Анна Долгарева Анна Долгарева Русские ведьмы и упыри способны оттеснить американские ужасы

Хоррор на почве русского мифа мог бы стать одним из лучших в мировой литературе. Долгая история русских верований плотно связывает языческое начало с повседневным бытом русской деревни. Домовые, лешие, водяные, русалки так вплетались в ткань бытия человека на протяжении многих веков, что стали соседями...

12 комментариев
Геворг Мирзаян Геворг Мирзаян Дональд Трамп несет постсоветскому пространству мир и войну

Конечно, Трамп не отдаст России Украину на блюде. Любой товар (даже киевский чемодан без ручки) для бизнесмена Трампа является именно товаром, который можно и нужно продать. Чем дороже – тем лучше.

0 комментариев
Александр Носович Александр Носович Украинское государство – это проект Восточной Украины

Возможно, главная стратегическая ошибка российской экспертизы по Украине всех постсоветских десятилетий – это разделение ее на Восточную и Западную Украину как «нашу» и «не нашу». Нет у украинского проекта такого деления: две его части органично дополняют друг друга.

18 комментариев
20 сентября 2006, 18:27 • Культура

Женское царство

Женское царство
@ chezluc.blogspot.com

Tекст: Ксения Щербино

«Подлинная культура духа проверяется способностью одновременно удерживать в сознании две прямо противоположные идеи», писал как-то Френсис Скотт Фитцджеральд. Вена – город двух идей и двух личностей, матриархата и психоанализа, императрицы Сиси и Зигмунда Фрейда.

Ничего удивительного, что в Kunsthalle пытаются снять завесу с женской сексуальности – «Здравствуйте, Ференци Шандор!», в Leopoldmuseum пытаются расчленить ее на составляющие «Тела, лица и души».

За океаном же европейские открытия пытаются «прикрыть» нарядами haute couture.

Vagina dentata XX века

Ничего удивительного, что в Kunsthalle пытаются снять завесу с женской сексуальности
Ничего удивительного, что в Kunsthalle пытаются снять завесу с женской сексуальности

Играть на единстве противоположностей – проще всего, тем более кураторам при составлении выставки.

Дороти Йаннон и Ли Лозано по своей внутренней эстетике не просто противоположны. Они взаимоисключающи, пусть и обе в своем творчестве пытаются раскрыть собственную физиологию.

Сублимируют, в общем. Йаннон родилась в 1932 году в Массачусетсе, но, повстречав в 1967 году Дитера Рота, немецкого художника и поэта, бросила спокойную американскую жизнь и уехала с ним в Рейкьявик.

В начале 70-х она переругалась с бюргерской арт-средой, пытавшейся смягчить экспрессивно-воинственную сексуальность ее работ, и отозвала свои картины с совместной с другими художниками выставки. Приблизительно в то же время Ли Лозано, любимица нью-йоркской арт-сцены, отказалась от публичной демонстрации своих работ и уехала в Даллас.

Итак, перед вами двое.

Одна – хинди-феминистка, вторящая Мэгги из «Кошки на раскаленной крышке» («О, эти прекрасные слабые мужчины!») – не вторящая, а завывающая даже, судя по голосу, доносящемуся с кинопленки, бесконечно рисующая собственную Камасутру в стиле шестидесятых.

Другая – мизантроп и устрица, рисующая vagina dentata, отказавшаяся от всех радостей жизни ради какого-то ей одной понятного «чистого искусства». Одна – развертывает перед зрителем ковер происшествий и поз, смутно напоминающих то американские порно-комиксы, то индуистские барельефы любви, то мексиканские пончо с их буйством красок.

Рисунки перемежаются с текстом; на нескольких размером со стену полотнах речь идет о встрече в Рейкьявике, о пирушках с друзьями, о любви, что бывает однажды и на всю жизнь (в данном случае – о любви к Дитеру Роту).

Другая – рассказывает о том разрушительном одиночестве, которое человек выбирает сам. У одной – правила обладания, цветочная азбука человеческих джунглей, лубочный примитивизм – чем-то сродни таможеннику Руссо. Разве что поизощренней, да и действующие лица – одни и те же. Адам и Ева. У другой – карандашные штриховки распинаемых на кресте женщин, сарказм в каждом эскизе, где не остается ничего предположительно святого – ни религии, ни любви.

С этой точки зрения примечательны заключительные аргументы художниц: у Йаннон – видеофильм, экран проекции, запертый в собственном картонном теле, неутомимо вещающий: «люби меня, иди за мной, я люблю тебя» – на манер мантры Йоко Оно.

Между этими двумя парами и правда есть что-то общее: то же скандальное выпячивание собственной любви напоказ, постельное war is over, тот же слабохарактерный поэт и черно-длинноволосая раскосая и смуглая муза.

