, – это один раз победить. Любой человек это может сделать.

Попробовал, получилось, и теперь – все. И еще непоправимая вещь – это оставить о себе плохое мнение. Сделать что-то такое, что люди будут все время помнить о тебе как о плохом человеке. Это ужасно. Просто зачеркиваешь себе жизнь, и все, что тебе остается, – это отчаянно, героически умереть.

– Далеко мы с тобой забрели...
– Любой разговор рано или поздно уходит в такую вот метафизику. У меня ни одна пьеса не написалась так, как я ее задумывал. Я даже пробовал писать синопсис и следовать ему от начала до конца. Все равно всплывает вариант, гораздо лучший, чем придумался до этого. И получается то, что получается.

Когда англичане приезжали и учили нас писать пьесы, то говорили, что почти вся русская литература таким стихийным образом и создавалась. Ведь почти все западные писатели хотят быть похожими на русских. Развивать в себе эту хаотичность и глубину.

– И нашу литературу во всем мире считают лучшей.
– Да. Поэтому у нас все интересные. В любом человеке что-то есть. Просто в людях поддерживают пассивность. Вроде как я должен быть всеми брошен и несчастен Мне, мол, этого не дадут, у меня это не получится. Да приходи и бери!