Антигерои нашего антивремени

Я говорю о книге Елены Токаревой «Лохness. Роман с чудовищем» (М.: Яуза, Эксмо, 2006). Точнее, это даже не клон. Скорее всего суетливая попытка сесть на хвост чужому коммерческом успеху.

Книга сляпана в худших традициях бульварного чтива – примитивный язык, картонные герои, сюжет, который не потянет даже на плохонький сериал.

Герои Минаева и Пелевина ведут предназначенный им авторами образ жизни – вампирический или корпоративный, неважно: объект их внимания, то есть современный мир, – един

Зато есть надежда, что читатели, заинтересовавшиеся «Духless», будут выискивать параллели, пародии или что-то в этом духе.

Не зря на обложке издатели повесили наживку – «Реальный антигламур», а чтоб уж не выглядеть совсем плохо, внедрили в текст жиденькую альтернативу – книга, дескать, в первую очередь учитывает интересы обывателя, который гламурным персонажам по барабану.

«Может, мне написать повесть о несуществующем человеке, обо мне, о себе любимом?» – заманивают создатели книги устами одного из героев, намекая на минаевский подзаголовок.

Цепляется токаревская поделка неизбежно и за Пелевина – ведь «Ампир В. Повесть о настоящем сверхчеловеке» содержит прямые обращения к Минаеву.

О зыбкости сравнений

А ведь начиналось наоборот – еще до выхода «Ампира В» минаевский «Духless» сразу вызвал сравнение с Пелевиным.

Это сравнение не могло не напрашиваться: Минаев явил некую альтернативу пелевинскому взгляду на скорбный портрет «поколения пи».

Пелевин в новом романе иронически отреагировал: «Духовность» русской жизни означает, что главным производимым и потребляемым продуктом в России являются не материальные блага, а понты.

«Бездуховность» – это неумение кидать их надлежащим образом. Умение приходит с опытом и деньгами, поэтому нет никого бездуховнее (т.е. беспонтовее) младшего менеджера».

По порядку. Если Пелевин явно учитывал «Духless», то обвинения Минаева в прямой литературной зависимости от Пелевина «вообще» носят характер косвенный.

Можно провести другие параллели; мне, например, убедительной кажется вот какая. Не так уж давно, а именно в 2001 году, вышла замечательная книжка Кристиана Крахта «Faserland» в издательстве Ad Marginem.

Герой этой книги кажется мне реальным литературным предшественником героя «Духless»: молод, обеспечен и независим. Он тоже из потерянного поколения, он тоже позиционирует себя как интеллектуальную элиту, те же проблемы обесценивания всего лучшего.

Даже о культурных символах (музыкальных, вещественных) герои говорят как-то одинаково, сходные брезгливые интонации в отношении того, что они считают пошлостью.

Одиночество в толпе, поиск смысла в жизни, попытка найти ответ на важные вопросы в «свободных кругах» – только у Крахта не бездарные сетевые тусовщики, как у Минаева, а хиппи. Те же наркотики, тупой секс.

В финале книги отчаявшийся герой Крахта садится в лодку, чтобы доплыть до середины озера…

Герой Минаева обходится без лодки, он просто укладывается на мосту, разорвав все технические возможности связи с миром. Параллель с книгой Крахта, думаю, не единственно возможная, аналогов можно найти немало (и нашли).

И дело не только в родственных литературных персонажах – раз они возникают, стало быть, в воздухе что-то носится. Да и как далеко можно зайти в вопросе о предшественниках?

Минаеву ли не знать, что «потерянным поколением» кого только не называли и, наверное, только описание книжных образов «потерянных поколений» и «героев времени» может потянуть на кандидатскую, а то и на докторскую?

Между прочим, исканиями классических героев не пренебрегли оба автора.

У Минаева связь с предшественниками заявлена программно:

«Кого ни возьми, любого «героя нашего времени» – Чацкого, Онегина, Печорина, – все персонажи вели абсолютно бесцельное существование, искали смысл жизни, духовные очаги и т.д. А поиски «духовности» <…> продолжаются так уже века три. А воз <…> и ныне там».

У Пелевина иронически опосредованно задействованы Набоков, Толстой, Тютчев и др., но герой всерьез, подобно Онегину и Печорину, вызывает соперника на дуэль – и это борьба не столько за женщину, сколько за право на свою неповторимую духовность.

Сказочник-теоретик и реалист-практик

Минаевский герой – внутри пусть элитной, но все-таки человеческой тусовки и, стало быть, должен соответствовать, то есть совершать «социальные маневры»

Но поговорим о современных «разборках» на нашей отечественной территории.

Итак, герои Минаева и Пелевина ведут предназначенный им авторами образ жизни – вампирический или корпоративный, неважно: объект их внимания, то есть современный мир, – един.

Пелевинский герой наблюдает мир в «измененном» состоянии, с точки зрения вампира. Минаев как будто принцип своего героя «честность в жизни (бизнесе) – честность во всем» распространяет на повествование – никакой мистики, все «по правде».