У Лозано – дневники, повествующие о ненависти к миру, эдакий Луциан из «Холма грез» Мейчина. В качестве арт-жеста сгодится все: отказ от секса, от еды, от разговоров с женщинами. Дневники Лозано, представленные как часть экспозиции, вызывают недоумение, граничащее с отвращением: дамочка, ну нельзя же так!

Грань между домашним, для себя, искусством и публично выставляемым произведением очень тонка; художник всегда немножко эксгибиционист, пойманный delicti flagranti – воздвигающим памятник собственному эго.

«Я памятник себе воздвиг», все средства хороши, а вот уж какой я – такой и памятник.

Крылья, ноги… главное – образ!

Входя в зал, утыкаешься в танцующие красные полотна – чем-то неуловимо напоминающие о танцовщицах Дега, разве что цвета другого
Входя в зал, утыкаешься в танцующие красные полотна – чем-то неуловимо напоминающие о танцовщицах Дега, разве что цвета другого

Между Шиле и Климтом, как между Сциллой и Харибдой мужского искусства, венский музей Leopoldmuseum приютил выставку, посвященную женщинам.

«Тело, лицо и душа» (простим кураторам их мачистский фортель – начать с «тела») пытается воссоздать эволюцию женского образа с XVI века до наших дней.

Задача, надо сказать, титаническая – особенно их попытка возвести авторов самого разного толка, от Дюрера до Климта и Пикассо, от Шагала до Беттины Реймс, чья выставка фотографий трансвеститов вызвала этой весной у московской публики приступ эйфории, к единой тематике.

Впрочем, попытка не пытка.

Входя в зал, утыкаешься в танцующие красные полотна – чем-то неуловимо напоминающие о танцовщицах Дега, разве что цвета другого. От развевающихся подолов платьев, натянутых на манекены и в нужный момент начинающих по очереди закручиваться в улитку, начинаешь чувствовать в себе Дон Кихота.

Правда, современная ветряно-танцевальная инсталляция мало гармонирует с вовсе не дульсинейским «Портретом венецианки» Дюрера, но да, мы, женщины, такие. Загадочные и разносторонние.

Впрочем, изображающие нас художники – не менее загадочны. С момента распространения раннехристианского мифа о греховной красоте Евы, падении и его социоисторических последствиях женская физиология в той или иной форме становится объектом пристального внимания мастеров и подмастерий.

А толкования выпрыгивают из-под их кисти, как сороки из пресловутого пирога. Литература вторична. В конце концов, как повествует нам каталог выставки, история Лукреции на картине «Лукреция и Тарквиний» – всего лишь повод, чтобы изобразить прекрасную обнаженку.

Эстетствующая отстраненность ар-нуво сменилась истеричной изломанностью экспрессионизма у Шиле, Кокошки и Людвига Кирхнера, провокацией Пикассо и современных инсталляторов.

Параллельно с революцией в художественно-эстетическом восприятии происходит революция в общественном положении. Как Чацкий, с корабля на бал, подбросив чепчики в воздух, женщины ринулись осваивать новые пространства: потому вместо материнства героиня ХХ века играет то в мальчика (Беттина Реймс), то вообще в ребенка (Габриэль Вернер, Ринеке Дийкстра и Хеллен фон Меене). А Олаф Мартенс и Даниэль Буэтти так вообще ссылаются на фэшн-индустрию – мол, чем не женская субкультура?

Я на тебе, как на войне…

«Любовь и война. Женщина как оружие» – выставка с таким странным названием открылась на Манхэттене в Fashion Institute of Technology
«Любовь и война. Женщина как оружие» – выставка с таким странным названием открылась на Манхэттене в Fashion Institute of Technology

«Любовь и война. Женщина как оружие» – выставка с таким странным названием открылась на Манхэттене в Fashion Institute of Technology.

Что ж, после явно феминистского и слегка издевательского «Дьявол носит Prada», превратившего мечту-всякой-девочки-брюки-Gucci в боксерские шорты, американцам давно пора задуматься. Насколько мода – и женственность, продвигаемая ею в массы, – отражает действительность и влияет на современное искусство, на этой действительности помешанное.

В конце концов, давно уже сформулировано и доказано: мы живем в век брендов, культ личности перерос в культ лейбла, и потому мы обречены с рождения на упаковку.

Именно с этой точки зрения мужское (военная форма и оружие) и женское (нижнее белье) становится центральным элементом выставки. Алое бюстье Иссей Миаки (1983 г.), идеальный слепок с женской груди, – современный аналог бронзовых греческих доспехов какого-нибудь Ахилла 4 века до н. э.

У современного искусства haute couture «ахиллесова пята» одна – «носибельность», а иначе зачем Тьерри Мюглер создает металлический комплект белья, Александр МакКуин – корсет из серебряных колец, а Хусейн Шалаян так вообще платье из фибростекла. Впрочем, надо признать, что корсет из серебра от МакКуина защищает девушку не хуже, чем средневековая кольчуга. По крайней мере, от риска остаться одной.

..............