Поэтому пелевинский герой, став представителем вампирской элиты, описывает низменные состояния и низменные структуры (то есть людей) как бы сверху – он стоит на другой ступени иерархической лестницы.

Но вместе с тем автор время от времени иронизирует над новообращенным вампиром, который чисто по-человечески никак не может подобрать для себя соответствующий имидж, хотя бы одежду.

Минаевский герой – внутри пусть элитной, но все-таки человеческой тусовки и, стало быть, должен соответствовать, то есть совершать «социальные маневры».

Если герой Минаева с отвращением живописует нам гламурные картинки, то Пелевин, обойдясь без них, почти с места в карьер – уходит в теорию:

«Главная мысль, которую человек пытается донести до других, заключается в том, что он имеет доступ к гораздо более престижному потреблению, чем про него могли подумать… Этому подчинены все социальные маневры».

Идеология режима – гламур, и, следовательно, важнейшим из искусств является реклама. Два главных аспекта гламура – «мучительный стыд за нищее убожество своего быта и телесное безобразие», во-первых, и, во-вторых, «мстительное злорадство при виде нищеты и убожества, которое не удалось скрыть другому человеку».

Еще одна формулировка: «Гламур – это секс, выраженный через деньги». Второе понятие в вампирическом учении, равное по значению гламуру, – это дискурс. Дискурс – это сублимация гламура, секс, которого не хватает, выраженный через деньги, которых нет. Дискурс – это гламур духа.

Герои Пелевина и герой Минаева переживают сходные ломки, и ломки эти происходят из-за одного и того же: герой неординарен.

У Минаева он загнан по статье «ответить за все», самому, лично, здесь и сейчас, чего он сделать не может и поэтому просто демонстрирует читателю картину полного кризиса.

У Пелевина герой не в силах стать винтиком мистической вампирической системы, он «больше», он выламывается, но его «ухо» обращено не только вовнутрь. Он, награжденный автором сверхъестественными способностями, видит и чувствует то, что простому смертному недоступно (другое дело, что описывает он «несказуемое» в довольно-таки комических образах – одна Иштар со сменной головой чего стоит!).

Он терпим даже, грубо говоря, к минаевскому герою: «Я люблю наш ампир. Люблю его выстраданный в нищете гламур и выкованный в боях дискурс. Люблю его людей. Не за бонусы и преференции, а просто за то, что мы одной красной жидкости, – хоть, конечно, и под разным углом».

Правда, сплотить ряды, по Пелевину, надо из политических соображений: «Смотрю на державные вышки, сосущие черную жидкость из сосудов планеты, – и понимаю, что нашел свое место в строю. Превед, комарищ!»

В финале же – чтоб читателю мало не показалось – Пелевин кратко и по-свойски посулил нам страшную космическую угрозу. Минаевский же «реальный» герой весь сущий ад сконцентрировал внутри себя – он сам себе наказание, его внутренний тупик продиктован неспособностью противостоять тупику внешнему.

Минаев сравнительно со сказочником-философом-мечтателем Пелевиным беспросветнее. Хотя в финале дает читателю вздохнуть: «В любом случае мне почему-то очень хочется верить, что этот огонь никогда не погаснет…»

Очень разное кино

Напоследок две цитаты без комментариев. Мысли о прошлых событиях оба героя сравнивают с кино, и это очень разное кино.

Минаев: «…я мысленно прокручиваю прошедшие события. Vogue Café, совещание в офисе, поездка в Питер, история с деньгами. А между всем этим – тусовки, вечеринки и вечериночки, клубы и рестораны, какие-то девочки и мальчики и т.д. И я ловлю себя на мысли, что посмотрел какое-то очень херовое кино. С ужасным сценарием и абсолютно лишенное смысла. Единственное мое желание – это сдать диск обратно в прокат и рассказать всем своим знакомым, чтобы они никогда его не смотрели. Остается только одна проблема: главный герой всей этой говносаги – Я. Это противно, омерзительно, жутко до дрожи в коленях. Но так оно и есть».

На эту тему
• Столица, которую мы потеряли
• Минаев снялся для Playboy
• EMI против «Духless»
• Минаев ответил на вопросы Интернета
• The Times отметила «Духless»

Пелевин: «Я даже не помню, каким я был. То, что всплывает в моем сознании, больше похоже на эхо просмотренных фильмов, чем на отпечаток моей собственной истории. Я вижу внизу пунктиры света и вспоминаю, что там улицы, где я совсем недавно гонял на роликовой доске. Тогда у моих перемещений не было никакой цели. Потом меня возили по этому городу в черной машине, но я еще не знал до конца, куда я еду и зачем. А теперь я знаю все – и лечу высоко в ночном небе на упруго скрипящих черных крыльях. Вот так, постепенно и незаметно для себя, мы становимся взрослыми. Приходят покой и ясность – но мы платим за это нашей наивной верой в чудо».